Желая привлечь внимание к какому-либо событию, мы говорим: «Это будет гвоздь программы». Откуда вдруг в русском языке появился этот странный «гвоздь»?

Жорж Гарен. Освещение башни Эйфеля во время Всемирной выставки 1889 года. Иллюстрация: Wikimedia Commons/PD.

Перенесёмся в далёкий 1889 год, когда в столице Франции открывали Всемирную выставку, посвящённую 100-летию взятия Бастилии. В Париже той весной многое происходило впервые. Публике представили чудо технического прогресса — действующую фотокабину; продемонстрировали грандиозные возможности электричества; показали множество текстильных станков и паровых машин, автомобили Даймлера и Бенца с двигателем внутреннего сгорания… Шутка ли! XIX столетие уходило в историю, на парижских улицах ощущалось дыхание приближающегося XX века.

На территорию экспозиции посетители попадали, пройдя под аркой построенной инженером Гюставом Эйфелем металлической башни, которую после окончания выставки планировали разобрать. Но случилось так, что башня Эйфеля стала самой узнаваемой достопримечательностью и символом Парижа. Вполне возможно, что если бы её разобрали, то «никаких гвоздей», о которых писал В. В. Маяковский, в русской поэзии не появилось бы. К слову, Маяковский после посещения столицы Франции написал стихотворение «Париж (разговорчики с Эйфелевой башней)», в котором напрямую обратился к знаменитому сооружению:

— Я разагитировал
вещи и здания.
Мы —
только согласия
вашего ждём.
Башня —
хотите возглавить
восстание?
Башня —
мы вас выбираем
вождём!

Вокруг высоченной башни, которую было видно из отдалённых уголков города, разгорелись страсти. Одни восхищались красотой инженерной мысли и исполнением замысла, другие негодовали, считая башню воплощением уродства. Среди недовольных были такие известные писатели, как Ги де Мопассан (он часто обедал в ресторане Эйфелевой башни, поскольку только там мог не видеть громадную конструкцию в полный рост), Эмиль Золя, Дюма-младший. Вместе с сотнями парижан они подписали петицию к муниципальным властям, требуя разобрать сооружение, дабы не изменять исторический облик города. «Железная леди», как назвали башню парижане, никого не оставляла равнодушным: за шесть месяцев с ней познакомились около двух миллионов посетителей.

Между прочим, выражение «пролетел, как фанера над Парижем», которое означает неудачу, провалившиеся планы, несбывшиеся мечты, народная молва связывает с Эйфелевой башней. Говорят, что в самом начале XX века некий лётчик по имени Огюст Фаньер, совершая показательный полёт над французской столицей, решил пролететь под аркой Эйфелевой башни, но аэроплан потерпел аварию. Историки, впрочем, не подтверждают данный факт, зато упоминают имя Армана Фальера — президента Франции в 1906—1913 годах, который считал, что будущее за авиацией, и вкладывал большие средства в новую тогда сферу. Критикуя президента, газеты публиковали карикатуры, изображающие Фальера верхом на аэроплане, пролетающем на бреющем полёте рядом с Эйфелевой башней. Слова «Фаньер», «Фальер» и «фанера» созвучны в русском языке. Отсюда, возможно, и выражение «пролетел, как фанера над Парижем».

В 1889 году башню ещё не называли именем её создателя. Посетители выставки, приглядываясь к трёхсотметровой громадине, всё чаще сравнивали её с гвоздём, и среди парижан родилось новое выражение: «le clou de l'exposition» — «гвоздь выставки». Словом «clou» французы называли не только металлический стержень со шляпкой, но и всё самое важное, заметное, значимое. В русском языке слово «гвоздь» не имело до поры метафорического значения, но под влиянием французского фразеологизма его смысловое поле расширилось, и мы стали часто употреблять выражение «гвоздь программы», вкладывая в него новое содержание.

Спустя 130 лет после того, как над Парижем выросла чудо-башня Эйфеля, мы не вспоминаем, откуда вошло в нашу речь выражение «гвоздь программы». А стоит вспомнить, ведь этот фразеологизм часто стали использовать неправильно, поскольку забыли о его этимологии. Такие выражения, как «Главным гвоздём программы стала…» или «Этот гол стал настоящим гвоздём», можно слышать всё чаще и чаще. Но «гвоздь» — микромакет Эйфелевой башни — не нуждается в дополнительных, усиливающих его значение прилагательных. Он и без того означает, как мы помним, самое главное, важное, значимое. Одним словом, знание происхождения слов или фразеологизмов позволяет избежать ошибок и речевых казусов. И в этом гвоздь данной статьи!

№1, 2020