ПЯТЬ ВЫБОРОВ НИКИТЫ ХРУЩЁВА
Гавриил ПОПОВ, Никита АДЖУБЕЙ.
Меры по утверждению социализма Хрущёва сопровождались шумной пропагандистской кампанией. Похоже, что и сам Никита Сергеевич верил в то, что эффект от них будет немедленным и масштабным. Однако его социализм столкнулся с комплексом сложных проблем. Их острота становилась особенно наглядной на фоне обещаний и реальных итогов.
КОММУНИЗМ ХРУЩЁВА
К сожалению, у многих инициатив Хрущёва наблюдалось расхождение между тем, что они провозглашали, и тем, что выходило на самом деле. Для иллюстрации — несколько примеров.
Реабилитация осуждённых проходила массово. Но при этом родственники жертв нередко получали ложные данные о времени их гибели. Замученные и убитые ещё при допросах в 1937 году в документах о реабилитации значились умершими и в 1942-м и в 1943 году. За этой дезинформацией часто скрывалось желание исполнителей увести от ответственности палачей, переложить смерть их жертв на сибирские морозы.
При Хрущёве не были реабилитированы такие известные лидеры партии и государства, как Бухарин, Зиновьев, Каменев. Создалась парадоксальная ситуация: все пострадавшие по этому делу реабилитированы, а те, кого осудили по показаниям реабилитированных, оставались виновными. В данном случае Хрущёв уступил настоятельным просьбам руководителей западных компартий, в частности Долорес Ибаррури. Ведь многие из них присутствовали на «открытых» слушаниях этих процессов, выражали своё одобрение и теперь боялись взрыва негодования в своих компартиях. Уступив давлению, Хрущёв отложил реабилитацию, хотя лично принимал и жену Бухарина, и дочь Рыкова, помогал в их житейских проблемах.
Реабилитированным не выплачивали разницу в зарплате, получаемую до ареста и в заключении. Пенсии, как правило, начисляли мизерные — с «учётом» лагерного стажа и лагерных зарплат. Позор, особенно если учесть, что эти люди ни по возрасту, ни по здоровью, как правило, уже не могли нормально работать, им оставалась чуть ли не нищенская жизнь.
Реабилитация народов оказалась неполной. Автономии крымских татар и немцев Поволжья восстановлены не были. Им не разрешили возвратиться в родные места. Не вернули из ссылки и турок-месхетинцев. Не выплатили компенсацию грекам. Осталась обида и у поляков и у корейцев да и у других народов, так или иначе пострадавших во времена сталинизма.
Проявилась та же двойственность. Хрущёв боялся новой гражданской войны, а дестабилизация и хаос стали реальной угрозой. И Хрущёв решил: нельзя допустить, чтобы народ пошёл стенка на стенку. Состоялись суды над бериевскими подручными, приговоры, расстрелы, многих «вычистили» из тех уголков, куда они успели укрыться, но всеобщей «охоты на ведьм» не произошло. Сталинисты при Хрущёве, по сути, избежали ответственности. В СССР создался опаснейший прецедент безнаказанности при исполнении преступных приказов. (То же позже повторилось после отстранения КПСС от власти в 1991 году.)
Колхозники получили паспорта, но одно из позорных наследий сталинской системы — прописка — сохранилось. И обладатель нормального советского паспорта не мог устроиться на работу ни в столице, ни во многих других городах, если он не был там прописан.
Оттепель сопровождалась реверансами перед академиком Т. Д. Лысенко, главным душителем генетики. Осталась цензура, по-прежнему запрещены к продаже иностранные газеты, журналы, книги. Партийные органы продолжают руководить, вмешиваясь в дела писателей, художников, кинематографистов.
Ситуация с кукурузой была разыграна точно по пословице: «Заставь дурака богу молиться, он и лоб пробьёт». У рачительных хозяев кукуруза «вывозила» хозяйство, у очковтирателей служила лишь галочкой для отчёта. Приписки, прямой обман, махинации в сельском хозяйстве разрешали себе даже очень высокие руководители — секретари обкомов. Местные бюрократы — партийные и советские — нашли «целину» в своих владениях и безответственно, а то и преступно вспахивали луга, пастбища, заповедные участки.
На целине уже через два года начались пыльные бури. Урожаи падали. И экономический эффект от грандиозных затрат техники и человеческого труда оказался ниже, чем ожидали. Продовольственная ситуация в стране быстро осложнялась. Появились очереди за самым необходимым, даже за хлебом.
Проходило совершенствование оплаты труда, однако таким образом, что от него, прежде всего, страдали те, кто, по мнению чиновников, зарабатывал «много». В итоге упали заработки в Сибири, на Севере, и оттуда начался отток населения. Снизились заработки шахтёров, но больше всего потеряли учителя, врачи, преподаватели вузов.
Одна из самых больших ошибок Хрущёва — решение, коснувшееся миллионов, урезать приусадебные участки колхозников. Получалось, что из более эффективной части общественного производства — частного (те же приусадебные участки) перебрасывались ресурсы (земля) в менее эффективную, колхозную и совхозную, но подвластную бюрократии часть того же общественного производства.
Непрерывные пересмотры планов, реорганизации органов управления экономикой создавали неустойчивость в промышленности. Темпы роста производства из года в год падали. Мало внимания уделялось материальной заинтересованности исполнителей — директоров, мастеров, рабочих.
Особенно заметными стали просчёты и ошибки Хрущёва на международной арене — там, где они встречали сопротивление и противодействие независимых от него сил. Он хотел освободиться от сталинистов в странах социалистического блока. Но и в ГДР и в Венгрии поднялись восстания. Выяснилось, что там есть мощные силы, желающие освободиться не от сталинизма, а от государственно-бюрократического социализма вообще.
В Венгрии Хрущёв сделал своим аргументом огонь танков. И неважно, на самом ли деле давал он маршалам и генералам нашей армии приказ «действовать по-сталински» (как тогда говорили в народе). Важно, что все действовали именно так. Выходило, что и его социализм не исключает крайние силовые формы насилия и жёстко ограничен «ремонтом и чисткой».
Но самыми крупными проблемами во внешней политике можно назвать две: внутри соцлагеря и вне его.
Первая — конфликт с Китаем. Он был неизбежен. По существу, «нищий» социализм Китая не мог соседствовать с «жирным» социалистическим соседом, с СССР. При Сталине помирились на том, что две страны вместе немедленно готовят нападение на капиталистический мир. А Хрущёв, отказавшись от сталинского курса на войну, обрекал социализм в Китае на десятилетия тяжёлого выживания. И не исключено — на коренную трансформацию социализма. Сегодня она происходит по воле китайского руководства, но тогда Китай выступил даже против хрущёвского социализма.
Так в мире появились два социализма: советский и китайский. Однако если с югославским социализмом Хрущёв смирился (во многом ради критики Сталина), то с китайским, поднявшим Сталина на своих знамёнах, он договориться не смог. Пришлось укреплять армию, формировать восточный фронт. Конфликт с Китаем окончательно разрушил мировое коммунистическое движение: два лидера, две кассы с деньгами. И в каждой компартии находятся те, кто недоволен своими вождями и готов начать признавать другого с его кассой.
Вторая проблема — международный скандал вне соцлагеря, ракеты на Кубе. Хрущёв конечно же не собирался нападать на США (он искренне не хотел мировой войны). Но, собираясь защитить Кубу, стремился получить выгоду, торгуясь с США (и в конечном счёте получил). Впервые за свою историю США оказались под угрозой бомбёжек и ракетных обстрелов. Нервы у них сдали, и они вышли на старт мировой ядерной войны. К счастью для человечества, Кеннеди и Хрущёв проявили мудрость, пошли на компромисс. Хрущёв убрал ракеты с Кубы, а Кеннеди обещал прекратить попытки военной интервенции по отношению к Кубе и убрать ракеты «Юпитер» от наших границ, из Турции. И, надо сказать, не только Кеннеди, но и все последующие президенты США держали слово, данное Хрущёву, хотя письменного договора не было.
Хрущёв не мог не видеть, что реализуемые им планы внутри страны и вне её сталкиваются с серьёзными трудностями. И понимал: трудности порождает именно его социализм.
На первых порах он действовал как достойный ученик Сталина: старался не замечать проблем, игнорировал их, делая вид, что их не существует. Когда же игнорировать было невозможно, он начинал говорить о проблемах, но всячески сглаживал ситуацию. Если и это не срабатывало, начинал маневрировать, передёргивать, уходить от прямого ответа. Характерна ситуация с принятым на XX съезде КПСС пятилетним планом на 1956—1960 годы. Когда стало ясно, что он не будет выполнен, Хрущёв решил заменить эту пятилетку семилеткой 1959—1965 годов и уйти от отчёта за итоги пятилетки в 1960 году.
Наконец, реакцией на провалы стали поиски виновных — внутри страны и вне — угрозы, давление. Появились попытки заставить замолчать критиков силой. Чисто сталинские методы! Но всё это (Хрущёв хорошо знал по опыту сталинских времён) только накапливало опасный потенциал. Однако подняться до осмысления фундаментальных причин тупиков, в которых оказался его социализм, Хрущёв не смог.
Разумеется, годы руководства создали у Никиты Сергеевича достаточно ёмкие представления об экономике. Но серьёзных знаний современных экономических теорий, особенно западных, у него не было. Например, с зарплатами и пенсиями Хрущёв обращался свободно, не интересуясь их товаропокрытием. А элементарная экономическая теория учит: повышение зарплаты, не обеспеченное ростом товаров, создаваемых опережающим развитием отраслей группы «Б», ведёт к инфляции, очередям, к спекуляции.
Столкнувшись с этими проблемами, Хрущёв ударился в другую крайность: он стал удерживать рост зарплаты всеми способами, прежде всего увеличивая нормы выработки. Добивался опережения темпов роста производительности труда по отношению к росту зарплаты. И снова пренебрежение экономической наукой с её давним выводом: норма «работает» на рост производительности только в определённой «зоне».
В экономике есть внутренняя логика. Ещё до сбора урожая надо строить зернохранилища и элеваторы. А для техники нужны ремонтные базы, пункты снабжения горючим и т.д. Всё это учитывалось недостаточно, запаздывало, а то и игнорировалось. По словам целинника, известного писателя Анатолия Стрелянного, не менее 75% богатого урожая первого года на целине просто пропало.
Хрущёв или недооценил, или проигнорировал радикальные изменения экономической ситуации в стране после смерти Сталина:
— прекратились репарации из ГДР, выступавшие мощной подпиткой военно-промышленного комплекса, всей промышленности и политики снижения цен;
— ликвидированы ГУЛАГи, неиссякаемый источник бесплатной рабочей силы (нескольких миллионов рабочих рук!);
— у работников появилась возможность самостоятельно менять место работы (за их «переливами» государство не успевало);
— урезание приусадебных участков и запрет держать скот в личном хозяйстве граждан отправило миллионы людей за продуктами в государственные магазины.
Как и социализм Сталина, социализм Хрущёва оказался обременён многими тяжёлыми болезнями и язвами. И следовало искать пути выхода из социализма как такового. Были ли у Хрущёва условия и возможности для такого варианта развития? Были, и очень серьёзные. Выделим пять элементов такой возможности.
Первый. Разоблачение культа личности Сталина. Само коммунистическое руководство впервые заявило не о тех или иных недостатках или грубых ошибках, а о неприемлемости сталинского режима в целом. (Фактически был правомерен и следующий вопрос: о неприемлемости диктатуры пролетариата как таковой.) Критика Сталина стала у Хрущёва началом поиска другого варианта социалистического строя, который вполне мог стать и стартовой площадкой для отказа от самого этого строя.
Второй. В СССР существовал весомый блок несоциалистических форм хозяйства и экономически независимых от социализма групп населения. Посмотрим на данные переписи 1959 года. В стране 208 млн человек. В трудовом возрасте — 120 млн. Из этих 120 млн кустарей и работающих в промысловой кооперации — 2 млн человек. В подсобном и домашнем хозяйстве — 10 млн, 32 млн колхозников не менее трети времени тратят на свой личный участок (условно это 10 млн человек). В итоге: не менее 22 млн человек обеспечивают себя продуктами сами.
В 1956 году из 12 млн тонн мяса, производимого в стране, только 4 млн тонн давали колхозы и 1 млн тонн — совхозы. Остальное предоставляли несоциалистические формы хозяйства. Из 50 млн тонн молока в 1956 году более 50% поступало от личных хозяйств. К этому следует добавить, что не менее 50% рабочих и служащих проживали в отдельных домиках и имели небольшие участки под огородом и садом, сохраняя привычки и навыки индивидуального частного хозяйствования.
Итак, пятая часть населения страны экономически полностью не зависела от советской власти, а не менее трети — не зависела в значительной мере. (Такой социальной базы реформ к началу постиндустриальных преобразований в 1989—1991 годах в СССР уже не было и в помине.)
Третий. Народ находился в состоянии оптимизма. Победа в Отечественной войне придала ему силы, веру в собственную значимость. Миллионы участников войны привыкли в бою не только выполнять приказы, но и принимать самостоятельные решения… Миллионы людей освобождены по амнистии, среди них — и непоколебимые большевики. Но многие освобождённые уже думали о необходимости замены советского строя. Миллионы советских граждан видели в годы оккупации полный и быстрый распад советской системы. Другие миллионы — и вывезенные на работы в Германию, и бойцы вступившей в Европу Красной армии — убедились, что без социализма люди живут лучше.
Народ был готов к переменам и, более того, хотел их. Правда, из этой готовности не следовал тип перемен, но не исключались и реформы по выходу из социализма.
Четвёртый. Партия, бюрократия, номенклатура, лидеры. Партия в 1956 году насчитывала 7 млн членов и кандидатов. В 1941 году в ней было 2 млн. Если учесть, что примерно половина из них погибла за годы войны, то из 7 миллионов 6 вступили в партию после 1941 года. Им, не связанным не только с революционным террором, но даже с коллективизацией и с репрессиями 1937 года, не за что было отвечать в случае выхода из социализма.
Бюрократия и номенклатура тоже хотели перемен, прежде всего — освобождения от висящего над ними топора террора. Но самый большой настрой на реформы — у лидеров. Лучше всех знакомые с реальной ситуацией, они глубже и острее других сознают необходимость перемен. В отношении друг к другу они расколоты. Но в желании реформ едины.
Пятый. Международная ситуация также благоприятна для реформ. На Западе ещё много тех, кто видит в СССР бывшего союзника. А под влиянием успехов СССР в создании атомного оружия всё меньше тех, кто верит в возможность военной победы над СССР. Значит, есть условия для того, чтобы Запад оказал масштабную помощь реформам в СССР.
Как видим, у Хрущёва теоретически были возможности для выхода из социализма. Что же мешало? Здесь тоже можно выделить пять пунктов.
Первый. Бюрократия и номенклатура к 1956 году обрели вкус к материальным благам и активно добиваются устранения всего, что мешает их благополучию. Верхи могли принять только те реформы, при которых они останутся хозяевами страны и укрепятся в этой роли.
Второй. В состав советской бюрократии входили кадры, которые или осуществляли сталинские репрессии, или соучаствовали в них. Чем выше уровень слоя бюрократии, тем выше удельный вес последних. Критика сталинизма деморализовала и парализовала страхом основную ударную силу сталинской диктатуры — НКВД, КГБ, суды и прокуратуру, но не устранила эти силы. Поэтому никаких реформ, при которых их прошлое стало бы камнем на шее, они допустить не могли. Единственный вариант критики социализма, который они признавали, — критика самого Сталина и приписывание только ему всех ошибок социализма.
В составе советской бюрократии был велик удельный вес бюрократии армейской. К 1956 году в СССР уже сформировался военно-промышленный комплекс: создание ядерного оружия и ракетной ударной силы потребовали грандиозных ресурсов. И обладание ими (во многом бесконтрольное распоряжение) было опорой этой части советской бюрократии. Она не могла допустить реформ, угрожавших её существованию. Угроза исходит из перспективы мира, а сам мир — из идей устранения непримиримых противников — капитализма и социализма. Чтобы жить и кормиться, этой бюрократии нужна ориентация на угрозу войны как главное объяснение своей политики.
Но основой консервативной части советской бюрократии оставалась бюрократия региональная и национально-территориальная. Специализированная на выжимании соков из народа, ограниченная в своих представлениях о стране и мире, «зацикленная» на карьере и движении вверх, постоянно дрожащая перед «верхами» и постоянно испытывающая нехватку средств, эта бюрократия прежде всего ненавидела центр, централизацию. Нетрудно представить, что эта часть советской бюрократии легко могла принять любые реформы, ограничивающие центр. Но не более. По существу, даже настоящей реабилитации репрессированных — с возвратом им прежних постов в аппарате — не допустила именно эта бюрократия. Наиболее консервативной её частью была бюрократия национальная, особенно на уровне союзных республик.
Третий. Верно, что миллионы людей жили независимо от власти. Но, с другой стороны, не менее половины трудящихся составляли люди, экономическое положение которых в ходе социалистического строительства улучшилось и продолжало улучшаться. Миллионы людей недавно переселились в города, вырвавшись из средневековых стандартов идиотизма деревенской жизни к электричеству, магазинам, кино, тёплым туалетам и городскому жилью.
Сталин постоянно поддерживал в народе (прежде всего, за счёт германских репараций) уверенность: завтра будет ещё лучше (достаточно вспомнить его ежегодные снижения цен). И значительная часть народа верила, что резервы у социализма есть — надо только устранить недостатки. Эту уверенность поддерживал непрерывный силовой террор. Эту уверенность поддерживал и идеологический террор. Народ жил при полном отсутствии критики со стороны оппозиции государственного курса.
И другое, весьма существенное. Народ, устав от крови революции, коллективизации, террора, войны, не хотел перемен, которые могли привести к потрясениям.
Четвёртый. В среде советской интеллигенции велик был удельный вес тех, кто вышел «из народа». Знание им дало образование, а вот комплекс интеллигента у них отсутствовал. Достоевский, анализируя преобразования Петра I, назвал таких «обученных» русских «техниками». А Солженицин — «образованцами».
Подлинной интеллигенции — мозга и души народа, его высшего морального и духовного авторитета — после ленинских и сталинских чисток осталось мало. Особенно интеллигенции гуманитарной. Советской интеллигенции хватило на «оттепель» — не более. Идей выхода из социализма подавляющее большинство интеллигенции не выдвигало, не разрабатывало и, тем более, не обсуждало.
Пятый. И всё же самым главным препятствием для выхода из социализма был сам Никита Сергеевич Хрущёв. Он победил Берию и Маленкова не радикальным вариантом реформ, а своими связями с наиболее «просоветской», территориальной партийно-государственной бюрократией. Опора на такого союзника связывала Хрущёва по рукам и ногам, даже если бы он и был полнейшим радикалом. Но он был радикалом ограниченным — только в части критики Сталина.
Хрущёв не мог подняться до идеи отказаться от строя, который вывел его, выходца из народных низов, на капитанский мостик державы. Он готов к самым радикальным реформам, но только в рамках коммунистической системы, в пределах коммунистической идеологии. К тому же над ним, как и над всей верхушкой советской пирамиды, довлел страх личной ответственности за прошлое.
В пирамидальных структурах автором реформ может быть только лидер. Царь Пётр I возглавил свои реформы. В реформах по отмене крепостного права в России в XIX веке главным их проводником стал царь Александр II. А в СССР Хрущёв готов к реформам радикальным, но не революционным.
Дойти до главного и осознать, что за всеми трудностями стоит фундаментальный факт — историческая обречённость государственно-бюрократического социализма (провалившегося совсем недавно в виде национал-социализма, социализма, рухнувшего в сталинском варианте и теперь буксующего в его социализме), Хрущёв не мог. Ему были чужды идеи современной научно-технической революции, спасения окружающей среды, превращения интеллигенции в ведущую силу прогресса и всего того, что составляло суть новой эпохи. Хрущёвский социализм оказался вне столбовой дороги цивилизации. Надо признать, что, если бы Хрущёв осознал всё это, понял, он оказался бы далеко впереди своего времени. Но он был человеком своей эпохи, своего этапа истории.
Исторический шанс начать постиндустриальные реформы в России в середине XX века был упущен. Хрущёв не стал Дэн Сяопином. (Правда, в те времена китайские коммунисты и сам Дэн Сяопин ещё далеки от своих сегодняшних позиций и яростно критиковали Хрущёва за ревизионизм, за отступление от догм марксизма-ленинизма.) Так что Хрущёва, вероятно, можно назвать предтечей китайского варианта выхода из социализма, который начался через много лет после его ухода из власти.
Обладая всей полнотой власти, спустя какие-то пять лет Никита Сергеевич окунулся в тяжелейший кризис. И хотя внешне продолжал излучать энергию и оптимизм, он не мог не понимать случившегося. Он был слишком прагматичным человеком, чтобы жить иллюзиями. Но и отступать к социализму Сталина Хрущёв не мог. И чем острее становился кризис его, хрущёвского, социализма, тем жёстче он подчёркивал неприемлемость сталинизма. В этом — его несомненная заслуга.
Реальной опасности сталинисты для Хрущёва не представляли. Они, возможно, пытались объединиться и действовать, но опоры в стране и партии у них в тот момент не было. Можно думать, что Хрущёв сознательно преувеличивал опасность сталинизма, это давало основание «свалить» в общий котёл со сталинистами других его критиков. И «примкнувший к ним Шепилов», ярый антисталинист, — лучший пример жертв этого подхода: если не со мной, то со сталинистами. Хрущёву была выгодна именно такая постановка вопроса.
Хрущёв не мог не видеть, что его социализм создаёт массу проблем, противоречий, рождает недовольство масс. А главное, им был недоволен он сам. Что могло сильнее бить по его самолюбию, чем необходимость закупать хлеб за границей? Само по себе решение расходовать золотой запас страны не для устройства мировой революции и не для получения военных секретов, а для приобретения хлеба, нужного народу, было очень мужественным шагом Хрущёва. Но то, что это мужество обернулось сокрушительным ударом по его социализму, он хорошо понимал.
Как известно, в 1920-е годы золото, полученное в результате НЭПа, Ленин и большевики в значительной части отправляли в Германию, на организацию там революции.
А теперь, впервые после военного ленд-лиза, Запад, прежде всего США, оказал масштабную помощь социалистической стране. В последующие десятилетия закупки зерна на Западе стали главным допингом для сохранения социализма в СССР. Выигрывал и Запад: у фермеров появился стабильный сбыт, а следовательно, социальная стабильность в сельском хозяйстве. Коммунистическая же бюрократия капиталистическим хлебом затыкала дыры и прорехи социалистического хозяйства.
А пропагандистская машина СССР между тем трубила об успехах. И надо признать, они были.
В 1953 году (когда Хрущёв пришёл к власти) промышленность СССР составляет треть американской. А в 1963 году, через 10 лет, — уже 65%. Освоили 40 млн гектаров целинных земель. С них получили за 1954—1963 годы почти 9 млрд пудов хлеба (все колхозы страны за эти же годы дали только 6 млрд пудов).
В 1963 году население купило 4 млн радиоприемников вместо 1,3 млн в 1952 году; холодильников — 812 тысяч против 28 тысяч; стиральных машин — 1,7 млн против 6 тысяч; пылесосов — 600 тысяч против 18 тысяч и т.д.
Всё это впечатляло. Но критики тоже хватало. Сталинисты говорили: если бы сохранились темпы, взятые при Сталине, и если бы они не падали из года в год при Хрущёве, итоги были бы более разительными. Другие критики сравнивали эти итоги с теми, которые Хрущёв планировал получить к 1960 году, и обнаруживали: обязательств, принятых на XX съезде партии, он не выполнил. Третьи вообще не интересовались цифрами роста, а указывали на отсутствие в продаже того либо другого товара, на очереди, на рост цен и т.д. Предлагали посетить опустевшие колхозные рынки (после урезания приусадебных хозяйств). Если в 1953 году электрички по утрам везли в Москву женщин с бидонами молока, корзинами яиц, банками сметаны, мешками овощей, то в 1963 году те же электрички везли тех же подмосковных домохозяек, направляющихся с пустыми кошёлками в магазины Москвы за маслом, мясом, яйцами и т.д.
Были и четвёртые критики. Они говорили: да, за 1963 год продали почти миллион холодильников. Но в США каждая семья имеет по одному-два холодильника. А у нас и через десять лет при таких объёмах производства эту машину многие не увидят. Да, у нас строятся пятиэтажки. Но в США каждый год вводится по 2 млн коттеджей, и уже любой американец, если захочет, может иметь свой дом. И свой автомобиль. О переполненных на Западе продуктовых и промтоварных магазинах и говорить не приходится. Да и цены вполне в соответствии с зарплатами.
И если в США уже давно развита экономика, то как же Япония? Ещё пять лет назад там знали только велосипеды. А сейчас? Какие темпы? Какие объёмы? В чём дело?
Была ещё группа критиков. Пусть капитализм нам «не пара». Но ведь есть товары в ГДР. Есть сельхозпродукты в Венгрии, в Болгарии. Ввозим картофель из Польши. Почему там успехи? Не потому ли, что там вместо сталинской и хрущёвской моделей социализма внедряют что-то другое? Социализм у венгров куда успешнее, хотя власть Кадару вручил Хрущёв.
Что можно было всей этой критике противопоставить? Разве что процитировать Визбора:
Зато мы делаем ракеты
И покоряем Енисей,
А также в области балета
Мы впереди планеты всей!
На фоне успехов Запада и позитивных результатов экспериментов в той же Венгрии, на фоне падающих из года в год темпов у нас неизбежно возникал вопрос о неприемлемости не только сталинского, но и хрущёвского социализма. После ряда лет метаний в поисках «чудо-средства» Хрущёв понял, что необходимо нечто радикальное. И этим радикальным средством представлялось ему будущее. Фактор будущего — коммунизм. Но теперь он должен стать не чем-то далёким и недосягаемым, как виделось в годы революции, а, напротив, близким, реальным и, главное, реализуемым при жизни нынешнего поколения советских людей.
Коммунизм был призван успокоить уже готовую к борьбе против Хрущёва партийную и советскую бюрократию. Коммунизм должен отвлечь массы от текущих проблем, смягчить их отношение к нехватке хлеба и мяса, одежды и холодильников. Коммунизм, до которого он сам явно не доживёт, будет тем наследством, которое он оставит. Если уж не удался хрущёвский социализм, пусть останется в наследство хрущёвский коммунизм.
Ход с коммунизмом, ход с подготовкой новой Программы Коммунистической партии Советского Союза (КПСС) был, несомненно, реальной альтернативой и возврату сталинизма, и отступлению от социализма. И Хрущёв, со всей присущей ему энергией и напором, бросил силы на программу строительства коммунизма. Его напор был тем сильнее, чем больше трудностей вставало внутри страны и на международной арене.
Ещё одно важное обстоятельство. Поднимая знамя строительства коммунизма, Хрущёв опровергал обвинения в ревизионизме — и со стороны своих сталинистов, и со стороны сталинистов в мировом коммунистическом движении, прежде всего китайцев.
В новую концепцию коммунизма постарались вместить всё, что писали о коммунизме классики марксизма. Но, как известно, классики не любили фантазировать, поэтому многое пришлось «дописывать». И тут представления, вкусы, пристрастия и даже фантазия самого Хрущёва оказались более чем весомым фактором. Хрущёв хотел иметь такую модель коммунизма, которая бы отвлекала миллионы советских граждан от нынешних трудностей, отвлекала бы их от размышлений о невыполненных обещаниях. Отсюда такое пристрастие к точным цифрам. Даже количество яиц в год на человека было названо.
Хрущёв определил и сроки наступления коммунизма — через 20 лет, и два этапа — первое и второе десятилетие. Коммунизм Хрущёва обращён к тем, кто имеет шанс дожить до наступления будущего и «жить при коммунизме». Сам Хрущёв явно не рассчитывал дожить до него, поэтому его ничто не связывало. По существу, он «вешал гирю» на шею всем своим преемникам.
Конечно, Хрущёв хотел, чтобы в его подход народ и партия поверили. И поэтому он реализует ряд мер по приближению коммунизма уже сейчас. Разумеется, ни холодильника, ни телевизора предложить каждому жителю страны он не мог. Но есть области, где будущее всё же можно приблизить. Например, ужe в сегодняшнем государстве развивать «общенародные», «общедемократические» черты. И одна из них — охрана общественного порядка. Хрущёв хочет уже сегодня заменить реальную милицию чем-то полуобщественным.
Другое начинание — моральный кодекс. Хрущёв (совершенно в духе ленинизма) считает мораль чем-то изолированным от достигнутого развития, чем-то не требующим соответствующих материальных и социальных условий. Мораль по Хрущёву — продукт воспитания. Ещё одна мера — преодоление диктатуры пролетариата. Её устранение позволило объявить её преемника — общенародное государство. (Для бюрократии это было важно: если будет государство, будет и аппарат.) Тут Хрущёв недалеко ушёл от Сталина с его тезисом о сохранении государства при социализме.
Несмотря на колоссальные пропагандистские усилия, Хрущёв не смог решить главную задачу — отвлечь людей от размышлений о провале основных идей своего социализма. Страну наводнили анекдоты.
Ответом на рост цен на мясо стало выступление новочеркасских рабочих. Сама забастовка не была новостью, после Сталина забастовки случались. Но новочеркасские рабочие назвали автора своих бед — они несли портреты Хрущёва с оскорбительными надписями, даже с выколотыми глазами.
И Хрущёв — в духе Сталина — расстрелял демонстрацию в центре Новочеркасска. Затем расстреляли организаторов забастовки. Всё делалось по старым сталинским рецептам: закрытые суды, неизвестно место, где похоронены жертвы, расправа с офицерами и солдатами, отказавшимися стрелять в рабочих (пришлось вызывать судебных исполнителей и спецперсонал безопасности). Было сделано всё, чтобы скрыть от страны события в Новочеркасске. Мстили за одни разговоры на эту тему — где бы они ни шли.
Наибольшую опасность для хрущёвского коммунизма представляла интеллигенция. Её надо было обуздать и запугать. И в последние годы Хрущёва у власти волна за волной идут разносы поэтов, художников, писателей. И опять иезуитские сталинские приёмы: приглашают на беседу с Хрущёвым, а на ней устраивают публичную экзекуцию. Снова в фаворе оказались лизоблюды. Снова в опале лучшие представители культуры.
Для запугивания масс приближённые Хрущёва убедили его в целесообразности начать гонения на православную церковь. Так, в Москве было решено оставить только 11 храмов. Всем агентам КГБ среди священнослужителей дано указание публично отрекаться от веры. Даже ректор одной из духовных академий, давний агент охранки профессор Осипов публично заявил о разрыве с религией. В одном из известных монастырей дело дошло до осады и сражения монахов и милиции. Ну а с мусульманской и еврейской религиями вообще особо не церемонились. Поход против интеллигенции и религии — самые тяжёлые деяния последних лет правления Хрущёва.
С тактической точки зрения курс на коммунизм был выходом. А вот в стратегическом плане Хрущёв проиграл. Проиграл тотально.
(Продолжение следует.)
Читайте в любое время
