ДОМ НАРКОМФИНА: НАДЕЖДА НА СПАСЕНИЕ
Т. ЗЕМЦОВА.
В первой трети ХХ века советское искусство и архитектура находились в авангарде мирового модернизма. Это был период смелых экспериментов и широкого творческого поиска. Первым и основным направлением в искусстве 1920-х годов, пришедшим на Запад из России и покорившим его, стал конструктивизм (от латинского constructio — построение), затронувший прежде всего архитектуру, а также оформительское и театральное искусство, книжную графику, художественное конструирование, дизайн. Сторонники конструктивизма, выдвинув задачу «конструирования» окружающей среды, стремились осмыслить возможности новой техники, её логичных, целесообразных конструкций, а также эстетические возможности таких материалов, как металл, дерево, стекло. Впрочем, некоторые представители этого направления считали конструктивизм даже не течением в искусстве — они видели в нём нечто большее. «По существу своему конструктивизм отрицает искусство как продукт буржуазной культуры, — писала в 1923 году художница Ольга Чичагова. — Конструктивизм — это идеология, возникшая в пролетарской России во время революции, и, как всякая идеология, конструктивизм только тогда может быть жизнеспособным и не построенным на песке, когда создаёт себе потребителя; а потому задачей конструктивизма является организация коммунистического быта через создание конструктивного человека».
Буржуазной роскоши конструктивисты противопоставляли простоту и функциональность новых форм как отражение новых отношений между людьми. В архитектуре принципы конструктивизма сформулировали в своих теоретических трудах Александр Веснин и Моисей Гинзбург. Эти принципы впервые воплотились в созданном в 1924 году братьями Весниными проекте Дворца труда для Москвы с его чётким, рациональным планом и выявленной во внешнем облике конструктивной основой здания (железобетонный каркас). В 1924 году была создана творческая организация конструктивистов — Объединение современных архитекторов (ОСА), которое стало центром развития нового направления. Лидеры конструктивизма, братья Веснины, Моисей Гинзбург, Илья Голосов, Константин Мельников, Иван Николаев, выдвигали проекты переустройства быта советских людей, разрабатывали новые типы общественных зданий — Дворцов труда, Домов Советов, рабочих клубов, домов-коммун. Тогда возводились в Москве здания рабочих клубов Константина Мельникова (Клуб коммунальщиков им. Русакова, ДК «Буревестник», клуб фабрики «Свобода»), братьев Весниных (ДК ЗИЛ, Театр-студия киноактера) и другие.
Но авангард недолго пребывал во главе отечественной архитектуры. В 1930-е годы конструктивизм в СССР был объявлен «несостоятельным», зодчие, его представители, начали подвергаться гонениям, а на передовые позиции в архитектуре вышел «сталинский ампир». В Европе же тем временем конструктивизм обогащался новыми формами и оказался на долгие годы самым востребованным интернациональным стилем.
Но Россия осталась родиной конструктивизма, и у нас сохранились выдающиеся образцы этого стиля, которые так стремятся увидеть приезжающие к нам западные туристы. Увы, в большинстве своём здания влачат жалкое существование, остатки разрушаются на глазах.
К числу таких выдающихся памятников с незавидной судьбой до недавнего времени относился и дом Наркомфина в Москве, на Новинском бульваре, 25. Построенный в конце 1920-х — начале 1930-х годов архитектором Моисеем Яковлевичем Гинзбургом (1892—1946) и признанный бесспорным шедевром конструктивизма, он вошёл в список «100 главных зданий мира, которым грозит уничтожение» (составлен Всемирным фондом памятников, World Monuments Fund).
Но, кажется, у здания, пребывающего на грани разрушения, появилась надежда на спасение. Об этом стало известно на выставке «Дом Наркомфина и его значение», специально организованной в Государственном музее архитектуры им. А. В. Щусева, где экспонировались графика Моисея Гинзбурга, архивные фотографии, макеты дома и даже уникальная реконструкция интерьера с мебелью и планировкой, предложенной архитектором. Там же можно было увидеть и способы «реанимации» умирающего шедевра. Но прежде чем говорить о них, ещё раз обратимся к истории.
В конце 1920-х годов в СССР свёртывание политики НЭПа повлекло за собой оживление коммунистических идей, а в области архитектуры — возобновление новаторских экспериментов. В результате появились здания, получившие название домов-коммун. В Москве было возведено несколько таких домов, но самым выдающимся из них стал дом сотрудников Наркомфина, или 2-й дом Совнаркома. Моисей Яковлевич Гинзбург построил его в соавторстве с Игнатием Францевичем Милинисом, в разработке конструкций дома принимал участие инженер С. П. Прохоров. Впрочем, сам дом никогда не называли домом-коммуной, а определяли как «опытный дом переходного периода». Зодчий-конструктивист Гинзбург в своей книге «Жилище», развивавшей идеи новой архитектуры, говорил только о «некоторых элементах реконструкции социально-бытового уклада» в структуре здания и немногих изменениях в его устройстве. Он писал: «Для того чтобы способствовать быстрейшему, безболезненному переходу к более высоким социальным формам хозяйства, было запроектировано необязательное, но возможное общественное питание, стирка белья, уборка помещений и пребывание детей в детском саду. В связи с этим предполагалась постройка самостоятельного коммунального корпуса, соединённого тёплым переходом с жилыми помещениями. В коммунальном корпусе должны быть размещены: спортзал, кухня, столовая с помещениями отдыха и летняя столовая на крыше; затем отдельно стоящий дом для детей и самостоятельный служебный двор (механическая прачечная, сушилка и прочие служебные помещения)». Здание пронизывали насквозь длинные холлы, похожие на коммунальные коридоры. Небольшие квартиры были двухуровневыми. Восходящее солнце светило в окна спальни, заходящее — освещало гостиную.
Однако архитектор с сожалением признавал, что его проект не удалось осуществить полностью: частично изменились функции коммунального корпуса, хотя кухня обслуживала большинство жильцов дома, столовая не функционировала как самостоятельное помещение, поскольку люди большей частью брали обеды к себе в квартиры, ставили газовые плиты в ваннах. Уже в 1930-е годы общественные службы дома постепенно прекращали работу, и только медицинский кабинет продержался до 1970-х годов.
Тем не менее дом Наркомфина был свидетельством невиданной смелости и крайней левизны рубежа 1920—1930-х годов. По словам профессора архитектуры Владимира Седова, дом стал зданием-плакатом, в яркой форме воплощавшим имперскость СССР и левацкий порыв большевиков к реальному коммунизму, — в отобранных, продуманных, ясных, даже изысканных формах новой архитектуры.
Дом вначале был заселён сотрудниками Народного комиссариата финансов — отсюда и закрепившееся за ним название «дом Наркомфина». Он и строился под покровительством Николая Александровича Милютина, в то время министра финансов. На самом верху, над плоской крышей здания, располагалась его квартира — первый и единственный в то время в Москве «пентхаус». Но при этом на крыше был зимний сад, который могли посещать все жильцы и делать зарядку на свежем воздухе. Сейчас от министерского «пентхауса» остались одни руины.
В советское и постсоветское время капитальный ремонт в здании не проводился ни разу с момента его строительства. Результат — почти аварийное состояние, в котором он пребывает десятки лет. Правда, есть в этом и своя положительная сторона — здание сохранило около 80 процентов первоначальных конструкций и материалов. В 1987 году дом Наркомфина признан объектом культурного наследия регионального значения. Многие жильцы получили квартиры в других домах. В 1995 году проведены работы по укреплению штукатурки торцевой стены с балконами, частично обследовано состояние дома. Всего за 1990-е годы были предприняты две попытки составить план реконструкции дома, и обе остались нереализованными.
Теперь будущее дома — в руках группы компаний «МИАН», основного учредителя фонда «Дом Наркомфина». Решено приступить к разработке проекта научной реставрации здания с учётом последних достижений науки, с точным описанием предмета наследия и последующим адекватным приспособлением под человеческие нужды. На пресс-конференции, состоявшейся перед открытием выставки, председатель совета директоров ГК «МИАН» Александр Геннадьевич Сенаторов рассказал о том, что работы по восстановлению и реставрации дома планируется закончить к 2011 году (в них инвестируется 60 миллионов долларов) и в отреставрированном здании откроется высококлассная гостиница — бутик-отель. Предполагается, что здание будет функционировать подобно тому, как задумывалось его создателями изначально. В первом, жилом корпусе на восьми этажах разместятся 40 апартаментов класса «люкс». Во втором, коммунальном, соединённом с жилым на уровне второго этажа, будут располагаться бизнес-центр, конференц-зал, ресторан, служебные и складские помещения.
Бутик-отели появились в 1984 году благодаря архитектору Яну Шрегеру, который перестроил старый отель в Нью-Йорке в гостиницу с необычным дизайном. Сейчас бутик-отели есть во всех крупнейших городах мира — Лондоне, Париже, Нью-Йорке. Их отличительные черты: уникальный дизайн, камерная атмосфера (до 100—150 номеров максимум), высочайшее качество обслуживания и состоятельная, изысканная публика.
Разумеется, проект превращения дома Наркомфина в бутик-отель может оказаться спасительным лишь том случае, если реставраторам удастся бережно отнестись к архитектуре здания и сохранить его концепцию в соответствии с идеями М. Я. Гинзбурга, главной из которых был принцип минимализма, предвосхитивший многое из того, что делалось и делается в современной архитектуре.
Читайте в любое время
