Уже двадцать лет нет с нами нашей мамы, Прасковьи Ивановны, но благодарная память хранит о ней все хорошее и будет хранить, пока живы мы, ее дети, "кровиночки", как она часто говорила. А "кровиночек" этих у нее было семеро.

Я, конечно, не помню, как родился и как прошли первые годы моей жизни, но хорошо помню, как об этом рассказывала мама.

Было лето 1928 года. Родители собрались поехать на загон и нажать первый снопок ржи нового урожая. Бабушка Авдотья уговаривала маму не ехать. "Куда ты, Проска, такая брюхатая! Тебе родить вот-вот, а ты на жнитво!" Но мама все-таки настояла на своем, уж очень хотелось ей свежего хлебушка, ведь бескормица в те годы была почти постоянной.

Отец запряг лошадку в телегу, положил ватолу (подстилку из грубой ткани), торпище (полог из грубой пряжи для сушки зерна), серпы, и они поехали на загон, где поспевала рожь. В дороге у мамы начались предродовые схватки. Стало ясно, что добраться до родильного отделения Кермисинской волостной больницы не успеют. ...Отец перегрыз пуповину и, радостный от того, что родился мальчик, погнал нашего Ветерка по селу Кермиси.

В родильном отделении к нашему приезду уже была одна мама с мальчиком, появившимся на свет на неделю раньше меня, которого назвали Сережей. Имя это понравилось моим родителям, и они дали его мне во время крещения.

Когда я родился, моим родителям было по двадцать два года от роду, а зарегистрированы законным браком и обвенчаны они были в 1925 году, в возрасте девятнадцати лет. Первыми на белый свет появились двойняшки - Вера и Надя, родившиеся в 1926 году, им и предстояло нянчить братика, как водилось тогда в многодетных семьях. Бабушка Авдотья часто поручала старшеньким: "Вера, Надя, покачайте зыбку-то, Сереня заснет скорее". Сама же все время пряла или вязала. Бабушку за глаза звали "мать стара", видимо, потому, что мама, молодая мать, постоянно трудилась в поле или по дому, ухаживала за скотиной, а мать стара опекала нас и организовывала весь наш детский быт. Мы всегда ее звали мамой и никогда не называли бабушкой.

Об отце как о воспитателе говорить нечего, он всегда при деле: то с лошадью на поле, то в извозе, то в кузнице. Но уж когда появлялся в избе и садился на лавку, вся малышня (у нас называлась полодня) кто бегом, кто ползком спешила забраться к нему на колени.

Мать стара была главной хозяйкой, маме она приходилась свекровью. "Хорошо тому жить, у кого бабушка ворожит". Мама относилась к свекрови с уважением и нам с малых лет внушала быть всегда уважительными к старшим. "Конечно, как кого величают, так и почитают, - говорила она. - Вон Настина свекровь-то, Чугуниха, ох и строга! Сам-то свекор - гроза, а свекровь выест глаза, вечно недовольная. А мне Бог послал - и мужик исправный, и свекровь славная".

Вскоре после моих крестин мама снова впряглась в работу. Ведь началась деловая пора, когда каждый день год кормит. Укутавшись в зипун, несмотря на жаркое лето, и укутав меня, села в телегу и поехала с отцом жать рожь в загоне (отец-то уже зажинал в день моего рождения).

"Не поле родит, а загон, не игла шьет, а руки". Вот так мама проводила свой, как теперь говорят, декретный отпуск. Нажнут, навяжут с отцом снопов, сложат их в крестец и меня на снопы в тенек положат. Когда заору, мама спешит меня кормить грудью, а насытив, снова под крестец уложит и опять жнет, вяжет снопы. Приближался Евстигней - конец жатвы. В этот день жницы катаются по жнивью, приговаривая: "Жнивка, жнивка! Отдай мою силку, на пест, на мешок, на колотило, на мотовило, на кривое веретено!"

А дома тем временем мать стара нянчит Веру и Надю, которым уже по третьему годику пошло. Бабушка Авдотья только успевает поворачиваться: то покормить девчушек, то лоскутьев наготовить, чтобы в куклы играли.

Во дворе раздается ржанье Ветерка, и все высыпают на крыльцо. Бабушка крестится, глядя на отца и маму со мной на руках. А девчонки вцепились ручонками в мамин сарафан, и так все, вчетвером, заходим в избу. Вера с Надей не отходят от мамы, когда она начинает кормить меня. Мама рассказывает бабушке о том, как поработали на поле, каковы хлеба уродились. "Хорошие ныне хлеба, - говорит мать стара, - да работы много, может, нанять кого на уборку-то?" Подходит отец, вся семья в сборе, решают, как работать дальше. Отец предлагает с завтрашнего дня не жать рожь серпами, а косить крюком, мама же будет за ним только вязать. Мама, накормив меня, кладет в зыбку, мать стара качает и велит ей собирать ужин. Отец, пропахший потом и полем, садится в передний угол, с Верой и Надей на коленях. Ужинали просто: каша пшенная с молоком в большой глиняной чашке. Мама берет от отца одну из девочек, и теперь оба хлебают большими деревянными ложками, периодически помогая малышкам управляться с едой.

Тем временем по улице проходит стадо коров, и все выбегают встречать Субботку и Пятенку, наших кормилиц и поилиц ("Корова на дворе, харч на столе"). За ними шествуют их дети, две телочки - Ночка и Неделька. Шествие замыкают пастух, дядя Федя-шестипалый, с подпаском Семкой-рыжим. "Как там наши кормилицы-то, в стаде не беспокоят?" - спрашивает отец, угощая пастуха куревом.

Следом появляется овечье стадо, и по всей улице раздаются голоса: "Веч, веч, веч". "Где вы, окаянные?" - причитает соседка, бабушка Стеня. "Скотину водить, не разиня рот ходить!"

Мама начинает доить коров, а нацедив молока в горшки, поит всех парным молоком. Отец во дворе наполняет колоды водой на ночь, чтобы скотина могла пить.

Все убрано, все укладываются на покой, а маме еще надо в погреб молоко поставить, обсудить с засыпающей бабушкой завтрашние дела. И так день за днем в трудах, ведь дело шутки не любит, да и от свекрови неохота получать упреки.

В 1930 году мама снова рожает девочку, которую окрестили Настей. Этот и последующие годы, 1932-й и 1934-й, когда родились Маша и Зина, совпали с проводимой на селе сплошной коллективизацией, принесшей в нашу семью, как, впрочем, и в другие, много горя. От постоянного недоедания мы стали болеть и, несмотря на старания родителей, одна за другой умерли Вера и Надя. Мама целый год не снимала черный платок.

Если раньше своим трудом родители могли безбедно содержать семью, то теперь, голодая, надо было ожидать, что дадут на трудодни, да и дадут ли?! Мужчины под разными предлогами бросали семьи, дома, уходили на заработки в города, присылая оттуда посылки и деньги на содержание детей, а со временем увозя семьи. Мама не раз советовала отцу покинуть село и уехать куда глаза глядят, но отец противился да и боялся нарушить закон (ведь крестьяне были беспаспортными). Так и работал в колхозе вплоть до начала войны.

Умерла мать стара, а в 1936 году мама снова родила девочку, которую окрестили Нюрой. Малышка пожила недолго и умерла от дифтерии. Мама опять в черном платке, обливается слезами.

Мама, мама, сколько ты пережила за свои семьдесят с небольшим лет! Проводив мужа на войну, ты взвалила на свои плечи, закаленные в труде, такой груз жизненных неурядиц, что иному и во сне не приснится. В конце 1941 года пришло извещение, что отец пропал без вести на фронте. Власти расценили это как измену Родине, лишив нашу семью, маму и четверых детей, всех льгот и пособий. Но ты не сдавалась, не жалела сил, работала и в колхозе, и в огороде. Сохраняя нас и оберегая, заставляла учиться, высоко оценивая грамотных людей, хотя сама была неграмотной. Был голод, ты не ела, но кормила нас, был холод, ты впрягалась в салазки и вдвоем с соседкой везла дрова из лесу.

Летом, возвращаясь с поля, несла вязанку выполотого сорняка, какого-нибудь пырея, лебеды, повители на корм скотине. Присев на минутку на крылечке, собрав нас, твоих "кровиночек", вокруг себя, ты расспрашивала, как мы без тебя провели день, как выполнили твои поручения и задания, и ни слова о своей усталости.

Когда закончилась война, стали возвращаться с фронта мужики. Но среди них не оказалось твоего мужа, нашего отца. Сколько слез было пролито, сколько горя и печали было на лице твоем в этот победный год. Ты все ждала и надеялась, что вот-вот появится твой Тихон, и мы вместе со всеми станем праздновать Победу. Нет, не суждено, не отпущено Богом, радоваться тебе. И ты, оставшись солдаткой в тридцать пять лет, так и хранила до конца дней своих верность нашему отцу и нам.

Я горжусь, что родился в простой крестьянской семье - очень порядочной, трудолюбивой. Мама, совершенно неграмотная, знала наизусть молитвы, песни, всевозможные сказы, в молодости пела в церковном хоре. И то, что теперь мы, дети нашей МАМЫ, сами став дедушками и бабушками, учим своих детей и внуков быть честными, трудолюбивыми, порядочными, - заслуга нашей мамы.

Наука и жизнь // Иллюстрации

№3, 2002