Последний день января был его лучшим днем. Таким неянварским, будто он, случайно опередив свое время, попал сюда из марта. Когда в морозной дымке над невидимым горизонтом белым кругом обозначилось совсем неяркое солнце, стылая белизна неба начала голубеть. И по мере того, как теплело солнце и голубело небо, из белого полутумана веточка за веточкой проявлялся заснеженный лес. Красно-белый вертолет, застоявшийся за двое суток в снегу, замахал навстречу солнцу всеми тремя лопастями, подпрыгнул, повис, и побежали назад домики кордона с невероятно длинными тенями. А впереди за рекой, которая за два месяца так и не покорилась зиме, расстилалась зачарованная страна - большой олений лес и царство сосны - древний Усманский бор.

Наука и жизнь // Иллюстрации

Косые лучи низкого солнца сделали видимыми даже остатки пней, заваленных снегом на старых вырубках. Где пень, там бугорок и тень от него. А когда солнце слизало с деревьев седину густой изморози, расцветился лес, как ковер, расчерченный линиями просек. В голубом наряде стоят березы, зеленцой отсвечивают осинники. Снеговой тяжестью пригнуло сосновые ветки, и как будто отступили друг от друга деревья, реже и светлее стал лес. К тому же в "строю" соснового воинства - окна-провалы, где лежат жертвы трехдневного снегопада. Через эти окна под тенистый полог заглядывает солнце, накладывая на голубоватый снег нежно-розовые полосы.

Неподалеку от дороги на сахарный завод, прямо на хрустком снегу лежит под деревьями олень, не роняя в полудреме голову с тяжелыми рогами. Вертолет сбавляет скорость, почти повисая на месте, но зверь не удостаивает его взглядом. С аэродрома за рекой взлетают по десятку в час трескучие самолетики, и к ним давно привыкли все олени леса, не разбегаются в ужасе, как бывало при первых полетах. Лежит олень, даже не провожая взглядом автомобили, к которым тоже привык за свои годы. Это сильный и рослый зверь с шестнадцатиконечными рогами, переживший не одну трудную зиму. Его не раз видели, но не тронули звероловы: такие в своем лесу нужны. Его встречали охотники, но егерь не позволил стрелять по той же причине.

...Не для одного из его сородичей жестокий январь стал последним. Ему тоже пришлось туго, но он еще до глубокого снега и морозов по старой памяти пришел к знакомому бобровому пруду как раз к тому времени, когда домовитые звери съели осенний запас и вышли из норы, чтобы свалить новое дерево. Мягко, без удара и треска легла на снег прямая осина. Этого и дожидался изголодавшийся на сухих орешниковых прутиках рогач. Может, и пытались бобры защитить свое от неожиданного нахлебника, но трещал в лесу ночной мороз, и поспешили они домой, волоча за собой по ветке.

Откусывал, ломал олень ветки, усыпанные пушистыми серыми почками, торопливо перемалывал их крепкими зубами, чтобы днем, подремывая на солнышке, пережевать все еще раз, наслаждаясь горчащим привкусом осины. Пробовал скоблить кору с толстых веток и ствола, но она так закаменела от мороза, что острые долота резцов только слегка царапали ее.

Бобры, повалив еще несколько осин, почему-то снова ушли в глухое подземное сидение, и олень, не надеясь больше на своих спасителей, догрыз все, что было можно, и пошел через кусты на торную кабанью тропу, которая вывела его в старый бор. Тут, под мачтовыми соснами, как зеленые кусты летом, лежали обломанные последним снегопадом ветки с хвоей и шишками. На них удалось прожить несколько дней, но бродили здесь и другие олени, и не хватало на всех скудного корма. Да это и к лучшему, потому что не оленья еда - сосновая хвоя. Наедаясь ее, не раз погибали, не дожив до весны, молодые и старые звери.

С неделю видели красавца-оленя лесорубы. Он выделялся среди других собравшихся на вырубку не только рогами, ростом и статью, но и особым, темным окрасом шерсти. Кроме него, здесь нашли спасение десятка полтора оленух и прошлогодних телят. Рабочие не спешили жечь в кострах ветки, оставляя их оленям; терпеливо которое утро укладывали раскатанные ночью поленницы из зеленых осиновых кругляшей; уезжая вечером, сбрасывали с саней остатки сена.

Но в одну из ночей по санной дороге забежала на вырубку шестерка одичавших собак. Не было у этой случайной своры волчьей согласованности в охоте, каждая кинулась за выбранной жертвой, и это спасло оленей. Они разбежались, но больше на то место не возвращались. Оставалось одно: идти к проезжей дороге, куда в прошлые зимы привозили сено, веники, жом и другой корм. Правда, сюда наведывались кабаны, но то были молодые звери, подсвинки, которые и табунком не решатся напасть на оленя. Но они не боялись оленей и не уходили, пока не наедались.

...Держится под деревьями ночной мороз. Сверху не видно, как тело лежащего зверя сотрясают приступы дрожи. Чтобы согреться в мороз, не бегают, не скачут животные, а дрожат.

И дальше летит вертолет. В снеговую белизну глубоко и четко врезаны извивы лесных ключей. Вдоль берегов, как пятна от взрывов, кабанье рытво: раскидали полуметровый слежавшийся снег трудяги-звери, чтобы покопаться в мягкой земле ради вкусных корешков. Копались ночью, а на день легли "котлом" в гуще заснеженных сосен, куда уходит узкая натоптанная тропа.

Черными колодами лежат на снегу лоси. А те, которые стоят, выглядят уродливо коротконогими. Олени тонут в снегу чуть ли не по брюхо. По следам видно, где лоси бродили, где олени, где кабаны. Лось широким шагом по любой целине шагает, и за ним сама собой образуется глубокая борозда в снегу. У оленя шаг короче, чем у лося, и его следы почаще. А кабан-коротышка всем корпусом пашет снег и боками выглаживает стенки тропы, как желоб.

Открытые места на займище, как стежками, прошиты лисьими нарысками: свозят сено с лугов, и лисы проверяют каждый стог, вылавливая лишенную защиты мышатву. Пока еще везде следы одиночек: не подошла пора семейной лисьей жизни. 

Белой глыбой повисло на самой высокой, на самой могучей сосне гнездо последнего крылатого аристократа Усманского бора орла-могильника. Целый сугроб на вершине дерева-великана. Хозяева гнезда где-то за теплым морем, а тут живут только их соседи, пара старожилов-воронов. Вертолет вспугнул обоих с небольшой поляны, в углу которой чернело бесформенное пятно: для кого-то из крупных зверей слишком жестокой оказалась зима, взяв дань без очереди. Вместе с воронами взлетел с того пятна огромный, по сравнению с черными птицами, беркут. Давно уже повадились прилетать сюда зимой эти орлы, может быть, даже из лесов Скандинавии. На таких крыльях нетрудно за день осмотреть весь лес и найти печальную жертву зимы. Вот так, не проливая крови, живут на легкой добыче могучие птицы, цари пернатого мира.

Над Усманским лугом и без того небольшая скорость вертолета кажется еще меньше, пока какая-то крупная ширококрылая птица ракетой не проносится мимо. А на самом деле это встретился неторопливый зимняк, вылетевший на мышиную охоту. Вот она, высота птичьего полета зимой! Он мог бы и повыше взлететь, да незачем. С высоты, конечно, увидишь больше, да поймешь меньше, потому что ни полевка, ни мышь на снегу под солнцем сидеть не будут. Если и выскочит зверек наверх, то через несколько метров снова нырнет вниз. А день еще очень короток: его для охоты еле хватает.

На следующий день, такой же солнечный, тихий и ясный, уже рейсовый самолет показал мне ту же зиму и тот же лес со своей высоты. С той, на которой птицы только весной и летом летают. Совсем иначе выглядели и лес, и давшая ему название маленькая речка, и вся зима. Не разглядел я вчерашних следов, не увидел знакомого оленя, еле различимой ниточкой тянулся от реки ручей. Красиво, величественно - ничего не скажешь. Но на земле зима все-таки лучше!

№2, 1998