Роза — обязательный и, по сути, главный элемент павловопосадского платка. Этот всепланетный символ любви, воспетый поэтами на множестве языков, присутствовал и на персидских шалях, послуживших прообразом для русских мастеров-платочников.

Знаменитым павловопосадским платкам уже больше 150 лет. Но их популярность у женщин России ничуть не уменьшается.

Один из первых старинных рисунков платков, с которых и началась их слава.

Рабочее место художника.

Павловопосадская мануфактура в начале ХХ века. Все эти кирпичные строения фабрики прекрасно сохранились и по сей день.

Основные цвета набивали на ткань деревянными шаблонами-набивками (фото вверху). Контуры рисунка отпечатывали с помощью металлических форм (фото внизу). Для их изготовления использовали деревянные формы с узкими канавками, в которые заливали металл. Получа

Набивалась краска на ткань тяжёлой металлической киянкой. Постукивали по шаблону-набивке не только массивной ударной частью, но и ручкой.

Деревянная форма для изготовления печатной отливки и сама отливка со сложным, тонким рисунком. Накладывать отливку на полотно в процессе нанесения полного рисунка платка приходилось до 400 раз.

Накладывать набивку на полотно нужно было всякий раз исключительно точно, чтобы не смазать многоцветный рисунок.

Сегодня краски на платки наносятся с помощью шаблонов. Шаблон передвигается по столу, останавливаясь над каждой заготовкой. В этот момент резиновая ракля начинает двигаться по шаблону, вдавливая через отверстия на ткань краску.

Белая пряжа из отборной шерсти австралийских мериносов превращается в таком цеху в платочное полотно.

Перед тем как отправить шаблон в путь по столу с натянутым полотном, его заправляют краской.

Так выглядит заготовка после первого прохода шаблона. Нанесена «первая краска».

Обрезка края платка перед вязкой бахромы.

Финальная операция изготовления платков — вязка шёлковой бахромы. Как и полтора века назад, делают это вручную работницы-бахромщицы, передавая приёмы своего мастерства из поколения в поколение.

Самые популярные в разные времена модели павловопосадских платков на стендах заводского музея.

Созданные новые рисунки платков непременно обсуждают всем коллективом художников мануфактуры. Слева направо: Наталья Белокур, Татьяна Сухаревская, Ирина Дадонова, Елена Фаворитова и главный художник предприятия Виктор Зубрицкий.

Хотя именно платок наряду с матрёшками, палехскими миниатюрами и гжельской керамикой давно сделался массовым сувенирным символом России. Точнее, павловопосадский расписной платок, не выходящий из моды несмотря ни на какие её колебания и причуды. Вячеслав Зайцев — первый советский модельер, получивший настоящую известность за рубежом, свой первый международный показ проводил в Германии в 1970-х годах и там добился первого успеха. Одним из основных элементов в его коллекции были платки Павловского Посада. Этим показом Зайцев немало удивил маститых ветеранов индивидуального пошива носильных вещей для богатых и капризных женщин. Советского модельера оценили и признали его право заниматься тем же самым — малополезным для большинства населения планеты, но весьма престижным — делом. Им он с успехом и занимается поныне.

Тем не менее одному из символов народного творчества России чуть более полутора веков. Намного меньше, чем национальным символам других стран — вроде шотландского килта, индийского сари или германского дирндля. Не в этом ли причина того, что нет о нём народных песен? Не успели сочинить? Возможно, и так. Кстати, о матрёшках тоже в народе не поют, матрёшки ещё моложе. И о них тут следует сказать подробней, поскольку есть у матрёшек и платков из Павловского Посада нечто общее.

На рубеже ХХ столетия из Японии привезли в Москву игрушку в виде лысого и грустного японского мудреца. Внутри мудреца сидел такой же, только ростом поменьше, внутри этого следующий и так далее. Японским детям старичок нравился, потому что они к нему привыкли, а русские дети — нет: мало кто удерживался от слёз жалости, добравшись до последнего, самого маленького, такого же лысого и печального. Поэтому мастера московской фабрики игрушек решительно модернизировали японское народное изобретение, превратив старичка в румяную русскую девушку Матрёну, весёлую, яркую и разноцветную. Теперь русские дети были рады, и не только они. Довольны были также практически все европейцы, поскольку отпала необходимость ездить за оригинальными составными игрушками на край света, в далёкую и не всегда гостеприимную в то время страну, родину кимоно и харакири.

Но вернёмся к платкам.

Началом Павловопосадской платочной мануфактуры официально считается год 1795-й, когда государственный, казённый крестьянин Иван Лабзин организовал производство платков из шёлковой нити, которую сам покупал на ярмарках и привозил в свою деревеньку, вошедшую позднее в поселение, получившее название Павловский Посад. Производство его, насчитывающее 12 ткачих, тихонько ткавших шёлковую ткань в своих избах, называлось фабрикой. Подобных фабрик в округе было несколько десятков. Платочки так себе — «средней руки» да «плохой доброты». Но Иван Лабзин был человеком трудолюбивым, экономным и предприимчивым. Фабрика его росла и богатела. Сам же он производил и торговал, скромно оставаясь в крестьянском сословии. Только внуки его по необходимости расширять сбыт продукции по разным городам перешли в купечество — это важная деталь, как станет ясно чуть дальше.

Фабрика Лабзина счастливо пережила Отечественную войну 1812 года, хотя местность эта — Вохоньская волость — стала одним из центров партизанского движения. Именно там знаменитый Герасим Курин — тоже из казённых крестьян — собрал отряд в пять с лишним тысяч бойцов, с которыми изрядно потрепал подразделения наполеоновского маршала Нея, за что после окончания войны был удостоен Георгиевского креста 1-й степени.

Но настоящая история знаменитых павловопосадских платков начинается с середины XIX века. Хозяином фабрики после смерти отца стал двадцатидвухлетний Яков — правнук Ивана Лабзина. Судьба свела его с Василием Грязновым — мелким и не вполне удачливым купцом, тоже вышедшим из сословия государственных крестьян Павловского Посада. Жаль, что история не сохранила подробностей их встречи и завязавшейся теснейшей дружбы, которая продолжалась до кончины Василия в 1869 году. Лабзин был предприимчив, умён и, по местным меркам, богат, Грязнов — светел. Яков Лабзин женился на сестре Грязнова и сделал его своим полноправным компаньоном. Вместе, рука об руку, они занимались делами фабрики. Но в разных ипостасях. Производство и коммерция были в ведении Якова. Грязнов ведал просветительской, бытовой и духовной сферой: организовал несколько школ для детей рабочих (коих на подъёме производства насчитывалось более двух тысяч), больницу при фабрике и приют-богадельню для одиноких стариков и больных, составлял благотворительные программы и надзирал за их исполнением. Мечтал основать в Павловском Посаде монастырь. Выходил в Святейший синод с инициативой, но одобрения не получил, ибо соседство предполагаемого обиталища старцев с фабрикой, где рабочие пьют водку и сквернословят, было признано неосновательным. Впрочем, после его смерти, в 1903 году, монастырь — женский — всё же состоялся. Он просуществовал до 1920 года, пока история страны не приняла несколько иное направление.

Вступив в права владельца фабрики, Яков Лабзин совершил на ней технологическую революцию. Набрал специалистов, перестроил старые и построил новые цеха, внедрил новые технологии. Павловопосадская мануфактура стала производить шерстяные платки с печатным (набивным) рисунком. Принцип производства можно объяснить в нескольких словах: на отбеленную шерстяную ткань накладывали намазанный краской шаблон, по которому колотили увесистой киянкой, навечно вбивая краску в структуры тканого волокна. Но это только принцип.

Полный технологический цикл описывать намного дольше. Соткать полотно из шерстяной пряжи. Отбелить, высушить, вытянуть, подготовив к нанесению рисунка. Нарисовать рисунок. Изготовить по нему форму-шаблон двух типов — «манеру» для обозначения контуров рисунка и «цветок» для нанесения краски. Это крайне сложное и тонкое дело под стать мастерству гравировщика — надо нанести узор на дерево, прожечь линии на определённую глубину, а потом залить выжженные тонкие канавки свинцом. Краска на платке не одна — столько же нужно и шаблонов. Да и сама форма не во весь размер платка, а на одну из симметричных частей рисунка. Короче говоря, для изготовления одного платка в 16 красок требовалось до 400 наложений деревянных форм.

Но в истории появления павловопосадского платка технические подробности не самые интересные.

Изначально Яков Лабзин и Василий Грязнов намеревались выпускать на фабрике точные копии персидских платков и кашмирских шалей, чрезвычайно популярных не только в России, но и в Европе (известно же было всем, как обожала такие шали Жозефина Богарнэ — самая любимая женщина и супруга Наполеона Бонапарта), то есть копируя абсолютно всё — от размеров до рисунка. Так поначалу и делали. Однако экзотические растения субтропиков — всякие пальмы, бананы и кокосы, — составляющие орнамент персидских платков, подобно армии Наполеона Бонапарта, не выживали в суровом российском климате. Русские художники стали рисовать растения среднерусской равнины — ромашки, васильки, ландыши, пастушью сумку. Ну и королеву цветов — розу конечно же не забыли. Вот в чём связь между платками и матрёшками: и то и другое, вроде бы заимствованное на далёкой чужбине, в руках русских мастеров превращалось в настолько ярко национальное, что речи о плагиате и быть не могло. То, что теперь делали в крохотном подмосковном городке Павловский Посад, далёкому Кашмиру и не снилось.

Тут и поджидал Лабзина и Грязнова небывалый коммерческий успех! Тогда и появился знаменитый павловопосадский квадратный платок, шаль — называйте как угодно, — за которым в лучших магазинах Петербурга и Москвы выстраивались очереди, как за колбасой по два рубля двадцать копеек в СССР накануне перестройки!

Покупать такие платки могли себе позволить только состоятельное дворянство и наиболее богатое купечество. Лишь к началу ХХ века, с расширением производства Павловопосадской мануфактуры и некоторым снижением цен, подобные приобретения стали делать зажиточные крестьяне и горожане среднего достатка. И эти приобретения становились такими же семейными ценностями, как кольца, ожерелья и меха, передаваемые в качестве приданого или наследства. Может, и здесь причина того, что про платки нет народных песен? О дорогих, недоступных вещах народ песен не пел. Разве что о любви да о свободе…

Производителей платков в России было немало, но Павловопосадская мануфактура стала крупнейшей и известнейшей. Наследники Якова Лабзина (он почил в 1891 году) имели статус «Поставщика Двора Его Императорского Величества» и фирменный герб — аналог известного нам знака качества.

Потом грянула Октябрьская революция. За ней Гражданская война, экспроприация экспроприаторов, разруха, голод… Короче говоря, качественные шерстяные и шёлковые платочки делать надолго перестали — не было сырья. Работали большей частью с хлопчатобумажными тканями. Однако мануфактура (она в первое советское время была переименована в Старо-Павловскую фабрику) работу не прекращала. Делали платки с картинками на революционные темы, про индустриализацию и коллективизацию — именно таков был производственный заказ от власти. Вообще, проследив поименования нашего выдающегося платочного производства, можно во многом понять и время, в котором оно существовало.

1868 г. Полное товарищество «Яков Лабзин и Василий Грязнов».

1892 г. Товарищество на паях «Товарищество мануфактур Я. Лабзина и В. Грязнова в Павловском Посаде».

1918 г. Старо-Павловская фабрика № 11 Государственного камвольного треста ВСНХ.

1928 г. Фабрика имени 10-й годовщины Красной Армии Главного управления шерстяной промышленности.

1963 г. Московское производственное платочное объединение.

1989 г. Павловопосадское производственное платочное объединение.

1992 г. Акционерное общество закрытого типа «Павловопосадские шали».

1995 г. Открытое акционерное общество «Павловопосадская платочная мануфактура».

Как бы то ни было, фабрика все тяжкие времена пережила. В последние годы существования СССР «Московское производственное платочное объединение» выпускало 25 миллионов единиц продукции в год — платков, платочков, кашне, шарфов и шалей, которые расходились внутри страны, а также в странах Восточной Европы. Но прежде чем продолжить разговор о настоящем, ненадолго вновь вернёмся в прошлое.

Деяния Василия Грязнова на ниве благотворительности люди оценили и запомнили. Похороны совладельца платочной фабрики купца Грязнова собрали тысячную процессию скорбящих жителей Павловского Посада. Относились к нему, как к святому, и спустя несколько лет послали в Синод прошение приобщить Василия Грязнова за благие, богоугодные дела к лику официальных святых. Прошение то залежалось и было обнаружено лишь в 1920 году представителями новой власти. И найдя его, новая власть внезапно решила провести на примере Василия Грязнова показательно-пропагандистский процесс против купцов-мироедов. Пусть даже усопших полвека назад. Страшно интересно бы узнать, кому первому пришла в голову эта идея. Но — увы! — за давностью лет такое невозможно.

Из Москвы в Павловский Посад прибыла судебная комиссия, чтобы заочно судить Грязнова как эксплуататора. По ходу дела и женский монастырь прикрыли, быстро осудив настоятельницу, которой было без малого 80 лет, за деятельность против революции. Потом начался показательный процесс, в ходе которого народу объяснили, что купцы Лабзин и Грязнов зарабатывали первоначальный капитал с кистенями на большой дороге, грабя и убивая идущих по своим делам пролетариев и представителей трудового крестьянства. Удивительно, но даже засняли этот процесс на киноплёнку и сделали документальный фильм. Вплоть до начала 1990-х годов подробная информация о злодеяниях купцов-мироедов, потомственных крестьян Лабзина и Грязнова, содержалась на стендах маленького музея в одном из зданий фабрики…

«Лихие 90-е» мы пропустим — время подробно узнать и поговорить о них настанет ещё не скоро, ныне важно лишь то, что и производство и люди, которые его вершили, сохранились.

Технология платочного производства менялась. Теперь используются не деревянные формы, а большие, в полный размер платка, шаблоны. Частая сетка натянута на раму и покрыта воском. Свободными остаются лишь те ячейки, через которые краска определённого цвета наносится на ткань, разложенную лентой на длинном рабочем столе. Прошёл шаблон по всему столу, сделав 24 отпечатка, печатники снимают его и устанавливают следующий с очередным элементом рисунка и новой краской. Сколько красок заложил художник в рисунок — столько и потребуется шаблонов.

Шерстяную ткань из пряжи отборной шерсти (только с холки и спины) белых австралийских мериносов ткут здесь же, на фабрике. Сотканное полотно отбеливают, промывают и заваривают, исключая последующую усадку изделия, затем сушат и даже подвергают плазмохимической обработке тлеющим электрическим разрядом в вакуумной камере, чтобы волокна прочнее сцеплялись с краской. В советские времена специально для нужд Павловского Посада в Австралии закупили две отары мериносов, которых пасли на Северном Кавказе и на Алтае. Однако в годы перестройки за чистотой породы не уследили, местные бараны подпортили безупречную белизну овечьей шерсти, так что шерстяную нить сегодня приходится вновь везти из далёкой Австралии.

Готовую платочную ленту обрабатывают влажным паром в машине, которая называется зрельник. После такой обработки краски как бы «прозревают», становятся ярче, насыщенней. Затем смывается лишняя краска, полотно вновь сушат и разрезают на отдельные платки.

Теперь остаётся обвязать края платков шёлковой бахромой. Машин для обвязки ещё не придумали, и такую операцию, как и полтора века назад, делают вручную. Бахромщицы — а многие из них занимаются этой работой из поколения в поколение — вяжут из отдельных нитей клетки, окончательно придавая павловопосадскому платку знакомый российским женщинам внешний вид.

Но начало всему — работа художников. Именно сложившейся за долгие годы школе авторского рисунка обязан павловопосадский платок своей популярностью. На манукфактуре работают восемь художников, творчество которых неоднократно отмечалось профессиональными премиями, в том числе и государственными. Однако следование традициям отнюдь не означает постоянное копирование чего-то заданного раз и навсегда. Когда-то на платках преобладал чёрно-зелёно-красный орнамент, современные технологии принесли намного больше цветового разнообразия и дали свободу авторской фантазии. Каждый художник нового поколения, сохраняя основу, привносит в рисунок нечто своё, обеспечивая таким образом живое, естественное развитие традиции. Потому и не уменьшается популярность изделий Павловопосадской мануфактуры. Сейчас здесь ежегодно выпускают 1 млн 200 тыс. шалей, платков, кашне и шарфов 600 различных орнаментов. Спрос на них из года в год постоянный. Интересно, что в интернете на сайте мануфактуры образовался обширный форум «шалеманок» — ценительниц павловопосадского платка, активно обсуждающих каждую новинку производства. И такие ценительницы даже вносят свои предложения, которые нередко с удовольствием учитывают художники. Работают-то они на людей.

№3, 2013