Костя, комментарий CASTRO находится в ссылке в первом сообщении темы. В PDF файле.
№07 июль 2021
Портал функционирует при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям.
№07 июль 2021
Портал функционирует при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям.
|
26.01.2011 20:07:45
Костя, комментарий CASTRO находится в ссылке в первом сообщении темы. В PDF файле.
|
|
|
|
|
26.01.2011 12:23:38
[QUOTE]Olginoz пишет:
Хиггсовский конденсат разлит везде в пространстве?[/QUOTE] И не только он. Одно из основных отличий представлений квантовой теории поля от обычных житейский представлений состоит в том, что квантовое поле существует даже тогда (и там), когда (и где) частиц нет, т.е. пространство пустое. Такое состояние называется основным и соответствует минимально возможной энергии квантового поля. Таким образом получается, что квантовые поля существуют даже в абсолютно пустом пространстве, тем самым определяя его физические свойства (ну, или наоборот). [QUOTE]Olginoz пишет: Мне посчастливилось почитать книгу академика Рубакова "Калибровочные теории (бозонные поля)", правда не всю, и в меру собственного понимания.[/QUOTE] Правильное название книги В. А. Рубакова: "Классические калибровочные поля". Вы, видимо, говорите о последнем переиздании из двух частей, одна из которых называется "Классические калибровочные поля: Бозонные теории". Вообще такие книги гораздо увлекательнее и полезнее не просто читать, а с бумагой и ручкой в руках. И не лениться. Повторение всех выкладок и самостоятельное получение результатов захватывает и затягивает. В простом прочтении смысла нет, понимание от этого не приходит. [QUOTE]Olginoz пишет: Пишется лагранжиан для полей потенциала A, B в представлении алгебры Ли и массивного скалярного поля. В результате вариации действия и приведения уравнения к простому виду...[/QUOTE] Это все равно, что описывать движение автомобиля, рассуждая о работе клапанов и системы впрыска, но забывая уточнить, что в конечном итоге движение поршней приводит к вращению колес. Произносимые Вами слова фактически являются голыми математическими рассуждениями в отрыве от понимания физики происходящего. А физика происходящего состоит в том, что наличие нетривиального вакуума приводит к изменению характера взаимодействия полей. [QUOTE]Olginoz пишет: Самое удивительное, что такой вывод возможно получить только тогда, когда квадрат массы скалярного поля является отрицательной величиной, т.е. масса мнимая.[/QUOTE] Вы неправильно поняли Рубакова. Речь идет о том, что для нарушения симметрии посредством нетривиального вакуума один из членов (вида μ²φ²) лагранжиана скалярного поля берется с "неправильным" знаком, чтобы потенциал λφ²φ² - μ²φ² имел вид мексиканской шляпы. Однако величина "-μ²" не есть "масса скалярного поля". Данная величина обретает смысл лишь тогда, когда мы рассматриваем возмущенные состояния поля относительного его основного состояния. И в этом случае для возбуждений поля (частиц, соответствующих данному скалярному полю) величина μ² оказывается квадратом их массы, но уже с "правильным" знаком. Никаких мнимых масс для полей Хиггса не рассматривается. |
|
|
|
|
25.01.2011 21:29:41
В качестве аналогии еще можно исходить из того, что во всем пространстве разлит хиггсовский конденсат. Частицы взаимодействуют с ним, в результате чего конденсат налипает на частицы как влага на теннисный шарик. Масса этого налипшего конденсата и есть добавочная масса частиц. Некоторые частицы, изначально безмассовые, обретают массу исключительно из-за такого взаимодействия с конденсатом, т.е. их масса целиком определяется взаимодействием с полем Хиггса.
|
|
|
|
|
25.01.2011 15:19:34
Мотивационная природа игры
Факторы, контролирующие игровое поведение, далеко не ясны и, несомненно, весьма сложны. Авторы ранних теорий игры животных высказали ряд гипотез о лежащей в ее основе мотивации. Одна из наиболее известных, как уже упоминалось выше, принадлежит Спенсеру, который видел в игре средство высвобождения излишков накапливаемой в организме энергии. Противники этой теории указывали, что непонятно, о какой энергии в данном случае идет речь k о физической энергии организма или о гипотетической "психической" энергии, существование которой вообще сомнительно. Вторая распространенная гипотеза касается существования qoevhthweqjncn "игрового побуждения", наличие которого допускал, в частности, К.Лоренц (Lorenz, 1965). Анализируя этот вопрос, он показал наличие существенных различий между игрой и так называемой "активностью в пустоте", т.е. теми случаями, когда те или иные видоспецифические реакции проявляются в отсутствие специфических раздражителей, которые их обычно вызывают. Как подчеркивает Лоренц (1992), такие факты обусловлены усилением специфического побуждения (например, голода) и отсутствием условий, в которых это побуждение могло бы быть удовлетворено, поэтому, например, голодная птица и начинает ловить отсутствующих насекомых, совершая свои действия "вхолостую" или "в пустоте". Главное же отличие игры по Лоренцу состоит как раз в том, что совершаемые во время нее специфические действия совершенно не опираются на соответствующее специфическое побуждение, а как только таковое (например, агрессия) начинает проявляться, игра прекращается, уступая место другим формам поведения. Вопрос о мотивации, лежащей в основе игры, остается дискуссионным, тем не менее в целом можно утверждать следующее: хотя движения, характерные для игрового поведения, могут напоминать движения при других видах активности, оно не связано с действием устойчивых мотивационных факторов, как это наблюдается в других ситуациях; Так, элементы агрессивного и полового поведения могут появляться, когда животное, по- видимому, не испытывает ни агрессивного, ни полового возбуждения. Игровое поведение может прекратиться, не достигнув "завершающей" ситуации. Например, попытки садок у молодых обезьян могут не приводить ни к интромиссиям, ни к эйякуляции; вероятно, они ослабевают в результате выполнения других элементов акта спаривания. С другой стороны, игровое поведение может повторяться много раз подряд, несмотря на то, что каждый раз оно приводит к "завершающей" ситуации. Доказательством существования (или отсутствия) специфического игрового побуждения могли бы служить результаты экспериментов, в которых животные подвергались бы депривации k временному лишению возможности играть. По представлениям этологов такая депривация должна приводить к "накоплению специфической энергии действия", т.е. соответствующего побуждения и, следовательно, к усиленному проявлению активности после прекращения депривации. Работы, процитированные в этой связи Крымовым (1982), не дали однозначного ответа на этот вопрос k в разных опытах на разных животных результатом депривации (кратковременная изоляция от игровых партнеров) было как усиление игры, так и сохранение ее прежнего уровня. Трудность выяснения этого вопроса состоит, в частности, в несовершенстве методов избирательного устранения возможности играть (кратковременная изоляция от партнеров), которые обычно затрагивают и какие-то другие стороны поведения. Особый интерес представляет в этом плане поставленный самой природой эксперимент, который обнаружила и описала Ли (Lee, 1983), наблюдавшая в течение ряда лет за популяцией живущих на свободе обезьян верветок (Cercopithecus pygerythrus) в Восточной Африке. Как известно, все формы игрового поведения возникают в те периоды, когда у животного нет необходимости ни в каких других видах деятельности, необходимых для выживания, таких как питание или спасение от хищников. Оказалось, что игра, которая qnqr`bker столь заметную черту поведения детенышей и подростков верветок в нормальные сезоны и занимает значительную часть периодов бодрствования, практически исчезает во время засухи. В этот период все животные, включая молодых, могут выжить, только если они постоянно заняты поисками пищи. Когда Ли сравнила животных, выросших в период засухи и потому лишенных возможности играть, а также выросших в нормальных условиях, она не смогла обнаружить различий в их поведении. В данном случае, депривация игры не привела к ее усилению после восстановления нормальных условий, как это должно было бы произойти в соответствии с гипотезой о существовании особой игровой мотивации. Эксперименты такого рода представляют интерес и в связи с другим аспектом теорий игры Спенсера (1897), а также Грооса (1916), которые рассматривали ее как упражнение функций взрослого организма. В опытах Ли детеныши не только не усиливали игровую активность после восстановления нормальных условий, но и не страдали какими бы-то ни было отклонениями в поведении, став взрослыми. К такому же выводу пришли авторы, наблюдавшие очень сходный "природный эксперимент" с беличьими саймири (Saimiri sciureus). В разных стаях этих обезьян имелись большие естественные вариации по степени игровой активности, в некоторых k детеныши почти не играли в силу каких-то неочевидных причин. Тем не менее, когда они сделались взрослыми, авторам не удалось идентифицировать какие-нибудь отличия в их социальном поведении (Baldwin & Baldwin, 1973). Обобщая эксперименты такого рода, Меннинг и Докинс (Manning & Dawkins, 1992) отмечают, что потребуется еще много таких наблюдений, чтобы получить убедительную оценку мотивационной основы игры и ее роли для поведения взрослого животного. Крымов (1982) отмечает, что одна из важнейших сторон развития психической деятельности животных в игровом периоде онтогенеза формирование мотивационно-потребностной сферы. Игровой период является переходным от ранней постнатальной активности, которая основана на простых биологических потребностях, удовлетворяемых в основном родителями, к психической деятельности взрослых животных, которая включает сложную, предметно организованную мотивационно-потребностную сферу. Поэтому, чтобы решить вопрос о существовании особой "игровой мотивации", необходимо исследование особенностей процессов мотивации на разных стадиях развития организма. Следует отметить, что в понимании этого аспекта проблемы игры существенного прогресса и до настоящего времени не достигнуто. Игра человекообразных обезьян. Сравнение наблюдений в неволе и в естественной среде обитания. Игра k характернейший компонент поведения детенышей обезьян. Она неизбежно предполагает дружеские физические контакты между особями и с ее помощью могут формироваться связи, сохраняющие свое значение на протяжении всей их жизни. Наиболее сложные формы игры обнаружены у человекообразных обезьян, причем особенно подробно эта форма поведения изучена у шимпанзе. Первоначально это были наблюдения за поведением отдельных особей, содержавшихся поодиночке в клетках, по несколько в вольерах или воспитанных в "развивающей среде" k в семье человека. Первой фундаментальной работой такого плана a{kn сравнительное описание поведения ребенка и детеныша шимпанзе, предпринятое Ладыгиной-Котс (1926; 1935). Вместе с работами супругов Хейс (Hayes & Hayes, 1958) и супругов Келлог (Kellog & Kellog, 1933), выполненными в том же плане, они заложили основу понимания поведения и психики человекообразных обезьян, в том числе и игр (см. Дембовский, 1965; 1997). Существенные дополнения в представления об играх человекообразных обезьян внесли работы американских исследователей, обучавших шимпанзе языкам-посредникам (Gardner & Gardner, 1985; Fouts, 1975; 1984; Savage-Rumbaugh, 1993. См также Линден, 1981). Уже в первых работах такого плана было показано, что игры шимпанзе обнаруживают значительное сходство с играми детей, однако неоднократно высказывалось предположение (см Дембовский, 1963; 1997), что в значительной мере сложность игрового поведения животных порождается неадекватностью обстановки при содержании в неволе, в условиях, далеких от естественной жизни вида, когда обезьяна лишена нормальных социальных контактов и к тому же не находит достаточного выхода своей физической энергии. Выяснению действительного репертуара игрового поведения человекообразных обезьян способствовали наблюдения этологов в естественной среде обитания (Гудолл, 1992; Лавик- Гудолл, 1974; Шаллер, 1968; Фосси, 1990; Kortlandt, 1962). Авторы этих исследований проводили долгие месяцы, следуя за группами обезьян и постепенно приучая их к своему постоянному присутствию. Благодаря этому появилась возможность составить полное представление обо всех сторонах жизни (включая игру) этих животных. Наиболее фундаментальный вклад составляют исследования английского этолога Дж.Гудолл, наблюдения которой за вольноживущими шимпанзе продолжались около 30 лет. Рассмотрим сначала данные, полученные при наблюдениях в неволе. Ладыгина-Котс (1926; 1935) сравнила поведение детеныша шимпанзе Иони, жившего в домашних условиях с полутора до четырех лет, и ее собственного сына Руди в соответствующем возрасте. Она выделила 7 категорий игр, в основном совпадающих с упомянутыми нами выше, и показала, что большинство из них в той или иной степени доступно не только ребенку, но и шимпанзе, хотя, разумеется, степень их развития и сложности различается существенно. В самой общей форме можно сказать, что детеныш шимпанзе обгоняет ребенка во всех подвижных играх, требующих физической силы и ловкости, тогда как ребенок очень рано переходит к ролевым играм, требующим сообразительности, воображения, самоосознания и т.п. В играх, связанных с разными видами качания, передвижения предметов, лазания по трапециям и т.п., ребенок не только участвует сам, но еще и вовлекает в это свои игрушки. Как пишет Ладыгина-Котс, даже в подвижных играх "ребенок более тренирует дух, чем тело". Подвижные игры занимают важнейшее место в развлечениях детеныша шимпанзе, в каких бы условиях он ни рос. Играя с людьми, он, как и дети, предпочитает убегать, а не догонять. И детеныш шимпанзе, и ребенок одинаково любят любые способы передвижения, и тем больше, чем они были быстрее. Оба они, как впоследствии все обезьяны, обучавшиеся языкам-посредникам, обожали передвигаться верхом на взрослых. Как и дети, некоторые шимпанзе могут научиться ездить на велосипеде и очень любят это занятие. Одно из постоянных развлечений k передвижение предметов, m`ophlep, скатывание их по наклонной поверхности, желательно с шумом и треском. Ладыгина-Котс отмечает также стремление шимпанзе к развлечению легкоподвижными предметами, прежде всего мячами. В природе они используют для этого крупные круглые орехи или плоды (Гудолл, 1992). Это напоминает о том, что по представлению Бейтендийка (Buytendijk, 1933) животные играют только с теми предметами, которые сами "играют с играющими". И ребенок, и шимпанзе, как только начинают ходить, стараются толкать перед собой какие-нибудь предметы. Позднее они возят за собой соответствующие игрушки, Иони, например, брал на прогулку шарик на веревочке, а Вики, воспитанница американских исследователей супругов Хейс, не только возила за собой привязанные предметы, но даже изображала такую игру в отсутствие реальных игрушек (Hayes & Hayes, 1951; см также ниже). На воле детеныши тоже играют подобным образом подолгу "возят" за собой длинный прут. Играя в прятки, оба предпочитают более пассивную роль k прятание, нежели более активную k отыскание, которую они порой не умеют осуществить. При этом детеныш шимпанзе прячется гораздо лучше, чем дитя человека, чьи действия скорее условны: ребенок лишь заходит за кресло, закрывает глаза руками, прячется головкой в колени матери и т.п. Только в возрасте около 3 лет ребенок начинает прятаться по-настоящему. Игра шимпанзе в прятки описана неоднократно. Стоит упомянуть, что Уошо, первая обезьяна, обученная языку- посреднику для общения с человеком, не только охотно играла в прятки, но даже изобрела собственный жестовый знак для приглашения к этой игре (Gardner & Gardner, 1969; 1985). Как и дитя человека, детеныш шимпанзе (в любых условиях воспитания) с азартом отдается играм, включающим элементы соревнования, будь то бег, перехватывание предметов, преодоление препятствий. Более того, Иони активно создавал трудные для себя ситуации, которые нужно преодолевать, сооружая ловушки, петли и т.п. В онтогенезе ребенка стремление к соревнованию, основанное на самолюбии и честолюбии, проявляется очень рано и властно, и оно-то в большей степени, чем другие виды деятельности совершенствует психические и физические силы и способности ребенка. При этом детеныш шимпанзе оказывается, по наблюдениям автора, более выносливым, чем ребенок, который при неудаче огорчается гораздо сильнее, чем шимпанзе. Эта большая психическая ранимость ребенка, которая обнаруживается в актах, не имеющих жизненно важного значения, указывает на дивергенцию развития психики обоих малышей в более тонких психических чертах при сходстве основного диапазона и характера игрового поведения. И одиночные, и групповые игры детенышей антропоидов зачастую включают элементы хитрости и обмана. Как пишет Ладыгина-Котс (1935), и ребенок, и детеныш шимпанзе применяют разные приемы и проявляет предусмотрительность, чтобы заставить партнера избрать окольный путь для выполнения желаемого действия или невыполнения нежелаемого. Оба они учитывают последствия этих своих действий и соответствующим образом организуют поведение. Попадая впросак, детеныш шимпанзе подобно ребенку не умеет еще исправить положение, наивно обнаруживая всю призрачность своей лжи. Подобные свойства присущи и играм антропоидов в естественной среде обитания. Д.Фосси (1990) наблюдала детеныша гориллы, который регулярно затевал возню и драки около спящего вожака, а когда тот начинал просыпаться, hgnap`f`k полную невинность и наблюдал, как тот расправляется с остальными. Особый вариант подвижных игр k игры с животными. Известно, как оживленно и многообразно играют дети с кошками и собаками. И Иони и Руди очень охотно включали в свои игры живых животных. Как и большинство детей, Руди пытался вовлечь животное в сферу своих интересов k предлагал кошке играть своими игрушками, объяснял, как ими играть. С возрастом игры усложнялись, мальчик разыгрывал тщательно спланированные сценарии. В отличие от него, в игре Иони преобладало желание проявить произвол и власть, преследуя, тиская, всячески истязая живую игрушку. Сходную картину обнаружила Гудолл (1992), наблюдая за играми детенышей вольных шимпанзе с павианами. Такие игры очень распространены и всегда очень агрессивны, а в ряде случаев детеныши шимпанзе переходили от игры к направленному метанию камней и сучьев. Когда павианы начинали убегать, шимпанзе устраивали им вслед угрожающие демонстрации, продолжая размахивать палками или швыряя их. Иногда такая игра переходила в драку, и их разнимали взрослые обоих видов. Эту форму поведения описывают как агрессивную игру, причем степень агрессии зависит от возраста и пола, участвующих в ней шимпанзе, а ее интенсивность оценивают по реакции партнеров павианов. Впрочем, описаны и другие случаи. Молодой орангутан Гуа в опыте Келлогов (Kellog & Kellog, 1933; см также Дембовский, 1963; 1997), а также шимпанзе Элли и Люси, которых обучали амслену, довольно мирно играли с кошками. Люси "усыновила" одну из них и обращалась с ней, как с живой куклой (Линден, 1981). Ладыгина-Котс отмечает, что одно из характерных развлечений ребенка k созерцание движения. И подобно тому, как ребенок, начиная с 4 месяцев, не отрывая глаз, следит за действиями взрослых и всем, что происходит вокруг, так детеныш шимпанзе также проявляет интерес к движущимся в поле зрения предметам, подвижным игрушкам и т.п. А в природе детеныши, например, часто играют с муравьями, следят за ними, когда те ползают по стволу вверх и вниз, давят их или протыкают тоненькими прутиками, пока их матери заняты кормежкой. Как пишет Гудолл (1992), их забавляет вид бегущих "ручейков" маленьких насекомых. По наблюдениям Фосси (1990) один из детенышей вольных горилл развлекался ловлей жужжащих вокруг него мух. Если ему удавалось поймать муху, он долго ее рассматривал, держа двумя пальцами, потом начинал разрывать на мелкие кусочки, внимательно их разглядывая и отбрасывая. Чем дольше длился процесс "препаровки", тем сосредоточеннее становилось лицо Пака. Вообще все новые ситуации, расширяющие сферу наблюдения детенышей, очень привлекательны для них. Возможность смотреть в окно, посещать новые места, смотреть кино и телевизор может даже служить эффективным подкреплением при обучении человекообразных обезьян. Например, одна из "говорящих" обезьян (Лана) возможность посмотреть фильм предпочитала получению лакомства. Ладыгина-Котс подробно описывает и другие "развлечен |
|
|
|
|
25.01.2011 15:19:14
[B]Игры животных[/B]
З.А.Зорина Московский Государственный Университет, Биологический факультет, кафедра ВНД, лаборатория физиологии и генетики поведения МИР ПСИХОЛОГИИ 1998. № 4. С. 95-117 Введение Игра составляет один из важных компонентов приспособительной деятельности многих видов животных. Детеныши млекопитающих проводят в играх долгие периоды времени, заставляя предполагать, что игровая активность необходима для выживания вида. Хотя взрослые периодически тоже могут играть, но эта потребность с возрастом ослабевает. Как и у человека, игра включает широкий круг видов деятельности животных, которую обычно противопоставляют утилитарно-практической деятельности. Она возникает в такое время, когда нет необходимости ни в каких других формах поведения, существенных для выживания вида, таких как питание или спасение от хищников, и, похоже, "доставляет удовольствие" ее участникам. Формы игры животных весьма разнообразны ╫ от двигательной активности, в которой смешаны стереотипы пищевого, полового или оборонительного поведения, до сложных, иногда неповторимых сценариев, изобретенных и спланированных применительно к обстоятельствам. Характерно, что в перечисленных ниже руководствах по поведению животных четких определений этого понятия не дается, а ряд авторов называет ее "одной из загадочных сторон поведения" (Дьюсбери, 1981). По мнению Хайнда (1975) открытие основ игрового поведения, несомненно, само по себе вознаградит исследователей за все их труды, не говоря уж о том, что прольет свет на природу регуляции многих других видов деятельности". Вопрос о том, какова природа игры животных, какие психические процессы лежат в ее основе, насколько и в чем игры животных похожи на игры ребенка, изучают психологи разных направлений (зоопсихология, сравнительная психология). Классические описания игр шимпанзе и их сравнение с игрой ребенка принадлежат перу Н.Н.Ладыгиной-Котс (1926; 1935). Помимо психологов к исследованию этой формы поведения неоднократно обращались специалисты в области этологии, сделавшие акцент на проблеме дифференциации игрового поведения от других видов, в особенности от исследовательского. Наряду с этим благодаря их работам собран обширный материал по сравнительной характеристике игры животных в естественной среде обитания (Гудолл, 1974; 1992; Лоренц, 1965; Овсянников, 1993; Фосси, 1990; Шаллер, 1968; Eibl-Eibesfeldt, 1970; Kortland, 1962; Leyhausen, 1979; Pellis & Pellis, 1996; 1997). Он расширяет представления о роли игры в обеспечении адаптивности поведения и позволяет по-новому осмыслить многие данные, полученные путем наблюдений в неволе. О роли игры в формировании поведения ребенка имеется огромная литература. Исследования игры животных также весьма многочисленны и ведутся в разных направлениях. Библиография по этой проблеме насчитывает в INTERNET более 12 тысяч названий. В частности, чрезвычайно многочисленны в настоящее время hqqkednb`mh социальных игр грызунов. Именно этих животных используют как модельный объект для изучения физиологических механизмов некоторых форм игрового поведения (см. например, Vanderschuren et al., 1997). Другое важное направление сравнительный анализ различных компонентов игрового поведения у животных разных видов, как близкородственных, так и относящихся к далеким в таксономическом отношении группам (см например, Pellis & Pellis, 1996; 1997). Особое внимание продолжает привлекать исследование игр человекообразных обезьян в лаборатории и в природе (Гудолл, 1992; Шаллер, 1968; Фирсов, 1977; Фосси, 1990) и их сравнение с игрой ребенка. Подробное изложение проблемы игры животных с позиций отечественной зоопсихологии и критический анализ имевшихся в тот период теорий содержится в "Руководстве по зоопсихологии" К.Э.Фабри (1976). В нем дан анализ экспериментов и теорий игры, обобщена литература до середины 70-х годов. В отличие от этого в более поздних зарубежных руководствах по поведению животных (большинство из них переведено на русский язык) проблеме игры уделяется непропорционально мало места. В одних (Мак-Фарленд, 1988; Alcock, 1989) о таком аспекте поведения животных вообще не упоминается, в других (Меннинг, 1982; Дьюсбери, 1981; Manning, Dawkins, 1992) сведения слишком отрывочны. К тому же в них отсутствует главное ╫ попытка точно определить этот феномен и его отличия от других форм поведения. Исключение составляет книга Хайнда (1975). В ней рассматриваются признаки, отличающие эту форму поведения, обсуждается вопрос о мотивации, лежащей в ее основе, дан обзор литературы. Несмотря на время, прошедшее с момента выхода в свет русского перевода, этот обзор не устарел и продолжает представлять интерес. В частности, в нем сделана попытка разграничить игру и близкие формы поведения ╫ ориентировочную реакцию и активное исследование. В настоящей работе мы не пытались рассмотреть все многообразие современных данных об игре животных, а ограничились краткой историей изучения этой проблемы и некоторыми определениями, уделив основное внимание игре человекообразных обезьян, ее сравнению с игрой некоторых других позвоночных и сопоставлению результатов наблюдений этологов в природе с полученными в лабораторных условиях. Формы игрового поведения Распространено представление, что игра позволяет детенышам практиковаться и совершенствоваться в выполнении двигательных актов и общественных взаимодействиях, которые будут необходимы им во взрослом состоянии. Кроме того, игра, по-видимому, обогащает животное информацией об окружающей среде. Она представляет собой сложный комплекс разнообразных поведенческих актов, которые в своей совокупности и составляют основное содержание поведения молодого животного до наступления половой зрелости. С помощью игры происходит формирование практически всех сфер поведения, как индивидуального, так и социального. Многие формы игры сходны с исследовательским поведением, другие с социальным, охотничьим, половым и репродуктивным. Наряду с воспроизведением ритуализованных и стереотипных последовательностей действий, одинаковых у всех особей данного вида, у многих животных возможны и индивидуальные пластичные формы игры. При всем многообразии проявлений игры животных большинство исследователей выделяет следующие ее формы. Подвижные игры есть практически у всех видов. Как правило, они включают погони, преследование, подкрадывание, бег, прыжки и все элементы охоты за добычей. Важный компонент подвижных игр составляют игровые схватки, игра-борьба. Характерно, что зачастую невозможно с уверенностью идентифицировать такую игру, отличить настоящие стычки от игровых (Manning, Dawkins, 1992). По-видимому, и сами животные сталкиваются с теми же проблемами, потому что игровые схватки могут легко превращаться в реальную стычку, если один из партнеров действительно причинил другому боль. Для предупреждения о начале игры животные используют специальные сигналы (см. ниже). Игры с предметами (манипуляционные игры) некоторые авторы считают наиболее "чистым" проявлением игры животных (Buytendijk, 1933). В работах К.Э.Фабри (1976; 1978) были проанализированы видовые особенности манипуляционных игр хищных (лисы, медведи, еноты, кошки) и некоторых других млекопитающих. В них было продемонстрировано, как характер обращения с предметом меняется на разных стадиях ювенильного периода. Показано, как в ходе игры с предметами формируются, упражняются и совершенствуются существенные компоненты манипуляционной активности взрослого животного, у которого она составит компонент охотничьего, гнездостроительного, пищевого и других форм поведения. Важным фактором этого усовершенствования является расширение сферы предметов, которыми манипулирует животное, появление новых форм обращения с предметом, в связи с чем растет его сенсомоторный опыт и устанавливаются все новые связи с биологически значимыми компонентами среды. При этом, как подчеркивает автор, игры молодых животных с предметами ╫ это особые действия. Они не аналогичны действиям взрослых животных, а представляют стадии их формирования из более примитивных морфофункциональных элементов. М.А.Дерягина (1980; 1986) разработала системный этологический подход к сравнительному анализу манипуляционной активности животных. По данным ее наблюдений в условиях неволи в процессе онтогенеза манипуляционные игры приматов усовершенствуются за счет удлинения последовательностей (цепей) действий, совершаемых с предметом, а также за счет усложнения структуры этих цепей. Гудолл (1992) показала, что в онтогенезе свободно живущих в природных условиях детенышей шимпанзе игры с предметами также занимают заметное место. Манипуляционные игры характерны не только для млекопитающих, но и для некоторых видов птиц. Показано, что и в природе (Крушинский, 1986), и в условиях неволи (Зорина и др., 1986) молодые птицы семейства Corvidae активно манипулируют с разнообразными непищевыми объектами. Сравнительный анализ показал, что, несмотря на ограниченные возможности передних конечностей, видоизмененных в крылья, эти птицы совершают с предметами длительные, разнообразные манипуляции. Они объединяются в цепи сложной структуры, которые напоминают характерные для высших млекопитающих (Дерягина и др., 1988). Особый вариант игр ╫ манипуляции с добычей, которые составляют важнейший компонент становления охотничьего поведения молодых хищных млекопитающих. Показано (Копалиани, Бадридзе, 1997; Лоренц, 1992; Leyhausen, 1979), что именно ak`cnd`p игре молодые хищные осваивают обращение с добычей. Роль игры в формировании охотничьего поведения представителей семейства кошачьих подробно исследовал П.Лейхаузен (1979). Он показал, что котята играют и с живой, и с мертвой, и с искусственной жертвой. Эти игры отличаются от истинных охотничьих приемов произвольной последовательностью элементов, которые могут существенно отличаться от соответствующих форм взрослого поведения. Отдельные из них отличаются повышенной интенсивностью. Кроме того, "смертельный укус" никогда не наносится при игре с настоящей жертвой, как живой, так и мертвой, но вполне возможен при использовании игрушек. Соотношение этих особенностей при игре с живой и мертвой добычей существенно разнится у представителей разных видов (дикие и домашние кошки, львы). В отличие от многих других животных кошачьи продолжают играть, и став взрослыми. О роли игры в формировании охотничьего поведения псовых писали многие авторы. Укажем на новейшие исследования Я.К.Бадридзе, который в процессе наблюдений за волками (и некоторыми другими псовыми) в неволе и в природе показал, что игра формирует и совершенствует процессы нападения и наличие опыта игры несравненно увеличивает вероятность безопасности хищника при первой охоте на крупную дичь (Копалиани, Бадридзе, 1997). Игровое поведение детенышей !!! бурового медведя описано В.С.Пажетновым (1990) на основе многолетних исследований в природных условиях. Животные могут играть в одиночку, но, пожалуй, более распространены коллективные (или социальные) игры с разным составом участников (сверстники, родители). В процессе таких игр отрабатываются будущие социальные взаимодействия. Так, совместные игры, которые требуют согласованных действий партнеров, встречаются у животных, которые живут в сложноорганизованных сообществах. В ходе социальных игр используются элементы агонистического поведения и закладываются основы иерархических отношений между их участниками. По мере взросления игры многих животных, в частности шимпанзе, приобретают все более грубый характер и нередко заканчиваются агрессивными эпизодами. Благодаря этому животное не только получает сведения о сильных и слабых сторонах своих партнеров по игре и об относительном иерархическом положении своей матери и матерей товарищей по играм, но и учится драться, угрожать, устанавливать союзнические отношения. Это позволяет ему впоследствии успешно конкурировать с другими членами сообщества, в котором способность отстоять свои права и повысить ранг часто зависит от умения драться. Социальные игры очень характерны для хищных млекопитающих. В качестве примера современных исследований этого аспекта проблемы можно привести данные многолетних наблюдений Н.Г.Овсянникова (1993) за поведением и социальной организацией песцов (Alopex galopus, L). Его данные свидетельствуют, что взаимодействия молодых песцов в процессе игры действительно обеспечивают механизмы социальной интеграции, которые действуют в выводках этих животных. Показано, что у песцов игровая борьба феноменологически не имеет ничего общего с настоящей агрессией, хотя отдельные движения могут быть похожими. В целом схватки зверьков в процессе игры производят впечатление более стереотипных, монотонных действий, чем при настоящих схватках. @brnp приводит ряд доказательств того, что игровая борьба эмоционально положительна и оказывает на выводки интегрирующее влияние. По свидетельству Овсянникова во время игры стираются различия социального положения и роли в сообществе, временно ослабевает психо-социальный стресс, который неизбежен при взаимодействиях по необходимости ╫ для выращивания потомства, добывания пищи и т.п. Соотношение игровой борьбы, подвижных и охотничьих игр у разных видов также различно. При этом, как отмечает Фабри, нужно учитывать, что сами по себе эти элементы представляют собой ритуализованные формы инстинктивного поведения, которые проявляются в "готовом" виде. Специфика социальной игры как развивающейся деятельности (Фабри, 1976; Эльконин, 1978; 1997) выражается в том, что если на ранних этапах она состоит из отдельных компонентов, то по мере взросления эти компоненты становятся все более и более интегрированными в единое целое. Один из вариантов социальных игр ╫ игры матери с детенышем. Они характерны для хищных млекопитающих, но особенно развиты и выражены у человекообразных обезьян, у которых мать играет с детенышем с первых же месяцев жизни и до окончания подросткового периода. Часто разные формы игры перекрываются. Игры сверстников с предметами могут быть индивидуальными, но могут совершаться и несколькими особями одновременно. Подвижные игры сверстников включают как погони и преследования с элементами борьбы, так и совершенно мирные "салки" у обезьян. У некоторых видов известны игры взрослых особей. У шимпанзе в них могут участвовать, например, два высокоранговых самца, или самец и самка. В этом случае игру, как правило, инициирует самец с помощью особых приемов (так называемая "борьба пальцев" или щекотания под подбородком). Взрослые самки редко играют друг с другом, а некоторые вообще не играют. Наличие игр у взрослых животных по мнению Фабри не противоречит гипотезе о природе игры как развивающейся деятельности (см ниже), т.к. это не единственный случай сохранения ювенильных форм поведения во взрослом возрасте. Наряду с функцией становления и совершенствования поведения (в какой бы форме и степени оно не происходило) игра выполняет познавательные функции. Помимо очевидной физической тренировки она, по-видимому, способствует исследованию среды, приобретению знаний об "элементарных законах, связывающих предметы и явления внешнего мира" (Крушинский, 1986), созданию "познавательных карт" (Толмен, 1997) или "образа мира", а также освоению социальной структуры сообществ. Она приводит к накоплению обширного индивидуального опыта, который позже найдет применение в разнообразных жизненных ситуациях. Познавательные функции игры роднят ее с ориентировочно- исследовательской активностью. Действительно, обе они встречаются преимущественно у молодых животных, и в том, и в другом случае животное не получает видимого подкрепления. В обоих случаях активность животного провоцируется новизной предмета и угасает по мере ознакомления с ним. Тем не менее, говоря об ориентировочно-исследовательском поведении детеныша, следует помнить, что это развивающаяся деятельность и ее нельзя отождествлять с аналогичной формой поведения взрослого животного, несмотря на наличие определенного сходства. Как подчеркивает, например, Крымов (1982), необходимо различать nphemrhpnbnwmn-исследовательское поведение молодых животных и те сложные познавательные процессы, которые сопровождают игру животных. Эти формы поведения не всегда четко разграничиваются из-за отсутствия точного определения понятия игры. К тому же не все формы игры равнозначны. Высшая форма игры ╫ длительные манипуляции обезьян с биологически нейтральными объектами. Познавательная функция в таких играх приобретает ведущую роль, благодаря чему эти игры приобретают особое значение. По мнению К.Э.Фабри, такого рода игры присущи только приматам, однако наши данные свидетельствуют, что, например, врановые птицы в первые месяцы жизни чрезвычайно активно и подолгу манипулируют биологически нейтральными объектами (Зорина, 1993). Структура их манипуляционной активности в этот период уже полностью сформирована и, несмотря на анатомические особенности строения передних конечностей (крыльев), сопоставима по основным показателям с таковой узконосых обезьян (Дерягина и др., 1988). Еще один, наиболее сложный вид игр ╫ "образное фантазирование". По представлениям Бейтендийка у животных с высокоорганизованной психикой многие игры с предметами содержат "сочетание частично незнакомого и жизненной фантазии". Эльконин (1978), полемизируя с Бейтендийком, указывал, что представление о том, что у животных есть "образное фантазирование" является данью антропоморфизму. Однако, как будет показано ниже, более поздние наблюдения за играми шимпанзе в сочетании с современными представлениями о когнитивной деятельности высших позвоночных позволяют утверждать, что такие элементы в их игре действительно присутствуют. Коммуникативные сигналы, связанные с игрой. Важную часть игрового поведения животных составляет специальная сигнализация. У животных с наиболее развитым игровым поведением существуют особые, обеспечивающие его формы коммуникации (так называемая метакоммуникация, Дьюсбери, 1981). Такие сигналы "пеpеключатели" предназначены для того, чтобы подготовить животное к действию последующих стимулов. Они извещают партнера о том, что животное намерено играть, и все действия, которые за этим последуют игра. У ряда групп позвоночных эти сигналы четко выражены и хорошо известны. Например, поза с прижатыми к земле передними лапами и виляющим хвостом предшествует игровой борьбе у львов и у псовых. Такая поза не наблюдается ни в каких других ситуациях и говорит о том, что все агрессивные действия, которые за ней последуют, ╫ это игра. У обезьян в таких случаях появляется особая "игpовая" мимика. Самая распространенная ее форма, имеющаяся у всех приматов, это так называемое "игровое лицо" или "улыбка" (Yerkes & Yerkes, 1929), когда животное широко открывает рот, не оскаливая при этом зубов. Сравнительные исследования этой мимической реакции (Pellis & Pellis, 1997) у паукообразных обезьян (Ateles goeffroyi), лемуров катта (Lemur catta) и мартышек-гусаров (Erythrocebus patas) показывают, что частота ее применения у разных видов существенно варьирует. Наряду с "игровым лицом" у паукообразных обезьян в 20% случаев применяется другой способ приглашения к игре ╫ наклон головы. В целом, лишь в 25% случаев обезьяны этих видов извещают о желании играть с помощью сигналов- oepejk~w`rekei, позволяющих отличить игровую борьбу от настоящей агрессивной схватки. По мнению ряда авторов в большинстве случаев игры животные не нуждаются в преднамеренной сигнализации о намерениях партнера ╫ о ней свидетельствует контекст или общий стиль поведения (Hayaki, 1985; Pellis & Pellis, 1997). У ряда видов млекопитающих игру молодых часто начинает взрослое животное. Так, львица, помахивая хвостом, побуждает львят начать играть с ней, самки шимпанзе щекочут детенышей, переворачивают их, кусают "понарошку". У некоторых видов обезьян сигналы-переключатели не только извещают о намерении играть, но имеют и более широкое значение как сигналы дружелюбных намерений. Примером такого жеста, и приглашающего к игре, и просто оповещающего о дружелюбии, является наклон головы (Oppenheimer, 1977). Наиболее богата игровая сигнализация у шимпанзе. Помимо "игрового лица" или "улыбки" (этот сигнал впервые бы описан в работе Yerkes & Yerkes, 1929) Гудолл (1992) описывает несколько жестов, которые также служат оповещением о предстоящей игре ("игровая походка", почесывание плечей, "переплетение пальцев". Последнее характерно для взрослых особей). Обезьяны, обученные языкам-посредникам, для приглашения к игре широко используют специальные знаки (см., например, Линден, 1981). Структура игровой деятельности животных Характерной чертой игрового поведения животных является тот факт, что в большинстве случаев оно сопряжено с перестройкой и сменой функций тех стереотипных фиксированных комплексов действий, которые составляют поведение взрослого животного. Зачастую они относятся к разным его категориям (половое, охотничье и т.п.) и могут быть переплетены в единый клубок. В качестве примера одной из попыток анализа структуры игрового поведения животных в рамках этологических представлений об организации поведенческих актов можно привести работу, которую предприняла Луазос (Loizos, 1966). Она отметила, что игра в большинстве случаев сопряжена с перестройкой фиксированных комплексов действий, которые составляют поведение взрослого животного, и выделила шесть типов таких перестроек: 1) может быть изменена последовательность движений; 2) отдельные двигательные акты, входящие в последовательность, могут быть более интенсивными; 3) некоторые движения, входящие в последовательность, могут многократно повторяться; 4) нормальная последовательность действий может остаться незавершенной, т.е. закончиться раньше, чем обычно, в результате перехода к посторонним действиям; 5) некоторые движения могут быть и более интенсивны, и многократно повторены; 6) отдельные движения, входящие в последовательность, могут остаться незавершенными; 7) в игре могут перемешиваться акты, обычно связанные с совершенно разной мотивацией. Некоторые особенности структуры игровой деятельности систематизированы также в книге Хайнда (1975). Как отмечает Р.Хайнд, движения, входящие в игровое поведение, обычно не отличаются от тех, которые встречаются у bgpnqk{u особей данного вида при сходных видах приспособительной деятельности ╫ при охоте, драках, половой и манипуляторной активности и т.д. Однако в игровых ситуациях последовательности движений часто бывают незавершенными ╫ короткий галоп, остановка и возвращение галопом назад у жеребят; садки без интромиссий у детенышей макак-резусов. У черного хоря (Mustela putorius) в агрессивных играх отсутствуют четыре агонистические реакции: две крайние формы нападения ("умерщвление укусом в затылок" и "атака из боковой стойки") и два крайних вида реакции страха ("угроза из оборонительной стойки" и "визг"). Наряду с этим у животного могут случайно выработаться новые движения, специфичные для игровой ситуации и, по- видимому, не имеющие функционального значения помимо нее. Например, очень активно и охотно изобретают совершенно новые действия дельфины (Прайер, 1981). Поскольку игровое поведение часто состоит из комплексов движений, относящихся к разным типам поведения, и связанных с совершенно разными типами мотивации, эти различные в функциональном отношении движения могут оказаться перетасованными. Так, в игровом поведении мангуста смешаны элементы охотничьего и полового поведения, а в групповых играх макак-резусов ╫ элементы агрессивного и полового поведения. Как уже упоминалось, последовательности движений при игровом поведении часто остаются незавершенными. Например, у макак-резусов агрессивные наскоки часто не доводятся до конца, челюсти при укусах не сжимаются. Напротив, некоторые движения могут быть преувеличены по сравнению с нормальной функциональной ситуацией; это особенно относится к прыжкам и скачкам, часто наблюдаемым в подвижных играх, которые характерны для молодых животных практически любых видов. Часто отдельные движения повторяются много раз, не приводя к следующему элементу последовательности, как это должно было бы происходить в других ситуациях. Кроме того, может быть изменен порядок появления элементов: те действия, которые в нормальной последовательности появляются позже, при игре возникают раньше, и наоборот. Игровое поведение вызывается самыми разнообразными раздражителями. Во время игры животные часто манипулируют предметами, которые при других формах поведения не вызывают таких игровых движений. Так, котята играют с клубком ниток, молодые птицы подхватывают на лету прутики и другие предметы. Как указывает Хайнд, ни одна из этих особенностей не является общей для всех разновидностей поведения, объединенных под общим термином "игра", а некоторые из них встречаются и не в игровых ситуациях. Так, незавершенные последовательности часто встречаются при охотничьем поведении у сытых взрослых животных ╫ хищных млекопитающих и птиц. Как отмечает Хайнд (1975), называть это игрой или нет, зависит от принятого определения. Смешение же функционально различных форм поведения отмечается в реакциях молодых половозрелых самок макак-резусов на чужих детенышей ╫ с материнского поведения они скоро переключаются на чистку шерсти, агрессивное или половое поведение. Теории игры Кратко рассмотрим основные представления об игре животных b современной отечественной психологической и зоопсихологической литературе. Наиболее фундаментальный теоретический анализ проблемы игры животных в отечественной психологии был проделан Д.Б.Элькониным (1978; 1997). Он подробно и конструктивно рассмотрел ранние теории игры (Гроос, 1916; Спенсер, 1987; Buytendijk, 1933), существовавшие к середине XX века, показал их убедительные и неподтвержденные стороны, а также сформулировал собственные представления, которые, по его мнению, могли стать основой для будущей теории игры. Д.Б.Эльконин определяет игру как "особую форму поведения, характерную для периода детства", в которой "складывается и совершенствуется управление поведением на основе ориентировочной деятельности". Именно игнорирование природы игры как развивающейся деятельности, составляло, по мнению Эльконина, основной недостаток ранее существовавших теорий. Он полагал, что общая теория игры для детей и животных вообще не может быть создана, т.к. нельзя отождествлять ход психического развития ребенка и его игры с развитием детенышей животных и их играми. Одна из причин ограниченности указанных теорий состояла, по мнению Эльконина, в том, что подход их авторов был феноменологическим. Эльконин подчеркивает тот факт, что игра как особая форма поведения связана с возникновением в эволюции периода детства как особого периода индивидуального развития особи. Включение детства как особого периода жизни в общую цепь эволюционного процесса является важным шагом на пути понимания его природы вообще и сущности игры в частности. Одно из наиболее распространенных ранее и бытующих до сих пор представлений состояло в том, что игра молодых животных ╫ это упражнение, необходимое для формирования соответствующих форм поведения взрослых животных (Спенсер, 1897; Гроос, 1916). Эту точку зрения опровергал ряд авторов, например, Клапаред (Clapared, 1932), но Эльконин сделал это наиболее весомо. По его мнению, игра действительно является упражнением, но не конкретной двигательной системы или отдельного инстинкта и вида поведения, которые по самой своей природе не нуждаются в упражнении для своего созревания, т.к. проявляются сразу в "готовом виде". Он рассматривал игру как ту деятельность, в которой складывается и совершенствуется управление поведением на основе ориентировочной деятельности. По его мнению, в процессе игры осуществляется упражнение не отдельных форм деятельности, а упражнение способности к быстрому и точному психическому управлению двигательным поведением в любых его формах (пищевое, оборонительное, сексуальное). Это управление осуществляется "на основе образов индивидуальных условий, в которых находится предмет, т.е. упражнение в ориентировочной деятельности". Именно поэтому, по представлениям Эльконина, "в игре как бы смешаны все возможные формы поведения в единый клубок и игровые действия носят незавершенный характер". Такая трактовка феномена игры животных снимала многие трудности и противоречия, тем не менее, автор подчеркивал необходимость проверки своей гипотезы в сравнительно-психологических исследованиях. В упомянутых выше работах К.Э.Фабри (1973; 1976; 1978) содержится подробный анализ не только психологических теорий игры животных, но также и представлений, развиваемых этологами. Фабри предложил также собственную концепцию, согласно jnrnpni "игра является развивающейся деятельностью, охватывающей большинство функциональных сфер. Она составляет основное содержание процесса развития поведения в ювенильном периоде. Игра представляется не какой-то особой категорией поведения, а совокупностью специфически ювенильных проявлений "обычных" форм поведения. Иными словами "игра это не "образец" взрослого поведения; а само поведение в процессе своего становления". Особое внимание в работах Фабри уделено играм, включающим манипуляции с предметами (см выше). Систематизации представлений об игре как особом психическом феномене способствовали и работы А.А.Крымова (1981; 1982). Как и выше процитированные авторы (Фабри, 1976; 1978; Эльконин, 1978), он также отмечает, что большинство существующих трудностей в понимании феномена игры животных вытекает из традиционного для западных сравнительно- психологических исследований подхода к игре как отдельной форме поведения, одной из многих. По его мнению, недостаток такого подхода состоит прежде всего в том, что при этом выделяют лишь один из аспектов явления ╫ чисто поведенческий, оставляя за рамками анализа важнейшую психологическую часть феномена. Еще более существенным недостатком этого подхода он считал тот факт, что игра, как своеобразное проявление процесса развития, качественно приравнивается к уже развившимся формам, а ее специфика как развивающейся деятельности во внимание не принимается. Сформированный в трудах отечественных ученых (Эльконин, 1978; Фабри, 1976; 1978) подход, по его мнению, лишен этих недостатков, так как базируется на понимании игры как особой стадии развития поведения. Поэтому вместо попыток сравнить игру с теми или иными проявлениями поведения взрослого животного эту качественно специфичную стадию нужно сравнивать с другими стадиями развития активности ╫ ранним постнатальным и адультным периодом. На основе критического анализа литературы Крымов выделяет 9 основных независимых характеристик игрового поведения. Они в основном совпадают с приведенными выше признаками игры по Хайнду (1975), но акцентируют внимание и на некоторых дополнительных. Так, он отмечает, что игра животных ╫ "дело добровольное", животное нельзя заставить играть путем положительного или отрицательного подкрепления. Условием возникновения игры служит комфортное состояние организма; отсутствие голода, жажды или неблагоприятных условий среды. Игровому поведению присущ высокий положительно-эмоциональный компонент: животным явно нравится играть. Как отмечает Крымов, хотя это положение и носит отпечаток антропоморфизма, его признают многие исследователи. |
|
|
|
|
25.01.2011 15:15:20
[B]Когнитивные способности врановых птиц[/B]
Зорина З.А., Лазарева О.Ф., Мандрико Е.В., Плескачева М.Г., Смирнова А.А., Багоцкая М.С, Раевский В.В. Московский Государственный Университет им. М.В. Ломоносова Институт НФ и ВНД, Москва Врановые птицы. Экология, поведение, фольклор. Саранск. 2002 С. 25-40 . Раскрытие механизмов экологической пластичности поведения врановых требует изучения высшей нервной деятельности во всех ее многообразных аспектах. Напомню, что птицы этого сем. представляют собой одну из вершин эволюционного развития класса птиц. Об этом свидетельствует целый ряд особенностей строения их мозга, который, по мнению Обухова (1999), во многом сопоставим с приматами. Можно отметить также, что по данным Гаврилова (1992) врановые выделяются среди других воробьиных по уровню базального метаболизма, служащего показателем суточного уровня внешней работы, которую они могут развивать в течение длительного времени. Общеизвестные данные об экологической пластичности поведения врановых и их исключительной сообразительности в нестандартных ситуациях находят убедительное подтверждение в лабораторных исследованиях. Начиная с 1958 года, лаборатория, основанная Л.В. Крушинским, последовательно накапливает данные о том, что у птиц этого семейства уровень многих форм элементарного мышления достигает весьма высокого уровня (Крушинский, 1986). Об этом свидетельствует тот факт, что по способности к решению ряда элементарных логических задач они превосходят хищных млекопитающих и достигают уровня мартышковых обезьян (Зорина и др., 2000). Способность врановых к экстренному решению новых для них задач подтверждают опыты Б. Хейнриха (Heinrich, 2000). По его данным содержащиеся в неволе вороны (Corvus corax) успешно доставали приманку, подвешенную к ветке на длинной веревке, подтягивая ее разными способами. Характер их поведения позволил автору заключить, что птицы прогнозируют результат изобретаемых ими двигательных паттернов, прежде чем приводят их в действие. Поэтому Хейнрих относит это поведению к категории "инсайта" и расценивает как еще одно доказательство наличия интеллекта у врановых. Важно отметить, что молодые птицы совершали беспорядочные пробы и ошибки и не достигали результата, тогда как взрослые решали экстренно, при первом же предъявлении. Это также совпадает с нашими данными о том, что способность к решению элементарных логических задач появляется у врановых лишь в возрасте 1 года (Зорина, Крушинский, 1987), по мере завершения процесса миелинизации и появления крупных нейроглиальных комплексов. Результаты экспериментов А.А. Смирновой свидетельствуют, что вороны располагают также способностью к самой сложной когнитивной функции - элементам символизации. Речь идет о том, что они могут связывать ранее нейтральные для них стимулы (цифры) с множествами разной величины и выполняют с цифрами операцию сложения. Такой уровень когнитивных способностей характерен для высших приматов - шимпанзе (Смирнова и др., 1998; 2002). Особый интерес представляет сравнение ВНД врановых и других птиц. Сложилось так, что главный объект, доступный для сравнения, это голуби. Это одна из наиболее древних групп птиц. Их мозг мал по относительному весу и весьма примитивно устроен, так что его можно рассматривать как антипод мозга врановых - более молодых и прогрессивно развивавшихся в филогенезе. Врановых отличает наибольшие относительные вес мозга и площадь филогенетически новых структур нео- и гиперстриатума, более совершенная структура нейронов и нейроглиальных комплексов, которые могут включать до 20 элементов, тогда как у голубей лишь до 10 (Воронов, 1999; Обухов, 1996). Наконец, голуби - практически единственный вид птиц, чью ВНД исследуют на западе чрезвычайно интенсивно и несоизмеримо шире, чем врановых, попугаев и др. виды птиц. Несмотря на приведенные выше данные о примитивности строения мозга голубей, этот вид считают репрезентативным представителем класса, а закономерности, обнаруженные при изучении их условно-рефлекторной деятельности, рассматривают как универсальные, применимые и к другим животным. Между тем, наши и литературные данные, полученные еще к началу 90-х годов, свидетельствуют, что врановые и качественно, и количественно превосходят голубей практически по всем видам ВНД, более сложным, чем условные рефлексы. Л.В. Крушинский (1986) одним из первых указывал, что для объективной оценки спектра интеллектуальных возможностей вида и уровня эволюционного развития его психики необходимо использовать как можно более широкий комплекс разноплановых задач. Именно в этом направлении мы и продолжаем развивать наши исследования, чтобы проверить и уточнить данные о различиях между группами птиц с разным уровнем развития. В этой статье мы представляем новые результаты сравнения некоторых когнитивных способностей врановых и голубей. Напомню, что термин "когнитивные" или познавательные процессы применяют для обозначения тех видов поведения, в основе которых лежит не образование условных связей между внешними стимулами и реакциями, а формирование внутренних или мысленных представлений (или знаний, cognition) о пространственных, временных, количественных и др. характеристиках окружающего мира. Л.В. Крушинский называл их "эмпирическими законами". Когнитивные процессы лежат в основе многих видов обучения и многих форм элементарного мышления. Они различаются по уровню доступности разным видам животных - от универсальных для большинства видов (например, способность к пластической комбинации элементов прошлого опыта) до свойственных только наиболее высоко организованным позвоночным (например, способность к символизации). Особое место среди базовых когнитивных процессов занимают основанные на представлениях о "постоянстве" предметов и их свойств. Наличие этих представлений проявляется у субъекта в следующих способностях: * отыскивать предмет, на их глазах передвинутый за непрозрачную преграду - закон "неисчезаемости"; * отыскивать предмет, помещенный внутрь объемной фигуры - закон "вмещаемости"; * отыскивать предмет, помещенный в объемную фигуру и перемещающийся вместе с ней - закон "перемещаемости". Наличие этих представлений необходимо для решения ряда элементарных логических задач, связанных с поиском скрытой приманки (задача на экстраполяцию, на оперирование эмпирической размерностью фигур и др.), Из работ Л.В. Крушинского было известно, что у голубей практически отсутствует представление о неисчезаемости предметов, скрывшихся из поля зрения. В отличие от них вороны оперируют всем комплексом этих законов. В развитие этих данных О.Ф. Лазарева и А.А. Смирнова изучали проявление этих представлений у ворон в процессе онтогенеза. Кроме того, было подробно сопоставлено поведение воронят, а также взрослых голубей и куриных. На основе разработанной нами методики регистрации поведения птицы в тестах и введения коэффициентов для его количественной оценки в этой работе удалось выявить как качественные, так и количественные отличия в интенсивности и характере активности у птенцов серой вороны и взрослых перепелов, цесарок и голубей. Опыты подтвердили, что в отличие от врановых, которые обладают всем комплексом представлений о постоянстве свойств предметов, голуби (и куриные) обладают лишь довольно ограниченным представлением о "неисчезаемости" предметов, но у них полностью отсутствует представление о "вмещаемости" и, тем более, о "перемещаемости" предметов, на их глазах скрывшихся из поля зрения. В отличие от них у воронят представления о неисчезаемости и вмещаемости проявляются уже на ранних стадиях постнатального онтогенеза - в первые 1.5-3 месяца. Их развитие проходят те же, что и у человека, приматов, хищных млекопитающих, стадии, которые по срокам совпадают с таковыми у попугаев. Важно отметить, что стратегии отыскания приманки у воронят качественно отличаются от таковых у голубей и куриных. Даже в тех немногочисленных случаях, когда голуби и цесарки находят приманку, скрывшуюся из поля зрения, они делают это в результате весьма интенсивной, но беспорядочной манипуляционно-исследовательской активности. Они натыкаются на приманку почти случайно, после многих разнонаправленных движений, тогда как воронята находят ее за счет целенаправленных действий по преодолению преграды. Таким образом, эта базовая форма когнитивной деятельности у ворон, голубей и куриных характеризуется радикальными количественными и качественными различиями, столь же выраженными, как их способность к решению элементарных логических задач. Далее мы обратились к сравнительной оценке еще одной из важных когнитивных функций врановых - пространственной памяти и способности к пространственному обучению. Речь способности формировать представления о пространственных характеристиках среды ("когнитивная карта), запоминать их и на этой основе обучаться отысканию корма с использованием пространственных ориентиров. Обычно пространственную память изучают на грызунах в небольших по размеру радиальных лабиринтах., длина рукавов в которых не превышает 140 см. Такая установка не годится для опытов на более крупных, а также пугливых животных. Определенные сложности возникали и при тестировании птиц в лабораторных лабиринтах. В связи с этим в работе М. Г. Плескачевой был использован автоматизированный "гигантский" 8-рукавный радиальный лабиринт, разработанный проф. H.-P. Lipp et al. (2001). Он назван так благодаря своим весьма значительным размерам (каждый рукав - 650 х 76 х 170 см). Это обеспечивает животным достаточную свободу перемещений и приближает условия задачи к тем, с которыми реально сталкивается животное в процессе ориентации на местности. Кроме того, удлинение маршрута от места старта до кормушки приводит к увеличению "цены" ошибки и способствует снижению числа случайных ошибок. Лабиринт установлен под открытым небом, что позволяет животным использовать разнообразные естественные ориентиры для запоминания структуры лабиринта и расположения корма. Опыт проводили следующим образом. Птицу сажали в центральную камеру, и она начинала исследовать рукава в поисках пищи. При повторном заходе в один и тот же рукав она уже ничего в нем не находила, и такой выбор классифицировался как ошибочный. В эксперименте использовали 7 ворон (Corvus cornix L.). Птицы быстро осваивались в лабиринте и уже на 5-й день обучения число повторных заходов в рукава, где приманка ранее была съедена, начинало снижаться. К 10-12-му дню обучения вороны четко запоминали, где они уже находили приманку, и практически переставали повторно заходить в пустые рукава. Успешность их обучения была близка к максимальной. Часть ошибок была связана с пугливостью птиц - некоторые из них боялись заходить в рукава, близкие к укрытию, из которого экспериментатор управлял экспериментом. Для сравнения мы исследовали также поведение голубей, гусей, кур и цесарок. Оказалось, что гуси и цесарки не способны к этому виду обучения. Они выбирали рукава либо случайно, либо предпочитая повторно заходить в первые 4-5 рукавов, где приманка была уже съедена. В отличие от них, куры и голуби были способны улучшать результаты по мере обучения. После 9 дня эксперимента число повторных заходов в уже опустошенные рукава у них значительно уменьшалось. Однако их показатели были значительно ниже (число правильных решений за первые 8 заходов росло у них медленнее, а число ошибок - повторных заходов в ранее посещенные рукава - снижалось медленнее и в меньшей степени), чем у ворон. Таким образом, сопоставление поведения ворон, голубей и цесарок в гигантском радиальном лабиринте также выявило определенное превосходство врановых. Однако следует отметить, что эти различия имеют скорее количественный, чем качественный характер и не столь разительны, как отмеченные, например, в тестах на способность к экстраполяции и к обобщению, или в только что упомянутых тестах на "постоянство" предметов и их свойств. По-видимому, способность к запоминанию пространственных ориентиров и формированию адекватных стратегий ориентировки на местности также относится к универсальным когнитивным способностям. К числу проявлений рассудочной деятельности у животных относят также способность к операциям логического вывода, т.е. к получению новой информации на основе уже имеющейся путем мысленного сопоставления ранее полученных сведений, представляет собой одну из базовых когнитивных функций. Ее изучение необходимо для полной характеристики рассудочной деятельности той или иной таксономической группы. Особенно интересной представляется способность к транзитивному заключению (ТЗ). Определение транзитивного отношения пришло в психологию из формальной и математической логики. Транзитивным называют отношение R, если оно, попарно связывая стимулы b и c, c и d, с необходимостью связывает также стимулы b и d. Cтимулы, связанные такими отношениями образуют транзитивный ряд: bRcRd. Таким образом, если субъект способен из двух предпосылок bRc и cRd сделать вывод, что bRd, то говорят, что он способен к транзитивному заключению. Примерами транзитивных отношений могут служить такие, как "больше, чем" (например если b>c и c>d, то b>d), "дальше, чем", "ярче, чем" и т.д. Способность к ТЗ, по мнению многих известных приматологов (Altmann, 1962; de Waal, 1977; Kummer, 1982; Premak, 1986 и др.), играет важную роль в организации социального поведения, в частности, в установлении иерархии в сообществах. Например, если обезьяна видит, что субъект B подчиняется субъекту A, а она сама подчиняется субъекту B, то без дополнительного выяснения отношений может заключить, что она подчиняется субъекту A. Способность к решению теста на транзитивное заключение в эксперименте была обнаружена у многих животных, в том числе и у птиц (Зорина и др., 1995; von Ferzen et al., 1991; Siemann et al., 1996; Nakajima, 1998). Тем не менее, механизмы, за счет которых осуществляется решение этого теста, до сих пор неясны. Ряд исследователей считает, что это форма когнитивной деятельности, которая осуществляется за счет мысленного сравнения положения стимулов в транзитивном ряду (Davis, 1992; Boysen et al., 1993; Rapp et al., 1996 и др.). Другие склоняются к тому, что механизм решения имеет ассоциативную природу, и выбор в тесте осуществляется за счет различий в вероятности подкрепления стимулов во время предшествующего обучения (Wynne, 1995; Siemann, Delius, 1998). Целью нашей работы было выяснить, способны ли серые вороны решить тест на ТЗ и, если да, то за счет каких механизмов. Для этого необходимо было разработать такую методику, которая бы отвечала следующим требованиям: * все стимулы должны обладать общим, непрерывно изменяющимся признаком, с помощью которого они могли быть организованы в транзитивную серию; * выбор правильного стимула в тесте не может быть объяснен на основе более высокой вероятности его подкрепления в ходе обучения. Для создания транзитивного ряда мы вырабатывали у четырех ворон систему дифференцировок цветовых стимулов со сменой их сигнального значения: A+B-, B+C-, C+D-, D+E-. При этом, в первой части работы - классическом тесте на транзитивное заключение - стимулы были связаны между собой транзитивным отношением "больше/меньше". Обучение проводили в экспериментальной клетке, в которую вдвигали поднос с прикрепленными к нему кормушками. Кормушки были накрыты крышками разного цвета, причем подкрепление в каждой паре стимулов всегда помещали под крышку одного и того же цвета. Переворачивая крышку, птица видела на обратной ее стороне круг такого же цвета. На обратной стороне второй крышки был круг другого диаметра и цвета. Чтобы исключить возможность влияния на выбор предпочтения того или иного цвета, птиц разбили на две группы: для двух птиц подкрепляемый стимул всегда имел на внутренней стороне круг большего диаметра, а для двух других - меньшего. Обучение с каждой парой стимулов проводили до достижения критерия - не менее 80% правильных выборов в 32 предъявлениях подряд. Сначала птиц обучали четырем дифференцировкам - А+B-, B+C-, C+D-, D+E-. Перед введением каждой новой пары, проводили серию, в которой чередовали ранее выученные дифференцировки. В тесте чередовали четыре знакомые пары стимулов и одну новую, состоящую из стимулов, которые в ходе обучения вместе никогда не встречались - B и D. В общей сложности эту пару предъявляли 40 раз. Чтобы исключить возможность дополнительного обучения в ходе самого теста, стимулы новой пары либо оба подкреплялись, либо оба не подкреплялись. Для выяснения вопроса о механизме решения теста на транзитивное заключение, необходимо было отделить возможность выбора на основе ассоциативных механизмов, т.е. сравнения относительной вероятности подкрепления стимулов, от других, когнитивных механизмов. Для этого перед проведением теста производили подсчет числа подкреплений и неподкреплений стимулов В и D на всех стадиях. Если отношение числа подкреплений к числу неподкреплений было больше для стимула В, то для такой птицы составляли специальную стадию "подбора". На этой стадии частота предъявления каждой из пар стимулов была подобрана таким образом, чтобы отношение числа подкреплений к числу неподкреплений для стимула D стало в 1,5-2 раза выше, чем для стимула B. Если же отношение числа подкреплений к числу неподкреплений было меньше для стимула В по сравнению со стимулом D, то после окончания обучения с такими птицами сразу же проводили тест. Таким образом, если бы в незнакомой паре стимулов BD птицы предпочитали выбирать чаще подкрепляемый, то они выбирали бы стимул D. Если же птицы действительно осуществляли транзитивное заключение, то выбирали бы в подавляющем большинстве случаев стимул B. Все четыре птицы в достоверном большинстве случаев выбирали стимул В, что соответствует предположению об их способности к транзитивному заключению. Следует еще раз подчеркнуть, что в момент выбора, как при обучении, так и в тесте, птицы могли руководствоваться только цветом стимула. Они не имели возможности непосредственно сопоставить диаметры кругов, так как видели их только после осуществления выбора. Таким образом, они могли сделать выбор только на основе хранящейся в памяти информации об упорядоченной последовательности стимулов (Зорина и др., 2000; Lazareva et al., 2001). Как уже отмечалось, согласно требованиям формальной логики классическое транзитивное заключение осуществляется тогда, когда между стимулами есть отношение типа больше/меньше. Однако известно, что многие животные способны к формированию системы дифференцировок, когда стимулы не имеют никакого общего признака. После формирования такой системы дифференцировок, в тесте, животные также выбирают правильный стимул В в новой паре BD (так называемый, модифицированный тест на транзитивное заключение). Возникает вопрос - насколько наличие транзитивного отношения между стимулами необходимо для решения теста на транзитивное заключение. Чтобы ответить на него, мы провели следующий эксперимент. Методика его проведения в целом совпадала с описанной ранее, однако все диаметры кругов на обратных сторонах карточек были одинаковы, так что транзитивное отношение по признаку больше/меньше отсутствовало. Перед тестом также проводили стадию "подбора", в результате которой отношение числа подкреплений к числу неподкреплений стимула В у всех птиц стало ниже по сравнению со стимулом D. Оказалось, что три из четырех птиц выбирали оба стимула на случайном уровне. Четвертая предпочитала стимул D, вероятность подкрепления которого была выше. Таким образом, если транзитивное отношение отсутствовало, в тесте птицы выбирали стимулы на случайном уровне или предпочитали стимул с более высоким отношением числа подкреплений к числу неподкреплений. При наличии транзитивного отношения в тесте птицы выбирали "правильный" стимул В, даже если отношение числа подкреплений к числу неподкреплений у него было ниже, чем у стимула В. Следовательно, при решении теста на транзитивное заключение вороны действительно используют информацию об отношении между стимулами в транзитивном ряду (Зорина и др., 2000; Lazareva et al., 2001). Приведенные данные расширяют и уточняют полученную ранее сравнительную характеристику указанных видов (Крушинский, 1986; Зорина и др., 2000). Они свидетельствуют, что между врановыми и голубями - птицами с принципиально разным уровнем развития мозга - существуют различия не только по уровню рассудочной деятельности, но и по более примитивным когнитивным функциям. Тем не менее, следует подчеркнуть, что в ряде случаев эти различия выражены не столь заметно как по способности к решению элементарных логических задач и к обобщению. Это позволяет выделить некий базовый уровень когнитивных функций, который характерен даже для примитивно организованных видов птиц. По нашим данным к таким базовым когнитивным функциям относится способность к пространственному обучению, к транзитивному заключению, а также ранее описанная способность к комбинации независимо сформированных навыков (Зорина и др., 1991). Полученные данные позволяют уточнить представление Л.В. Крушинского о наличии градаций в развитии когнитивных способностей в пределах каждого класса позвоночных. Они показывают, что эти градации проявляются не только в развитии наиболее сложных когнитивных функций (рассудочная деятельность), но и по более примитивным когнитивным функциям, причем в последнем случае они могут быть выражены не столь заметно. В заключение обратимся к новейшим данным об орудийной деятельности врановых. Способность к изготовлению и употреблению орудий рассматривают как одно из проявлений интеллекта животных (способности к "инсайту"), и ее анализ базировался первоначально на лабораторных экспериментах. В 70-е годы у врановых в условиях неволи были описаны случаи применения орудий по типу инсайта (см. Зорина и др., 2000). В 90-е годы начались исследования орудийной деятельности у новокаледонских врановых Corvus moneduloides,. Представители этого вида-эндемика добывают насекомых с помощью изготавливаемых ими орудий двух типов - "крючки" из прутиков и "штыки" из листьев пандануса (Hunt et al., 1996; 2001). Характерно, что такие орудия не встречаются ни у одного другого вида животных, но сходны с орудиями первобытного человека периода галечной культуры. Важно отметить также, что орудия каждого типа птицы фиксируют в клюве особым, наиболее эффективным образом. Иногда они используют их по 4-5 раз, что редко отмечается даже в орудийных действиях шимпанзе и рассматривается как показатель целенаправленности поведения. Отличительную особенность орудийных действий у этого вида составляет также то, что "штыки" асимметричны, т. е. обклеваны с разных сторон в разной степени. Характер этой асимметрии при их изготовлении заставляет предположить наличие у птиц своего рода "правоклювости", характерной для человека, а из животных обнаруженной только у шимпанзе (Hunt, Corbalis, Gray, 2002). Поскольку такая асимметрия обнаруживается у врановых из удаленных друг от друга районов Новой Каледонии, ее нельзя отнести за счет локальных культурных традиций, или каких-то экологических факторов. Авторы считают, что этот единственный случай устойчивой моторной асимметрии в манипуляционной активности животных, не относящихся к приматам, может быть отражением устойчивой межполушарной асимметрии. Этот факт важен еще и потому, что возбудил интерес исследователей к когнитивным способностям врановых. Английская исследовательница Jackie Chapelle из Оксфорда показала, что птицы этого вида могут изготовлять и использовать подходящие орудия и в лабораторных условиях. Двум птицам этого вида показывали стеклянные сосуды с приманкой, которые были закрыты пробками. Вытащить пробку можно было только, если поддеть чем-нибудь торчащую из нее петлю. Птицам предлагали разного рода заготовки (проволоки и палочки) и оказалось, что, по крайней мере, одна из птиц изгибала заготовку в виде крючка, так, чтобы можно было вытащить пробку. В настоящее время в Оксфорде планируются лабораторные исследования специфики когнитивных функций у этого вида, которые позволили бы объяснить столь сложное и уникальное его поведение (Chappell et al., 2002). В настоящее время получены многочисленные доказательства того, что использование орудий - характерная черта адаптивного поведения многих антропоидов в естественных условиях. В связи с этим появился новый аспект в анализе этой проблемы - какова роль культуры и традиций в распространении орудийных действий у врановых в природе, какова роль социального научения в этом процессе. Такие исследования широко проводятся на антропоидах и особенно важны в связи с проблемой антропогенеза, однако обнаружение и анализ подобных явлений у других позвоночных значительно расширил бы рамки понимания этой проблемы. В настоящее время в США предпринимается попытка сделать первый шаг в поисках элементов культуры и традиций у Corvus brachyrhynhos - с помощью сайта Crows.net собрать данные о том, могут ли птицы усваивать новую информацию и новые методы поведения путем наблюдения и/или инструкции, а также могут ли они передавать эту информацию другим членам своего вида. В подтверждение таких способностей пока еще существуют лишь разрозненные наблюдения, так что необходим целенаправленный анализ этого вопроса. В связи с этим одно из перспективных направлений будущих исследований - сбор данных и последующий мониторинг межпопуляционных различий в поведении врановых. Известно, например, что многие врановые прибегают к таким формам протоорудийной деятельности как разбивание раковин о твердый субстрат, или (в южных районах) разбивание орехов. Перспективный объект таких исследований также клептопаразитизм, который входит в кормовое поведение врановых ряда видов. Работа выполнена при поддержке гранта РФФИ № 01-04-48290 Список литературы 1. Воронов Л.Н. Особенности морфологического строения конечного мозга серой вороны и сизого голубя в связи с развитием их элементарной рассудочной деятельности // Журн. высш. нерв. деят. 1999. Т. 49. № 4. С. 684-688. 2. Гаврилов В.М. Энергетика врановых: максимальная и минимальная мощность метаболизма, экологические следствия // В сб. "Экологические проблемы врановых птиц" Ставрополь. 1992. С. 11-15. 3. Зорина З. А., Калинина Т. С., Майорова М. Е. и др. Относительные количественные оценки у ворон и голубей при экстренном сопоставлении стимулов, ранее связанных с разными количествами подкрепления // Журн. высш. нерв. деят. 1991. Т. 41. № 2. С. 306-313. 4. Зорина З. А., Калинина Т. С., Маркина Н. В. Транзитивное заключение у птиц: решение теста Гиллана врановыми и голубями // Журн. высш. нерв. деят. 1995. Т. 45. № 4. С. 716-722. 5. Зорина З.А. Рассудочная деятельность животных как биологическая предпосылка мышления человека // Мир психологии. 1999. № 1 (17). С. 186-197. 6. Зорина З.А., Калинина Т.С., Маркина Н.В. Транзитивное заключение у птиц: решение теста Гиллана врановыми и голубями // Журнал высшей нервной деятельности. 1995. Т.45. №4. С.716-722. 7. Зорина З.А., Крушинский Л.В. Возрастные особенности рассудочной деятельности птиц // "Роль сенсорного притока в созревании функций мозга". М.:Наука. 1987. С.194-198. 8. Зорина З.А., Смирнова А.А., Лазарева О.Ф., Раевский В.В. Исследование способности серых ворон к решению теста на транзитивное заключение: предварительные данные // Доклады Академии Наук 2000. Т. 35. № 163-166. 9. Зорина З.А., Смирнова А.А., Плескачева М.Г., Лазарева О.Ф. Элементарное мышление и пластичность поведения врановых // В сб.: Врановые птицы в антропогенном ландшафте. Вып. 4. Липецк: ЛПГУ. 2001. С. 17-31. 10. Крушинский Л. В. Биологические основы рассудочной деятельности // М.: Изд-во МГУ, 1986. 270 с. 11. Лазарева О.Ф., Смирнова А.А., Раевский В.В., Зорина З.А. Исследование способности серых ворон к решению теста на транзитивное заключение: предварительные данные // Доклады РАН. 2000. № 35. С. 163-166. 12. Обухов Д.К. Современные представления о структурно-функциональной организации конечного мозга птиц // Морфогенез и реактивная перестройка нервной системы. Тр. СПб. о-ва естествоиспытателей. Т. 76. Вып. 5. Под ред. Сотникова О.С. СПб.: Изд-во СпбГУ, 1996. С. 113-133. 13. Смирнова А.А., Лазарева О.Ф., Зорина З.А. Исследование способности серых ворон к элементам символизации // Журн. высш. нерв. деят. 2002. Т. 52. № 2. С. 241-254. 14. Смирнова А.А., Лазарева О.Ф., Зорина З.А. Обучение серых ворон (Corvus cornix L.) отвлеченному правилу выбора по соответствию/ несоответствию с образцом // Ж. высш. нерв. деят. 1998. Т.48. № 5. С.855-867. 15. Altmann, S. A. A field study of the sociobiology of rhesus monkeys, Macaca mulatta // Annals of the New York Academy of Sciences. 1962. V. 102. P. 338-435. 16. Boysen, S. T., Berntson, G. G., Shreyer, T. A., and Quigley, K. S. Processing of ordinality and transitivity by chimpanzees (Pan troglodytes) // Journal of Comparative Psychology. 1993. V. 107. № 2. P. 208-215. 17. Chappell J., Kacelnik A. Selection of tool diameter by New Caledonian crows Corvus moneduloides (в печати) 18. Davis, H. Logical transitivity in animals // In: Cognitive aspects of stimulus control / Eds. Honig, W. K. and Fetterman, J. G. Hillsdale, New Jersey: Lawrence Erlbaum, 1992. 19. de Waal, F. B. M. The organisation of agonistic relations within two captive groups of Java-monkeys (Macaca fascicularis) // Zeitschrift fuer Tierpsychologie. 1977. V. 44. № 3. P. 15-282. 20. Delius J.D., Siemann M. Transitive responding in animals and humans: exaptation rather than adaptation? // Behav. Process. 1998. V. 42. P.107-137. 21. Heinrich B. Testing insight in ravens // In: The evolution of cognition. 2000. Eds. C.Heyes, L.Huber. A Bradford Book, The MIT Press. p. 289-307. 22. Hunt G.R. Manufacture and use of hook-tools by New Caledonian crows // Nature. 1996. V.379. 18 jan. P.249-251. 23. Hunt G.R., Corballis M.C., Gray R.D. Animal beh * avior: laterality in tool manufacture by crows // Nature. 2002. Feb. 7. № 415 (6872). P. 602. 24. Kummer, H. Social knowledge in free-ranging primates // In: Animal Mind - Human Mind. Dahlem Conferenzen 1982. / Eds. Griffin, D. R. Berlin, Heidelberg, New York: Springer-Verlag, 1982. P. 113-130. 25. Lazareva О. F., Rayevsky V.V., Zorina Z.А Hooded crows solve a transitive inference problem cognitively // Animal Welfare. 2001. V. 10. P. 219-231. 26. Lipp, H.-P., Pleskacheva, M.G., Gossweiler, H., Ricceri, L., Smirnova, A.A., Garin, N.N., Perepiolkina, O.P., Voronkov, D.N., Kuptsov, P.A., & Dell'Omo, G. A large outdoor radial maze for comparative studies in birds and mammals // Neurosci Biobehav Rev. 2001. V. 25. P. 83-99. 27. M.G.Pleskacheva, G. Dell'Omo, A.A.Smirnova, N.N.Garin, H.P.Lipp Birds in a giant radial maze: spatial learning in crows, guinea fowls and quails // The 1st Join Meeting of european brain and Behaviour society and the European Behavioural Pharmacology Society. Marseille. France, 2001. 8-12 September. P. 79. 28. Nakajima, S. Revaluation of Tanaka and Sato (1981): the first demonstration of transitive inference in the pigeon // Kwansei Gakuin University Humanities Review. 1998. V. 3. P. 83-87. 29. Premack, D. Gavagai! or the future history of the animal language controversy. Cambridge, London: MIT Press, 1986. 165 p. 30. Rapp, P. R., Kansky, M. T., and Eichenbaum, H. Learning and memory for hierarchical relationships in the monkey: effects of aging // Behavioral Neuroscience. 1996. V. 110. № 5. P. 887-897. 31. Siemann, M. and Delius, J. D. Processing of hierarchic stimulus structures has advantages in humans and animals // Biological Cybernetic. 1994. V. 71. P. 531-536. 32. Siemann, M. Transitive Inferenz bei nonverbaler Prasentationsform - ein Uberblick // Zeitschrift fur Tierpsychologie. 1996. V. 204. P. 233-259. 33. von Fersen, L., Wynne, C. D. L., Delius, J. D., and Staddon, J. E. R. Transitive inference formation in pigeons // Journal of Experimental Psychology: Animal Behavior Processes. 1991. V. 17. № 3. P. 334-341. 34. Wynne, C. D. L. Reinforcement accounts for transitive inference performance // Animal Learning and Behavior. 1995. V. 23. № 2. P. 207-217. |
|
|
|
|
25.01.2011 21:32:41
Внимание! Есть полагание основать, что личное мнение содержит исключительно сообщение автора. Оно может не отвечать, что соответствует научности по критериям данности.
|
|||
|
|
|
25.01.2011 17:54:35
Не забывайте, компьютер, с которого Вы отправляли свое сообщение в форум, построен с использованием советских достижений науки и техники. И это только один из известных примеров, коих вокруг нас великое множество. Если Вы не хотите их видеть, то это не значит, что их нет.
Внимание! Есть полагание основать, что личное мнение содержит исключительно сообщение автора. Оно может не отвечать, что соответствует научности по критериям данности.
|
|||
|
|
|
25.01.2011 16:25:07
Изменено:
BETEP IIEPEMEH - 25.01.2011 16:25:41
Внимание! Есть полагание основать, что личное мнение содержит исключительно сообщение автора. Оно может не отвечать, что соответствует научности по критериям данности.
|
|||
|
|
|
25.01.2011 16:15:40
Вы только не думайте, что у меня нет претензий к существующему положению дел. Есть. Много. Но я смотрю на это с точки зрения того, как я сам могу повлиять на все это, а не делать вид, что мне все чем-то обязаны.
Внимание! Есть полагание основать, что личное мнение содержит исключительно сообщение автора. Оно может не отвечать, что соответствует научности по критериям данности.
|
|||||
|
|
