«Предвидения» Герберта Уэллса
Ю. ФРОЛОВ.
Герберт Джордж Уэллс известен всем в основном как фантаст. Но в его научно-фантастических романах и рассказах можно обнаружить немало довольно точных предсказаний о будущем науки и техники.
Герберт Джордж Уэллс известен всем в основном как фантаст. Но в его научно-фантастических романах и рассказах можно обнаружить немало довольно точных предсказаний о будущем науки и техники. «Тепловой луч» марсиан из «Войны миров» — это лазер. Полёт на Луну тоже состоялся, хотя и не тем способом, который описан в романе «Первые люди на Луне». В малоизвестном романе «Освобождённый мир» (1914) Уэллс предсказывает расщепление атома и создание атомной бомбы. В одном из его рассказов речь идёт о телепередаче с Марса — и она совсем недавно действительно осуществлена космическими зондами.
Однако далеко не все знают, что Уэллс написал книгу, посвящённую предсказаниям развития техники в XX веке и тому, как это развитие повлияет на человечество. К удивлению издателей, тираж книги превысил тиражи всех ранних научно-фантастических романов Уэллса. В Англии книжка впервые вышла в 1901 году. Вскоре после выхода в свет её перевели в России, причём дважды: в Москве — в 1902 году, а в Петербурге — в 1903-м. (В дальнейшем цитаты приводятся по этим переводам, за исключением тех случаев, когда старый перевод уж очень плох.)
В Москве книга вышла под названием «Предвидения» с подзаголовком «О воздействии прогресса механики и науки на человеческую жизнь и мысль» (это точный перевод оригинального заглавия).
Начинает автор с транспорта. Он полагает, что железные дороги с их паровозами во многом лишатся своего значения, уступив его автомобилю: «Бесчисленные опыты с автомобилями, производимые в настоящее время, так возбуждают воображение и так много людей трудятся над их усовершенствованием, что не верится, чтобы неудобства этих экипажей — их толчки, неуклюжесть, оставляемый за собой неприятный запах — не могли быть вскоре устранены». А когда это произойдёт, появятся очень широкие автомобильные дороги, некоторые из них — частные, платные. Возможно, для них разработают особые покрытия. Поездка на автомобиле удобнее железнодорожной, так как путешественник сможет останавливаться там, где ему вздумается, ехать медленнее или быстрее.
Появятся фургоны с двигателями внутреннего сгорания для развоза мелких грузов, а там и моторизованные омнибусы. Вдоль дорог возникнут мастерские для ремонта автомобилей. Железные дороги сохранятся — хотя бы частично — для перевозки тяжёлых грузов и «оптовой» перевозки людей (так и произошло), но чтобы увеличить вместимость вагонов, колею придётся расширить (а вот этого не случилось).
Развитие автомобиля позволит увеличить размеры городов. По мнению Уэллса, радиус города, удобного для жизни, обычно равен тому расстоянию, которое можно преодолеть за час. Если жители ходят пешком, диаметр города не превышает 10 км, если ездят на лошадях — вдвое больше, а если пользуются автомобилем, развивающим большую скорость — 45 км/ч, то он может составить 90 км. Причём Уэллс не сомневался, что 45 км/ч не предел для автомобилей будущего. И к концу XX века население Лондона, Петербурга и Берлина превысит 20 миллионов жителей, а Нью-Йорка и Чикаго — 40 миллионов.
Тут, как мы знаем, писатель ошибся. В Лондоне немногим более 8 миллионов жителей, в Петербурге — 4,5 миллиона, в Берлине — 3,5, в Нью-Йорке с пригородами — около 19 миллионов, в Чикаго — почти 10.
Внутри города для пешеходов Уэллс предвидел сеть движущихся тротуаро-конвейеров, какие к тому времени уже были показаны на всемирных выставках в Чикаго (1893) и Париже (1900). Их лучше всего было бы упрятать в систему туннелей, чтобы техника и пассажиры не страдали от превратностей погоды. Уэллс и тут ошибся. В городах господствует автомобиль, а «траволаторы» (так теперь называют движущиеся тротуары от английского travel — поездка) имеются в аэропортах, крупных торговых центрах, а кое-где и в метро для преодоления длинных переходов между линиями.
Уэллс сильно ошибся с авиацией. Он считал: «Воздухоплавание вряд ли внесёт существенные перемены в систему транспорта... Человек — не альбатрос, а земное двуногое, весьма склонное утомляться и заболевать головокружением от чрезмерно быстрого движения, и сколько бы он ни воспарял в мечтах, а жить всё-таки ему придётся на земле». И тем не менее писатель полагал, что к 2000 году непременно и даже, возможно, к 1950-му «будет изобретён такой аэроплан, который поднимется в воздух и благополучно вернётся на своё место».
О сенсационной новинке тех лет — радио он упоминает только однажды: военный корабль, обнаружив в море превосходящие силы противника, сможет вызвать подмогу посредством беспроволочного телеграфа.
Несколько страниц автор уделяет быту XX века. Технические усовершенствования жилища сделают слуг ненужными: «В современном хозяйстве прислуга необходима главным образом из-за неправильного устройства домов. В будущем их, вероятно, будут строить разумнее. Метенье мусора и стирание пыли было бы легко устранить при разумном устройстве домов. Так как не существует хороших согревательных приспособлений, приходится приносить в дома огромные количества угля, а вместе с ним и грязи, которую приходится удалять с огромной затратой труда. В будущем дома, вероятно, станут нагреваться при помощи труб, проведённых в стены, от общего сильного источника тепла. Дома будут вентилироваться через трубы в стенах, в которых воздух будет нагреваться, пыль задерживаться, а испорченный воздух выводиться простым механизмом. Во многих домах ещё сохранён обычай наливать в лампы керосин и чистить ваксой обувь, и этим занимается прислуга. В будущем хозяйстве керосиновых ламп не будет, а что касается обуви, то умные люди осознают, как неловко носить на себе очевидные признаки постоянного чужого труда, и станут носить такую обувь, чистка которой займёт не более минуты.
Массу излишней работы берёт в настоящее время и стол. Мытьё посуды означает перемыванье и перетиранье каждого предмета отдельно, тогда как можно было бы всю грязную посуду класть разом на несколько минут в очищающий растворитель и затем, сливши его, обсушивать».
«В настоящее время, — продолжает Уэллс, — заниматься кухонным делом со всеми его аксессуарами куда как обременительно. Вспомните подбрасывание под плиту топлива, накопление золы, невыносимый жар, необходимость хвататься за чёрные от копоти кастрюли и сковородки... И вот в нашем воображении рисуется злосчастная кухарка с пылающим от жара лицом и заголёнными руками, сальными и перепачканными сажею. А между тем, с помощью пары изящных таганчиков, накаляемых электричеством, снабжённых термометрами для контроля за температурой, кухарство превратится в приятную забаву для любой интеллигентной особы. Вдобавок с крыш исчезнут безобразные дымовые трубы, и кровля преобразится в чистый привлекательный открытый балкон».
Как видим, здесь предсказано появление центрального отопления, центрального кондиционирования воздуха, электрических кухонных приборов... Правда, рецепт растворителя, который бы за несколько минут сам отмывал грязную посуду, до сих пор неизвестен, зато появились посудомоечные машины. А на чистку обуви мы действительно тратим минуту-другую. И, как правило, не заправляем лампы керосином.
Большое значение Уэллс придаёт распространению телефона. «Вы только подумайте о том, что будет осуществляться при помощи телефона, когда он войдёт в общее употребление. Труд шатания по лавкам почти отпадёт: вы распорядитесь по телефону и вам хотя бы за сто миль от Лондона вышлют любой товар; в одни сутки всё заказанное будет доставлено вам на дом, осмотрено и в случае непригодности отправлено обратно. Хозяйка дома, вооружившись трубкою и не двигаясь с места, уже будет иметь в своём распоряжении местных поставщиков и все крупные лондонские магазины, театральную кассу, почтовую контору, извозчичью биржу, доктора...»
С помощью телефона можно будет и работать, не выходя из дома, например заключать сделки. И отпадёт необходимость держать контору в центре города и ежедневно ездить на работу.
И сами дома станут строить по-другому. Ведь кирпич, так широко употреблявшийся в XIX веке, — это всего лишь один шаг вперёд от глинобитных хижин наших далёких предков. Кирпич впитывает влагу, не особенно прочен, а строительство из него очень трудоёмко. «Бетонные глыбы оказались бы и дешевле, и пригоднее кирпича... В будущем все материалы будут плавно попадать на своё место, передвигаясь по проложенным для этого путям, и постепенно будут формоваться стены, столь же однородные, как краска, выдавливаемая художником из тюбика». Так предсказал писатель технологию возведения домов из монолитного бетона!
Радикально изменятся газеты. Если сейчас в них печатают «обо всём понемногу», чтобы привлечь как можно более широкий круг читателей, то в XX веке газеты станут специализированными — каждая на свою тему. Самые горячие и нужные многим новости — биржевые курсы, курсы валют, результаты розыгрыша лотерей и тому подобные сведения — станут поступать в дома по проводам и либо печататься на ленте вроде телеграфной, либо записываться на валик фонографа, чтобы подписчик мог их прослушать в удобное для себя время. Фонограф же будет почти в каждом доме, как сейчас барометр.
В газетах по-прежнему останется много рекламы, но страницы с рекламой станут так же редактировать, как все остальные газетные полосы. Если реклама назойлива и в тысячный раз восхваляет какой-то сомнительный товар, её либо отвергнут, либо возьмут огромные деньги за то, чтобы её поместить, да ещё засунут в самый конец отдела объявлений.
Отдельная глава посвящена методам ведения войны в XX веке. По мнению Уэллса, машины и обученные специалисты заменят в армии лошадей и набранных по призыву солдат. Уйдут в прошлое столкновения огромных масс вооружённых людей, война станет позиционной с отдельными вылазками мелких групп солдат (это оказалось в основном верным для Первой мировой, но не для Второй мировой войны). Большую роль сыграет велосипед — пехотинцев заменит велопехота.
Усовершенствуется стрелковое оружие. Ружьё, снабжённое «особого рода телескопом, позволит целиться в точку на расстоянии мили или больше. Оно сможет выпускать или по одной пуле, или при необходимости по целому дождю пуль. Весьма вероятно, что такое ружьё будет носить один человек, но возможно, что ружьё и боевые припасы будут прикреплены к велосипеду под управлением двух или нескольких солдат».
Военно-воздушные силы, представленные в основном аэростатами и дирижаблями, станут применяться главным образом для разведки и наблюдения. Вряд ли на летательных аппаратах смогут устанавливать огнестрельные орудия, тем более, что они при каждом выстреле дают толчок отдачи.
На будущность танков (слова такого, как и самой машины, ещё не было) Уэллс смотрит весьма скептически. «Можно предвидеть опыты с блиндированными передвижными прикрытиями для атакующих людей на обстреливаемой местности. Я допускаю даже возможность своего рода сухопутного броненосца, к которому уже сделан шаг с появлением бронепоездов. Но лично мне не нравятся и не кажутся надёжными эти громоздкие, неповоротливые машины».
Точно так же автор не видит большого проку в подводных лодках: «Признаюсь, как я ни пришпориваю своё воображение, а оно отказывается понять, какую пользу могут приносить эти лодки. Мне кажется, что они способны только удушать свой экипаж и тонуть. Уже одно длительное пребывание в них должно расстраивать здоровье и деморализовать человека. Организм ослабевает от долгого вдыхания углекислоты и нефтяных газов под давлением четырёх атмосфер. Даже если вам удастся повредить неприятельское судно, четыре шанса против одного, что люди его, дышавшие свежим воздухом, спасутся, а вы с вашей лодкой пойдёте ко дну».
Любопытно, что и в английском издании 1914 года автор не снял этот пассаж. Между тем уже через год после начала Первой мировой войны немецкие субмарины стали наносить британскому флоту большой ущерб.
Уэллс указывает, что агрессором в войнах XX века, скорее всего, выступит Германия, но победа окажется за союзом других крупных держав.
В специальной главе писатель рассматривает возможность появления в XX веке общего языка на всей планете. Как англичанину, Уэллсу конечно же хотелось бы, чтобы всемирным языком стал английский. Нo он думает, что это место займёт французский, так как на нём издаётся больше хороших книг, чем на английском. Немецкий — язык слишком оригинальный, склонный заменять интернациональные, всем понятные корни своими. «Испанский и русский — языки сильные, но у них недостаточно читающей публики, чтобы стать господствующими, а какая же будущность может быть у языка, не имеющего читательской публики? Я полагаю, что эти два языка уже осуждены на вытеснение».
Кстати, а что думает Уэллс о будущем России? Он полагает, что в XX веке она распадётся на две части — западную и восточную (а вот распада Британской империи автор не предвидел). Большая часть славянских народов будет тяготеть к Западной Европе, а не к России. Одесса имеет шансы стать «русским Чикаго». Рост же Петербурга вряд ли продолжится, ведь «он основан человеком, который не предвидел иных путей торговли и цивилизации, кроме моря, а в будущем морю предстоит играть лишь очень малую роль в этом отношении». Несмотря на широкие проспекты, великолепную архитектуру, крупную политическую роль, в дальнейшем этот город, окружённый большими массами необразованных крестьян, скорее всего, захиреет. И Россия, управляемая реакционной властью, будет всё больше отставать от западных стран.
«Возможно, что в ближайшие десятилетия Россия политически получит господство над Китаем». Впрочем, «русская цивилизация не обладает такими свойствами, которые бы обеспечили ей длительное воздействие на миллионы энергичных азиатов, сросшихся со своей культурой».
Политическим и социальным изменениям, предстоящим в XX веке, автор уделяет большое внимание. Oн считает, что общество развитых стран будет состоять из четырёх классов. Это богатые, но ни за что не отвечающие и не участвующие в политике люди — владельцы акций, рантье, живущие на дивиденды. Производительный класс, образованный и стремящийся применить свои знания и новые открытия науки для общего блага. Класс людей, ничего не производящих, но выполняющих важные функции управления (в том числе финансами), а также торговли, рекламы, политической деятельности. К этому классу, который мы назвали бы менеджерами, относятся и вспомогательные профессии — клерки, машинистки, секретари, и люди искусства. И, наконец, низший класс. Это необразованные массы, часто неспособные учиться, нередко — безработные из-за развития механизации и автоматизации, с большой долей криминальных элементов, паразитирующие на обществе.
Уэллс был сторонником евгеники — учения об улучшении «человеческой породы» путём поощрения многодетности здоровых, красивых, выдающихся, полезных для общества людей и запрета на размножение для больных, слабоумных, порочных. «Общество будет допускать существование в своей среде небольшой части населения, страдающей болезнями, которые передаются потомству. Это, например, умственное расстройство, неизлечимая страсть к опьяняющим веществам... Из жалости им позволят жить, но при условии, что эти люди не будут плодить детей. А если этим снисхождением станут злоупотреблять, то едва ли новое общество остановится перед истреблением таких элементов».
Если говорить об обществе, созданном через три десятилетия в Германии, то Уэллс был прав. Но ещё в его время противники евгеники указывали на то, что у Бетховена была кошмарная наследственность — больные родители, больные братья и сёстры, и всё же пятый ребёнок в семье оказался гением...
Сурово относился Уэллс и к преступникам — он был сторонником широкого применения смертной казни. Если серьёзное преступление совершено не случайно, не под действием минутного импульса, а является итогом всей жизни преступника, то после тщательного судебного расследования его осудят и устранят из жизни — усыпят уколом опия. «Если человек не может жить счастливо и на свободе, не портя жизни другим людям, то лучше и не жить ему». К тому же «будущее государство едва ли захочет делать из порядочных людей тюремщиков, сторожей и надзирателей в тюрьмах» ради того, чтобы сохранять жизнь преступников.
Как известно, смертная казнь путём инъекции яда используется в некоторых штатах США. Но в современном мире применение смертной казни, вопреки прогнозу писателя, всё сужается.
Как полагал Уэллс, в обществе возрастёт терпимость к такому поведению, которое в конце XIX века считалось аморальным. Вырастет число разводов и бездетных браков.
Мир объединит общая религия. Но не исчезнут и атеисты.
***
Американский историк Пол Крабтри, проанализировавший в 2007 году «Предвидения» Герберта Уэллса, пришёл к выводу: почти 80% прогнозов писателя сбылись, а 60% сбылись с большой точностью. К «провальным» 20% Крабтри относит предсказания о создании единого мирового государства, о переходе от демократии к технократии — власти образованного класса, о сохранении основной роли женщины как домохозяйки... О некоторых других промахах и удачах писателя можно судить по нашему краткому обзору. А тот, кто владеет английским, может прочитать полный текст этой действительно любопытной и поучительной книги в Интернете по адресу http://www.gutenberg.org/etext/19229.
Читайте в любое время
