ЖИЛ НА КОРДОНЕ ЧЕРНЫЙ КОТ

Кандидат биологических наук Л. СЕМАГО (г. Воронеж).

Наше знакомство состоялось в год, когда популярность бойкого шлягера о черном коте сходила на нет. Его еще пели у туристских костров и на студенческих вечеринках, но магнитофоны уже множили другие песни. И стал забываться удалой мотивчик, и мода держать дома черных котов тоже пошла на убыль. За каждым котом (кошкой), породистым или беспородным, обычно водится что-нибудь оригинальное, какие-то своеобразные повадки и привычки: выпрашивать корм, воровать, проситься на прогулку, отдыхать - "специфика" во многом зависит от воспитания и поведения самих хозяев. Черного кота с Яблоченского кордона никто ничему не обучал, ни к чему не принуждал. Он вырос и жил как абсолютно свободное существо, не признавая никакого подчинения. У него был свой дом, где вместе с ним мог жить кто угодно, с кем кот ладил на равных.

Наука и жизнь // Иллюстрации
Наука и жизнь // Иллюстрации
Наука и жизнь // Иллюстрации
Наука и жизнь // Иллюстрации

Год от года все меньше остается в лесхозах, в заповедниках уединенных лесных кордонов, забываются их названия. Лесники и егеря предпочитают жить в поселках. Но всегда на таких кордонах складывается особый уклад жизни. На каждом - свой, и различий может быть много - в зависимости от вкусов "населения". А сходство, пожалуй, в одном: люди и четвероногие обитатели этих маленьких мирков не только трогательно дружны между собой, но и с явным радушием встречают новичков, быстро к ним привыкают и начинают считать своими. Эта дружелюбная обстановка, в свою очередь, меняет настороженность новоселов на доверие. Тут чаще видишь безобидную игру, уступку чужим желаниям, защиту или помощь, нежели пустяковый конфликт, а тем более настоящую ссору. Многое, конечно, зависит от человека, но часто собаки, кошки, козы и прочая живность, предоставленные большую часть времени самим себе, устанавливают между собой отношения, в которых нет и намека на неприязнь.

Так и у егеря Михаила Стародубцева собралась на дворе довольно пестрая звериная компания. Были козел и коза с козленком, черным и блестящим, словно мытый сосновый уголь. Жила босяцкого вида, немытая и нечесанная, но молодая и веселая болонка, которая была бы находкой для любого цирка. Ее свободе постоянно и откровенно завидовала симпатичная рыжая дворняжка - страстный и плутоватый курокрад, сидевшая по этой причине на цепи даже в праздники. Другой пес, огромный и косматый полукровок, тоже гремел цепью, то и дело взлаивая за сараем хрипловатым басом. Его злость воспитывалась и береглась для осенних кабаньих охот, а к охране пасеки, которая была доверена ему на лето, он относился с нескрываемой халатностью. Еще были корова с теленком и желтоглазый, черный-пречерный, цветом под стать козленку, кот.

У всех, кроме кота, были самые заурядные клички. К коту же чаще всего обращались с коротким "эй!". Но как раз он-то и являлся центральной фигурой на усадьбе: невозмутимый и смелый, не терявшийся в очень сложных ситуациях, умевший быть и строгим и снисходительным и знавший куда больше, чем знают коты всех пород и мастей. Стародубцеву кот достался от прежних хозяев кордона. Чуть ли не полгода кот жил в одиночестве, пока в его доме не поселился новый постоялец со своей четвероногой свитой и множеством домашней птицы. Знакомство было коротким и без всяких условий.

Летом ли, зимой ли егерь редко отправлялся в обход охотничьих угодий без кота. Иногда третьим с ними отправлялся козел. Осенью он словно бы торопил человека, не дожидаясь приглашения: лес был полон желудей, и козел шел впереди, подбирая их на ходу с тропинки. Но как только ложился снег, у козла пропадало желание уходить со двора, хотя двора, как такового, на кордоне не было. Не было ни ворот, ни забора, а стоял у колодца кусок штакетника, на котором летом сушили крынки и банки из-под молока, а также валенки.

На этих ответственных обходах кот каким-то образом гасил в себе врожденную охотничью страсть и обращал на маленьких пернатых и четвероногих обитателей леса не больше внимания, чем козел. Трусил ровной рысцой посередине, лишь изредка оборачиваясь на ходу словно бы с молчаливым вопросом: "Правильно идем?" Хаживал в лес и в одиночку и подолгу спал после. Как-то, спасаясь от волков, отсиживался осенней ночью на старой груше. Полдня прятался под непролазно-колючим кустом шиповника от пары злых воронов, которые в первый раз привели на опушку четверку воронят-слетков. Во всю кошачью прыть удирал от кабанов, столкнувшись с ними на звериной тропе.

Его всегда можно было видеть за каким-нибудь занятием, словно не терпел он праздности. То он шел "пасти" теленка, то уходил в другую сторону, к козам, то расхаживал возле собак, будто обмениваясь с каждой ночными новостями. Теленка пас просто: садился между ним и опушкой и посматривал полусонным взглядом то на своего подопечного, то по сторонам, пока теленок не цеплял его веревкой, которой был привязан к железному колышку. Тогда он менял место и снова погружался в какие-то воспоминания.

Рогатым, то есть козе и козлу, он не докучал, но его немного тянуло к безрогому малышу, который при виде такого же черного, как он сам, существа приходил в восторг. Козлят с мрачным характером или дурным настроением вообще не бывает ни у домашних, ни у диких коз, а этот баловень так и кипел озорством. Поиграть-то ему было не с кем, и, приподнимаясь на дыбки, он предлагал коту столкнуться лбами. Кот бодаться не умел, и козленок вроде и не обижался на то, что длиннохвостый и коротконогий зверь не отвечал на вызов или приглашение к игре. Вообще-то, кот ходил на козью полянку охотиться, а не козленка развлекать. Но оставался невозмутимым даже тогда, когда безрогий сатаненок срывал ему охоту на мышей, и великодушно прощал эту бестактность малышу, который ростом был уже вдвое больше него.

А болонке он прощал большее. По темпераменту - прямая противоположность коту, та считала, наверное, что длинный и пушистый хвост у ее приятеля прилажен специально для ее забавы, и хватала его, как тряпку. Сначала кот терпел эту выходку, мяукая негромко и несердито, но потом оборачивался и запускал когти в перепутанную белую шерсть. Это действовало ненадолго: через минуту новый наскок, и снова черный хвост в собачьих зубах.

Порой казалось, что невозмутимость и степенность кота были напускной личиной, за которой скрывался довольно общительный нрав. Кот сам частенько заигрывал то с болонкой, то с сидевшим на цепи курокрадом, который был несказанно рад какому-никакому развлечению. 

В старой кроличьей клетке жила у егеря слепая на оба глаза морская свинка, которую в хорошую погоду под вечер, когда тень от дома прикрывала половину двора, выпускали на мягкий ковер муравы. Сразу тут как тут оказывался черный кот, и, представьте себе, под его опекой убогий зверек чувствовал себя увереннее: шустро шмыгал по траве, подпрыгивал, довольно повизгивал. А если отбегал от клетки слишком далеко, кот, будто начиная игры, осторожно заворачивал его мягкой лапой и вроде как слегка подталкивал к крольчатнику. Вытянув шеи, в сторонке покрякивали любопытные утки: их всегда волновал вид безглазого и словно бы безногого существа. Но они почему-то остерегались кота и держали дистанцию.

В деревянном коробе над крыльцом каждое лето выводила двух-трех совят пара серых неясытей. Между взрослыми совами и котом сохранялся устойчивый нейтралитет. И даже когда в коробе были маленькие птенцы, родители, видя кота, идущего по двору или сидящего на крылечке, не проявляли заметного беспокойства. А ведь это сильные и строгие птицы, и, когда у них птенцы, они опасны и для человека. Жили кот и совы соседями, но друг другом не интересуясь. Слыша возню в коробе, кот не пытался выяснить ее причину. Это не предположение: я несколько ночей наблюдал в инфракрасном луче за зверем и птицами.

Но как-то один из совят, покинув под утро дом, не полетел в лес, куда его настойчиво звали отец и мать, а забрался через широкую щель над дверью в сарай и уселся на верстаке. В полдень зашел в сарай кот - подремать по привычке в прохладе, да и болонка там не приставала. Каковы были первые минуты встречи, неизвестно, но кот дольше обычного не выходил из сарая. Он просидел несколько часов против пушистого совенка, не сводя с того глаз, будто ждал от него какого-то заветного знака. Зверь-мышелов и птица-мышелов в молчании сидели друг против друга, спокойно и с достоинством, как первобытные мудрецы. Правда, совенок больше подремывал, зажмуривая оба глаза, и тогда выглядел еще пушистее. В эти минуты кот настороженно прислушивался к мышиному шуршанию на камышовом потолке, но с места не сходил, головы на шорох не поворачивал и даже пропустил время дневной дойки, не выйдя на зов хозяйки.

А зов этот раздавался утром, днем и вечером, и тогда черный кот и белая собачонка шли пить парное молоко. Хозяйка доила корову там, где ее находила, и первые струйки сцеживала в жестяную консервную баночку. Тут уж не до мышей было. Без торопливости и жадности кот подходил к жестянке и окунал язычок в теплое живое молоко с неосевшей пеной, пахнущее всеми лесными травами. Но ни разу не удавалось ему насладиться этим угощением без помехи, хотя первая порция всегда предлагалась ему. Болонка бесцеремонно отпихивала друга от баночки и с такой поспешностью лакала молоко, что кот едва успевал вытереть усы, как посуда была пуста и вылизана насухо. Не жадничал он и со второй порцией: оказывалось, что нужно-то ему было всего несколько глотков, будто приходил только попробовать, какое сегодня молоко.

Кот, словно настоящий хозяин кордона, почти весь день был на виду. Казалось, что в округе, до ближайших сел, больше не было ни одного его сородича. Никогда на его морде не было свежих ран, не было старых шрамов от давних стычек, но вовсе не потому, что подраться не с кем было. Зимой следы на свежем снегу выдавали присутствие нескольких одичавших котов или кошек, которые промышляли в лесу, в кукурузе, на дорожной обочине. С этими вольными охотниками кот дружбу не водил, но знал, наверное, каждого. В один из февралей ударили такие жуткие морозы, что дикарям стало невмоготу в лесу и они явились искать спасения на кордон. Не в сарай, не на чердак, а, преодолев страх перед человеком, в дом. Каждый занял какой-то угол, забившись кто под кухонный стол, кто под кровать, кто под шкаф. И отовсюду то и дело раздавались предупредительные завывания. Егерь в те дни жил один, и ему самому было интересно, чем все кончится, поэтому он и не вмешивался в кошачьи отношения: разбирайтесь, мол, сами.

Зато черный кот ходил по обеим комнатам и кухне, как дрессировщик, молча приглядывая за порядком в квартире. Может быть, поэтому - угрозы угрозами, но драк в чужом доме гости не затевали. И едва за окном помягчало, иголочками повисли по краю крыши тоненькие сосульки, как все пришлые, не злоупотребляя больше гостеприимством, да и проголодавшись изрядно, ушли восвояси. А черный, сидя на солнечном подоконнике, умывался, поглядывая, как дикари один за другим шмыгали в распахнутую дверь.

Егерь рассказывал, что в соседней деревне бывают черные котята с желтыми глазами, что дважды в год кот пропадает со двора на неделю-полторы. До деревни напрямую километра три, но кот никогда не ходил коротким путем через поле, а делал изрядный крюк, добираясь туда по лесополосам. "Он лису боится, - пояснял Михаил. - В посадке-то она его не возьмет: он всегда успеет на дерево вскочить".

Такие незаурядные персоны животного мира редко умирают своей смертью. Они гибнут либо трагически, либо геройски. Кончина черного кота была нелепой: погиб, как несмышленый котенок. Пошли они с болонкой за молоком, и уж как там случилось, хозяйка толком рассказать не могла, но тяжелая Зорька наступила на кота. Он лежал прямо рядом с ее копытом, запустив когти в шерсть расшалившейся собачонки, затеявшей, как всегда в ожидании угощения, возню со своим приятелем.

 

Читайте в любое время

Портал журнала «Наука и жизнь» использует файлы cookie и рекомендательные технологии. Продолжая пользоваться порталом, вы соглашаетесь с хранением и использованием порталом и партнёрскими сайтами файлов cookie и рекомендательных технологий на вашем устройстве. Подробнее

Товар добавлен в корзину

Оформить заказ

или продолжить покупки