Весомая невесомость (из записок космонавта-исследователя
Доктор технических наук, академик Международной академии астронавтики, космонавт-исследователь Л. СМИРЕННЫЙ (Научно-исследовательский центр радиационной и химической безопасности и гигиены - НИЦРХБГ).
Сорок лет назад по постановлению ЦК КПСС и Совета министров СССР № 270-105 от 27 марта 1967 года было создано несколько отрядов космонавтов. В отряд Министерства общего машиностроения (МОМ) вошли инженеры и конструкторы; в отряд Академии наук СССР - ученые и исследователи; в отряд Министерства здравоохранения - врачи, входил в него и я - физик. Члены отрядов космонавтов прошли медицинские обследования и были признаны годными к полетам. Мы изучали космическую технику, условия и теорию полетов, занимались исследованиями в области пилотируемой космонавтики, проходили физическую подготовку. Решением Межведомственной квалификационной комиссии нам была присвоена квалификация космонавта-исследователя. Не всем удалось воплотить в жизнь мечту о полете в космос. Те же, кто побывал там, не раз вспоминали об увиденном и пережитом. Некоторыми услышанными историями хочу поделиться с читателями.
Поезд, монотонно постукивая на стыках рельс, вез отряд космонавтов, врачей и тренеров к югу. Там, в Казахстане, в горах Тянь-Шаня, должны были состояться оздоровительно-тренировочные сборы. Чтобы размяться после долгого сидения в купе, я вышел в коридор и, пройдя пару раз из конца в конец, остановился у окна, вглядываясь в пробегающие огоньки придорожных селений. Неслышно подошел Сергей Николаевич Анохин - Герой Советского Союза, заслуженный летчик-испытатель. О его мужестве, хладнокровии и изобретательности, проявленных при испытании самолетов, ходили легенды. Мы познакомились во время прохождения медицинской комиссии. По какой причине его не зачислили в отряд в качестве вероятного участника космического полета, я не знаю: то ли здоровье подвело, то ли мандатная комиссия не пропустила. Но после этого Сергей Николаевич остался работать в конструкторском бюро С. П. Королева командиром отряда космонавтов-испытателей.
Как будто продолжая прерванную беседу, Анохин сказал:
- Вы знаете, я проанализировал все действия Макарова после отстрела спускаемого аппарата. Он вел себя исключительно мужественно.
Историю этого полета я знал из рассказов сотрудников Центра управления полетами. Позднее, на сборах, Олег Григорьевич Макаров сам поведал о случившемся. (Это был второй из четырех космических полетов, в которых он принимал участие.):
- "Союз-18-1" стартовал 5 апреля 1975 года. Вначале все шло как обычно: двигатели ракеты вышли на режим, и корабль, постепенно ускоряясь, начал полет по расчетной траектории. На 120-й секунде отделились "боковушки", на 150-й произошел сброс головного обтекателя.
По громкой связи Земля вела бодрый репортаж:
- 180 секунд. Полет нормальный!
- 200 секунд. Полет нормальный!
На 261-й секунде, когда, по расчетам, должно было произойти отделение второй ступени, появилась раскачка по тангажу, затем раздался пронзительный вой сирены и замигало красное табло "Авария носителя". В следующий момент сработала пиротехника, произошел отстрел возвращаемого аппарата. Быстро нарастала перегрузка.
На Земле при испытаниях на центрифуге космонавтам приходилось переносить десятикратную перегрузку, но на сей раз она была значительно выше. После анализа записей приборов специалисты установили, что перегрузка на "Союзе-18-1" достигала 20g. Между тем, поднявшись до максимума, она стала быстро падать. Наступило облегчение.
Помню, однажды, перенеся на центрифуге нагрузку в 10g, я обратил внимание сопровождавшего меня врача на множество красных точек, покрывавших спину испытателя, которого крутили до меня. Врач спокойно ответил: "Это мелкие сосуды полопались. У тебя на спине то же самое". Очевидно, перегрузка, которая в двадцать раз превышала ту, которую люди испытывают на Земле, не могла пройти бесследно.
Далее, по словам Макарова, ситуация складывалась следующим образом. Попытка командира (кораблем командовал Василий Григорьевич Лазарев; это был его второй космический полет, и оба он совершил в экипаже с О. Г. Макаровым) запросить Землю о месте посадки не удалась. Казалось, ЦУП не слышит космонавтов. Командир попросил Олега оценить, в какое место приземлится возвращаемый аппарат.
- В Китай или на Тихий океан, - съязвил Олег и добавил в крепких русских выражениях, что он думает о сорвавшейся экспедиции.
Космонавты не знали, что их переговоры транслировались по громкой связи. Земля их слышала, а они ее нет. Оценка Макаровым аварийной работы двигателей вызвала гнев генерального конструктора В. П. Глушко, который к тому же был ведущим разработчиком двигателей. Он приказал отключить трансляцию переговоров экипажа на служебные помещения и заявил, что этот космонавт больше никогда не полетит. Но жизнь внесла свои коррективы. Знания и опыт Макарова еще не раз были востребованы.
Впрочем, беды, обрушившиеся на "Союз-18-1", на этом не кончились. Спускаемый аппарат приземлился на склоне горы, и, если бы не глубокий снег да чахлые деревца, неизвестно, куда бы он скатился. Первыми космонавтов обнаружили геологи. Их маленький вертолет подлетел к склону, и оттуда выпрыгнул молодой человек. Утопая в снегу, он добрался до космонавтов и предложил свою помощь. Вертолет поисковой службы прилетел только к вечеру, когда уже смеркалось, и не смог забрать космонавтов. Так, на заснеженном склоне горы им пришлось пережить "холодную ночевку". Поисковики прилетели на следующее утро. Командир вертолета заявил, что в соответствии с инструкцией не может взять на борт постороннего. Только после категоричного заявления Макарова, что без геолога он не полетит, вертолет забрал всех.
Помню, на сборах на Иссык-Куле между тренировками и теоретическими занятиями мы беседовали с уже побывавшими в полетах космонавтами. Они делились опытом и впечатлениями. В. И. Севастьянов проводил с нами занятия по звездной ориентации. Южное небо, казалось, было специально приспособлено для этого. В свободное время Виталий Иванович охотно рассказывал о своих космических полетах:
- У меня осталось впечатление, что встречавшие нас на Земле волнуются больше, чем мы сами. Помню, при возвращении со станции (это был второй полет В. И. Севастьянова в качестве борт-инженера на корабле "Союз-18" с командиром П. И. Климуком к орбитальной станции "Салют-4", который продолжался почти 64 дня) наш спускаемый аппарат приземлился набок. Климук оказался сверху. Он отстегнул систему фиксации и вылез наружу. На его место залез товарищ, который должен был забрать документацию и помочь мне выбраться. Он был так взволнован, что никак не мог разобрать ся, где что взять, не мог развязать тесемки и открыть дверцы контейнеров. Наконец дошла очередь до меня. И вот я на земле. Даже не верится, что могу стоять самостоятельно. После первого полета не мог.
Огляделся. Место приземления уже застолблено колышками и обтянуто веревкой. Встречающие толпятся у выхода из-за ограждения, не соображая, что нужно дать мне дорогу. Я хочу перешагнуть через веревку и с опаской поднимаю ногу. Медленно перенес одну ногу, затем другую. И вот иду по вспаханной земле. Здорово! По дороге успеваю попросить встречающих, чтобы наши полетные костюмы положили в вертолет. Там мне помогают раздеться. Все белье сырое от пота. Интересно, я чувствую себя совсем не так, как после первого полета, несмотря на то, что этот был более продолжительным.
В первый раз все было не так. (Первый полет В. И. Севастьянов совершил с командиром А. Г. Николаевым на космическом корабле "Союз-9" 1-9 июня 1970 года. Продолжительность - более 17,5 суток.) Тогда нас с Андрияном Николаевым вынесли из спускаемого аппарата на руках и уложили в самолете. Я лежал на матрасе, брошенном прямо на пол. Усилием воли заставлял ноги сгибаться и разгибаться, а они двигались медленно, как чужие. Помню, командира положили на скамейку. Неожиданно все столпились вокруг него. Я перевернулся на живот и на четвереньках пополз туда. Командир лежал без сознания, весь синий.
Врачи сделали командиру укол. Постепенно он начал приходить в себя и, наконец, очнулся. Тогда заметили меня, стоящего на четвереньках, и уложили обратно на матрас. Но потребовались месяцы, чтобы мы окончательно пришли в себя. Да, последствия последнего полета были совершенно другими!
Одним из элементов подготовки на наших сборах были длительные походы в условиях высокогорья, где воздух разрежен, дышится труднее, а каждое движение требует дополнительных усилий. Часто эти походы совмещались с охотой на горных козлов. В азарте поиска и преследования животного мы получали по-настоящему экстремальные нагрузки. Валерий Николаевич Кубасов (на его счету три космических полета, второй из них - на корабле "Союз-19" с командиром А. А. Леоновым по совместной советско-американской программе "Союз" - "Аполлон") рассказал нам забавную историю о том, как российские космонавты и американские астронавты охотились в Америке:
- Во время тренировок в США экипажи космических кораблей, которые готовили по программе совместного полета "Союз" - "Аполлон", однажды повезли охотиться на куропаток. Охота происходила на ферме. В одну машину погрузили и охотников, и их будущих жертв, поехали. Затем, прямо на ходу, куропаток стали выбрасывать из машины, а охотники начали стрелять. Куропатки, оставшиеся в живых, пешком возвратились домой.
Конечно, нас, прежде всего, интересовало, как проходил полет, как выполнялась программа "Союз" - "Аполлон". Валерий Николаевич рассказывал:
- Уже перед стартом стало известно, что на корабле "Союз" вышло из строя телевидение. Руководство решало задачу: пускать или не пускать? На старте стоял дублирующий корабль, но уже на весь мир шел репортаж о подготовке к пуску основного корабля. Естественно, экипажу в это время было не до телевидения, мы лежали в креслах и ждали решения. Отступать было некуда, и руководство дало команду "На старт!".
В соответствии с программой вопрос о старте корабля "Аполлон" окончательно должны были решить после выхода "Союза" на монтажную орбиту. Для этого нам необходимо было выполнить маневр перевода нашего корабля с одной орбиты на другую. Только когда мы завершили эту работу, появилась возможность заняться телевизионной системой. Серией проверок удалось установить, что вышел из строя коммутатор. Посовещавшись с Землей, решили проводить передачи, включая каждую камеру вручную, а репортажи - с помощью переносной камеры.
За 4 минуты до репортажа на Америку, который должен был вести я, выяснилось, что переносная камера не имеет штатного крепления. Передача оказалась под угрозой срыва. Алексей Леонов был в это время в корабле "Аполлон", а в "Союзе-19" вместе со мной находился американский астронавт В. Бранд. На вопрос Земли, можно ли закрепить камеру, я ответил, что сделать это не удается. Тут я сообразил, что надо попросить Бранда выполнить роль оператора. Вручил ему камеру, и совместный репортаж прошел успешно.
Не обошлось в этом полете без розыгрышей и шуток. Когда Д. Слейтон и Т. Стаффорд перешли на борт "Союза-19", мы предложили им космический завтрак. Репортаж об этом транслировался на США. Вместе с Леоновым достали две тубы с наклейками "Столичной" водки. Астронавты обрадовались и с восклицаниями "о'кей" стали демонстрировать их зрителям. Каково же было их разочарование, когда в одной из туб они обнаружили щи, а в другой - соус к мясу.
Были и волнительные моменты. Во время второй стыковки, после захвата, корабли "Союз-19" и "Аполлон" вдруг начали раскачиваться относительно друг друга. Это раскачивание было очень сильным. Леонов высказал опасение, что стыковочный узел может разрушиться. Я успокаивал его, уверяя, что узел на это рассчитан. Действительно, вскоре связку кораблей удалось стабилизировать. Руководитель американской программы поздравил руководителя программы с нашей стороны, технического директора проекта К. Д. Бушуева с удачной стыковкой и похвалил высокую прочность стыковочного узла. Он принес свои извинения за неполадки в управлении "Аполлоном", которые и привели к включению боковых двигателей, вызвавших раскачку связки.
Позднее ребята из ЦУПа рассказывали, с каким волнением они наблюдали за этим "испытанием" и какое почувствовали облегчение, когда все кончилось благополучно...
Другой участник этой программы, Николай Николаевич Рукавишников (он совершил три космических полета; во втором из них, на корабле "Союз-16", участвовал в испытаниях нового стыковочного узла по программе "Союз" - "Аполлон"), тоже делился с нами своими впечатлениями от длительного полета:
- Когда сидишь в корабле, привязанный к креслу, а вокруг идет интенсивная подготовка к старту, ты разговариваешь, смеешься и даже напеваешь, но внутри у тебя все время что-то подсасывает, и все действия выполняются как бы автоматически.
После взлета ждешь отделения корабля от носителя. Раздается сильный взрыв, толчок, и тело вдруг ощущает не свойственную ему легкость. Моментально фиксируешь: произошло что-то страшное, возможно катастрофа, все летит кувырком, и, вероятно, твое сознание уже не связано с твоим телом. В следующий момент голова становится тяжелой, появляются приступы тошноты, все вокруг становится безразличным. Но остановиться нельзя, все твои действия и сама жизнь расписаны по минутам. Думаешь: "Зачем я со всем этим связался?" Хочется послать все к черту и оказаться на Земле, дома, на морском побережье. Не нужно ни славы, ни почестей, ни благ.
Космос - это на самом деле страшно. Передать возникающие там чувства невозможно. Сравнить их не с чем. Может быть, Толстой или Шолохов, побывав в космосе, смогли бы достоверно описать свои ощущения, но у летавших космонавтов подходящих слов не находится.
Осознание того, что на твой полет затрачены миллионы, заставляет сказать себе: работай. Преодолевая все муки, ты приступаешь к исполнению своих обязанностей. Берешь микрофон и начинаешь говорить:
- "Заря"! "Заря"!
"Заря" отвечает вопросом: "Как вы себя чувствуете?" Стараясь говорить как можно бодрее, рапортую: "Чувствуем себя хорошо! Приступаем к проведению регламентных работ"... На самом деле все приходится делать, превозмогая себя.
Только через сутки ты окончательно привыкаешь к новому состоянию. После этого начинаешь ощущать, что невесомость - это интересно, это здорово! Но еще надолго остается чувство неуверенности, оно практически неуправляемо, ведь ты далеко- далеко от родной Земли, оторван от дома, беззащитен. Где-то внизу проплывают океаны и облака, а между тобой и Землей космическая пустота и атмосфера. В начале первого полета Земля кажется необитаемой, на ней трудно различить следы цивилизации. От этого чувство незащищенности только усиливается. Кажется, что, случись что-нибудь, никто не придет тебе на помощь.
Наконец получена команда отдыхать. Мы с Толей (командир корабля Анатолий Васильевич Филипченко дважды пилотировал космические корабли: "Союз-7" в 1969 году и "Союз-16" в 1974-м) достаем спальные мешки и укладываемся. И опять становится страшно: "Мы будем оба спать. А как же корабль? Один, без управления?" Но усталость берет свое, и мы засыпаем. Снится, что я снова дома. Но вот пора вставать. Командир уже проснулся. А я лежу с открытыми глазами и не чувствую перехода от сна к реальности.
- "Заря"! "Заря"! - кричит командир, но Земля не отвечает.
- Толя! Что ты там делаешь? - в смятении спрашиваю я.
- Налаживаю связь, - отвечает он из спускаемого аппарата.
Я смотрю в иллюминатор и вижу, что внизу океан.
- Мы вне радиовидимости, нас не слышат! - успокаиваю я.
Ловлю проплывающую тубу, открываю и ем.
- Толя! Толя! - зову командира. Он подплывает вверх ногами и останавливается. Его перевернутое лицо напротив моего. Спрашивает:
- Чего тебе?
- Давай завтракать...
Одна из серьезных проблем в деле освоения космического пространства - невесомость. Для изучения ее влияния на живые организмы были созданы серии биологических спутников: в СССР - "Бион", а в США - "Биос". На этих спутниках проводились многочисленные исследования с использованием разнообразных биологических объектов: семян, водорослей, высших растений, бактерий, черепах, мышей, крыс, обезьян...
Действие невесомости на людей сначала имитировали на Земле. Помещали испытателей в жидкость, удельный вес которой равен удельному весу тела человека. Снижение нагрузки на мышцы в условиях невесомости моделировали в экспериментах с ограничением подвижности испытателей. Для отработки движений в условиях пониженной гравитации были созданы специальные системы, в которых человека подвешивали в горизонтальном или в наклонном положении и он передвигался по наклонной или вертикальной поверхности.
В пилотируемых полетах отрабатывались технические приспособления, фармакохимические препараты, рационы питания и методики физических тренировок, позволяющие уменьшить отрицательное действие невесомости.
Конструкторы и проектировщики предлагали свои инженерные решения компенсации невесомости при длительном космическом полете. Еще при С. П. Королеве разрабатывался проект эксперимента, во время которого два связанных фалом корабля должны были вращаться вокруг общего центра масс. Возникающая при этом центробежная сила имитировала бы силу тяжести. Следующим шагом стало предложение создать космический корабль в виде огромного тора (кольца), постоянно вращающегося вокруг своей оси. В этом случае на людей и все предметы, находящиеся внутри корабля, будет действовать центробежная сила, воспринимаемая как сила притяжения.
На мой взгляд, наиболее убедительны решения, принимаемые на основании опыта длительных пилотируемых полетов. Дело в том, что восприятие космического полета и невесомости в значительной степени зависит от индивидуальных особенностей организма и тщательности выполнения космонавтом разработанных профилактических мероприятий. В этой связи интересно сравнить впечатления космонавтов о первых длительных полетах с опытом космонавта, совершившего самый продолжительный космический полет в ХХ веке.
Командир корабля "Союз-9" Андриян Николаев, который летал вместе с борт-инженером В. И. Севастьяновым, после полета, признанного в то время самым длительным - 17 суток 16 часов 59 минут, - на вопрос: "Что было бы с вами, если бы вы пролетали еще неделю?" ответил: "Возможно, что на Землю привезли бы трупы!"
А вот что рассказывает Валерий Владимирович Поляков, который спустя четверть века провел на орбите 437 суток 17 часов 58 минут 32 секунды (для В. В. Полякова его рекордный по длительности полет на орбитальную станцию "Мир", который проходил с 8 января 1994 года по 22 марта 1995 года, был вторым. Первый полет, совершенный в 1988-1989 годах, продолжался 240 суток 23 часа 35 минут 49 секунд).
- Перед вторым стартом я почти не волновался. Наоборот, меня охватило чувство глубокого удовлетворения тем, что все переживания, связанные с подготовкой полета, позади и начинают сбываться мои планы дальнейших исследований в космосе. На этот раз у нас все шло как по-писаному. Ничто не хлопало, не взрывалось, не вибрировало. Волнения начались, когда отработала первая ступень. Переход был такой плавный, что возникло ощущение, будто у корабля нет тяги, что мы падаем. Хотя страха особого не было, а, наоборот, хотелось посмотреть, куда же мы летим.
То же самое повторилось со второй ступенью. После выключения двигателя возникло ощущение, что кто-то дал кораблю сильный пинок в зад, а потом он повис. У меня, как и в первом полете, не было отрицательной реакции на невесомость. Но если тогда было ощущение чего-то необычного, сказочного, то переход к невесомости во второй раз я воспринял как обычное дело, как продолжение предыдущего полета. Очень хотелось есть. Но вот прошла проверка на герметичность; телеметрия сообщила, что все антенны раскрылись. Пришло чувство радости от того, что начала сбываться мечта, к которой очень долго стремился.
Изменение режимов полета не вызывало у меня ощущения дискомфорта. Это более существенно для тех, у кого есть склонность к болезни движения, когда в невесомости вестибулярный аппарат не справляется с предлагаемыми обстоятельствами, то есть координация не налаживается в силу индивидуальных особенностей организма. Я же с интересом наблюдал переход на каждый новый режим, особенно проведение маневров, предшествующих перестроению на монтажную орбиту и стыковке, когда, сидя пристегнутым к креслу, всем телом ощущаешь разгон корабля двигателями и его торможение.
Стыковка с орбитальной станцией прошла успешно. Предстоит переход в станцию. Это очень эмоциональный момент. Открывается люк, и тебя встречают ребята. Корабль существенно меньше станции. За время автономного полета его атмосфера пропитывается запахами наших тел. Конечно, привыкаешь. Никуда от этого не деться. Поэтому при переходе в станцию прежде всего поражают ее большой объем и свежесть воздуха.
Большой объем требует более внимательно контролировать себя при перемещениях. В начале пребывания на станции ребята часто ловили меня и предупреждали, что нужно двигаться осторожней, а то можно сбить закрепленную в разных местах аппаратуру. Бывало, конечно, сшибал. Ребята сердились, но через пару-тройку дней я уже уверенно перемещался по отсекам.
Тем, кто страдает болезнью движения, труднее, поэтому они стараются меньше двигаться. Однако жизнь заставляет перемещаться с одного места на другое, при этом движения оказываются нескоординированными, происходит как бы раскачка: чем больше человек делает нескоординированных движений, тем больше они приносят ему отрицательных ощущений и тем меньше он себя контролирует.
Эффект болезни движения в невесомости усугубляется тем, что во время еды или при приеме воды непроизвольно глотаешь много воздуха. Он переполняет тебя и раздувает, как лягушку, создавая ощущение тяжести в желудке. Основоположники космической медицины утверждают, что проглоченный воздух провоцирует укачивание, а избавиться от него, как на Земле, с помощью отрыжки, невозможно. Решение этого вопроса подсказал его величество Случай. Однажды, услышав аварийный сигнал, я кинулся в переходный отсек, где пришлось резко затормозить, произошла отрыжка, и я освободился от избыточного воздуха. Так постепенно накапливались приемы и опыт выживания в условиях невесомости.
Возвращение на Землю - это самое основное. Хочется вернуться живым и здоровым, потому что знаешь, что наработана куча материалов, жутко полезных для всех, для нашей работы и для себя. Планы строишь большие.
Несомненно, один из самых волнующих этапов - спуск. Сначала ждешь включения тормозного двигателя, следишь, так ли сориентирован корабль, положенное ли время отработали движки. Очень эмоционален и ощутим физически вход в плотные слои атмосферы. Перегрузка тебя притягивает постепенно, с нарастающей силой. За время пребывания в невесомости ты настолько отвык от нагрузок, что перегрузка кажется в два раза больше, чем на самом деле. Дальше с волнением ожидаешь раскрытия основного парашюта, кажется, что он запаздывает.
Встреча с Землей не всегда бывает мягкой. При сильном ветре возможен очень сильный удар, потому что возвращаемый аппарат начинает раскачиваться на стропах парашюта. Первый удар может прийтись как на правый, так и на левый борт. Если аппарат соприкасается с Землей задним ребром, то удар получает командир. Многое зависит от того, как ты привязан. Однако, как бы сильно ты ни затягивал ремни, зазор все равно остается. Поэтому даже при так называемой мягкой посадке ощущение удара может быть очень чувствительным.
Радость, испытываемая после приземления, не зависит от того, какой раз ты совершаешь посадку. Еще в спускаемом аппарате начинаешь строить планы своей земной жизни, вспоминаешь, что хотел бы покушать; думаешь, что дадут рюмочку, что можно будет закурить. В космосе за все время полета я, естественно, ни разу не курил!
И в первом и во втором полете я добросовестно занимался профилактической физкультурой, благодаря чему после посадки на Землю оба раза самостоятельно покидал спускаемый аппарат и делал несколько шагов по Земле. Это было частью большого эксперимента, который я проводил. Нужно было доказать, что космонавты смогут самостоятельно эвакуироваться в случае аварийной посадки после длительного полета. Кроме того, после второго полета нужно было продемонстрировать, что космонавты в состоянии передвигаться по Земле после длительного пребывания в невесомости. И я сделал самостоятельно несколько шагов.
Но произошел небольшой конфуз. Дело в том, что по расписанию первым из спускаемого аппарата эвакуировали командира, второй должна была выйти бортинженер Лена Кондакова и только после нее - я. Поэтому я неторопливо готовился к выходу. Неожиданно поисковики предложили мне покинуть аппарат вторым, а Лене третьей. Я с готовностью поднялся из кресла и начал выбираться наружу. Но какая-то сила неумолимо тянула меня обратно. Такого ощущения после первого полета не было.
Господи, думаю, неужели я так слаб, что не могу преодолеть земное притяжение?! В глазах темно! Ну не могу дальше двигаться! Но все-таки напрягся, зад вытащил и сел на обрез люка. Аппарат стоял наклонно. Я посмотрел внутрь и увидел шланги подачи кислорода и вентиляции скафандра, которые впопыхах не успел отстегнуть. Они связывали меня с кораблем, как пуповина. Освободившись, я спустился на землю и пошел нормальной походкой.
Но долго идти мне не дали. Окружили журналисты, поисковики, врачи. Усадили в кресло. Посыпались вопросы. Кто-то просил, чтобы я сказал несколько слов в микрофон. Игорь Гончаров, врач отряда космонавтов, начал измерять давление.
На Земле как на Земле - подумал я.
Завершая свой рассказ, я вспоминаю тех, кого уже нет. При возвращении из космоса погибли наши товарищи Владислав Волков и Виктор Пацаев. Нет с нами Бориса Егорова, Николая Рукавишникова, Олега Макарова, Геннадия Стрекалова, Анатолия Левченко, погиб во время тренировок кандидат в космонавты Анатолий Демьяненко, разбился при показательном полете летчик-испытатель Римантас Станкявичюс, зачисленный в отряд для пилотирования многоразового корабля "Буран". Ушли из жизни многие, но память о славных делах героев космоса, о тех, кого нет, и тех, кто жив, остается. Частица ее - в этих записках, где я рассказал о том, что было со мной и с ними.
Статьи по теме
Читайте в любое время
