Южное крыло науки
Владимир Губарев. Фото предоставлены ЮНЦ РАН
История знает немало случаев, когда один человек страстью, убеждённостью и уверенностью в правоте изменяет ход развития событий.
— Насколько я понимаю, современная генетика и биология требуют очень сложного и дорого оборудования. Разве не так?
— На мой взгляд, покупка такого оборудования — лишь часть дела. И проблема заключается не в том, что нет денег на него, а в том, что забывают о необходимости покупки расходных материалов, о сервисном обслуживании и так далее. Допустим, нашлись деньги на оборудование, но оно простаивает, так как не выделены средства на его эксплуатацию. Вот и приходится искать деньги на его содержание. У одних это получается, а другие менее успешны… А ведь для отработки методики, получения первых результатов требуется не один год, а три-четыре. И приходится на протяжении всего этого времени искать какие-то гранты, грантики, участвовать в больших или маленьких проектах, что, к сожалению, не всегда удаётся. Вот это основная проблема, а не отсутствие оборудования как такового. Оборудование — один масштаб проблемы, реактивы — другой, но всё-таки это решаемые вопросы, а вот если нет людей, то это уже катастрофа.
— Но вам удаётся её избегать?
— Как решаем? По-разному. Универсального способа нет. Иногда кажется, что всё происходит случайно. У нас такая же ситуация, как в науке в целом. Пожилые исследователи и молодые, а вот со средним поколением провал. Но само существование научного центра — это хороший посыл для привлечения специалистов. Здесь интересно работать — атмосфера творческая, идут исследования. Сейчас в биологии буквально вал информации — каждый месяц за рубежом выходит 30—40 статей, содержащих новые данные. «Традиционные» генетики в силу своей инертности не готовы работать с этим объёмом информации, так как подчас приходится оставлять то, чем ты занимался всю жизнь, и переходить на новые направления. И в данном случае молодые в выигрыше. Так что коллектив молодой, а потому мобильный. Это и объясняет, почему мы занимаемся самой, пожалуй, животрепещущей темой в биологии. Я сужу по публикациям в мировой научной прессе.
— Вы же не биолог «в чистом виде»…
— Совсем не биолог! С одной стороны, это плохо, и понятно почему. Но с другой — хорошо, так как я не боюсь быть, как бы это сказать…
— В цепях прошлого?
— Не совсем. Я пришёл в биологию из науки об океане — заканчивал кафедру океанологии Ленинградского университета. Океан — это огромная система со сложными связями и с разными масштабами процессов. Между биологией и океаном много аналогий, и бывает так, что лучше быть непрофессионалом и задавать вопросы, чем говорить штампами, звонкими фразами и идти по накатанной дорожке. То, чем я занимаюсь, живой процесс, очень творческий. У нас есть идеи, есть эксперимент, в котором мы можем свои желания и идеи проверить. А что ещё нужно настоящему учёному?!
Реформа Российской академии наук, осуществлённая столь стремительно, что учёные в полной мере не смогли её осознать, конечно же, скажется и на Южном научном центре РАН. Как именно? Ответить на этот вопрос невозможно. Я знаю лишь одно: в ЮНЦ работают удивительно интересные люди, увлечённые наукой. И что бы ни происходило вокруг, они останутся навсегда преданными ей…
Читайте в любое время
