В газетах иногда можно прочитать о ткачихе Волконской, токаре Шаховском, комбайнере Шереметеве. Неужели все эти трудящиеся люди — выходцы из знатных дворянских   семейств?

Крестьяне или князья?

В газетах иногда можно прочитать о ткачихе Волконской, токаре Шаховском, комбайнере Шереметеве. Неужели все эти трудящиеся люди — выходцы из знатных дворянских семейств?

Нисколько. Но какое-то отношение к этим родам они все-таки имели. И вот каким образом. Еще в годы крепостного права помещик иногда давал «волю» крепостному — безвозмездно или за деньги. Случалось, что при этом он «делал честь» своему рабу, записывая его в отпускной под своей барской фамилией: дескать, век обо мне должен помнить и бога молить. Но чаще бывало иначе.

В 1860-е годы, после отмены крепостного права, сотни тысяч крестьян, оставшихся без земли, потянулись в поисках работы в города. Чтобы переменить место жительства и наняться на работу (хотя бы временно), нужно было обзавестись паспортом: «беспачпортных» не только не брали на работу, но и наказывали, как бродяг. И вот крестьянин отправляется к местному начальству за выпиской паспорта. А в паспорте — графа «фамилия». Что это такое, крестьянин обычно и понятия не имел. Происходил примерно следующий разговор. Чванный писарь спрашивал: «Фамилия?» «Чего?» «Прозвание, спрашиваю, какое?» «Сидоровы мы» (по имени отца или деда). Или же вспоминалось прозвище родителя: Бобылевы, Лихачевы, Гореловы, а то и название деревни. Поскольку таким же образом в дальнейшем происходила регистрация оседлых жителей, то до сих пор очень многие деревни населены людьми, фамилии которых совпадают с наименованием родного места. В этих случаях обычно не деревня получала название от своих коренных жителей, а гораздо чаще наоборот: жители назвали себя именем деревин, нередко совпадавшим с именем помещика.

Но бывало и так, что писарь, не добившись толку, кричал: «Да чьи же вы?» И тут крестьянин вспоминал фамилию своего недавнего владельца; «Оболенские мы, батюшка» или «Шереметевых человек». Чтоб не ломать себе голову, писарь так и записывал Нечего и говорить что неграмотный, темный крестьянин не отдавал себе отчета сколь важен был для него и его потомство этот момент выбора наследственной фамилии,— ему лишь бы паспорт скорей выписали, а там «хоть горшком назови, только в печку не ставь». Из-за этого многие из нас носят фамилии совершенно случайные, рожденные в обстановке спешки, произвола, неуважения к человеку.

Так и появились на Руси рабочие и крестьяне с совершенно чуждыми им аристократическими фамилиями.

Конечно, появление у трудящихся людей «барских» фамилий могло быть и простым совпадением. В Февральской революции, свергнувшей династию Романовых, участвовало немало рабочих, крестьян и солдат Романовых; наряду с князьями Юсуповыми и графами Игнатьевыми существовали рабочие с той же фамилией. Просто-напросто у тех и других были предки-тезки Романы, Юсупы, Игнатии, разумеется, ни в каком родстве не состоявшие.

Бывало и так, что при регистрации властями человек не мог или не хотел говорить о своем происхождении. Тогда писарь, не добившись толку, записывал, не утруждая себя: Бесфамильный или Беспрозванный, Непомнящий, Неизвестный или Безродный. И вот парадоксальная фамилия Бесфамильный и ей подобные утверждаются во всех последующих поколениях.

Что касается «барских» фамилий, то к ним можно отнести не только подлинные фамилии душевладельцев. Есть, так сказать, и нарицательные «барские» фамилии. Это Князевы, Графские, Дворяниновы, Помещиковы, Бариновы. Здесь уже можно почти с полной уверенностью сказать, что никто из них не дворянского происхождения хотя бы потому, что дворяне издавна имели фамилии. Все это потомки Князевых, графских, дворяниновых, то есть помещиковых, бариновых людей, крестьян, называвших и запоминавших своих владельцев не по фамилии (подчас сложной), а по званию.

Нередко помещик был известен в округе по кличке, данной крестьянином. При регистрации крестьянин мог вспомнить не фамилию, а прозвище бывшего своего барина — и вот за ним закрепляется не очень красивая фамилия, образованная из прозвища не отца и деда, а помещика, скажем, Жадов, Глотов, Хижняков (хижняк — хищник).

Если же помещик был военный и более известен по своему чину, то его крепостные могли записаться Генераловыми, Полковниковыми, Ротмистровыми, Майоровыми, Капитановымп, Офицеровыми и т. п. «Унтер-офицерские» фамилии встречаются реже и имеют другое происхождение. Вахмистровы, Капраловы, Сержантовы — обычно потомки действительных «нижних чинов». Дворяне же в старину в унтер-офицерских чинах служили недолго, только в ранней юности, очень быстро выслуживаясь в офицеры. Фамилии рядовых — Солдатов, Гусаров, Матросов, Пушкарев — также напоминают о родоначальнике — солдате, гусаре, матросе, пушкаре.

Кстати, военное ведомство тщательно следило за тем, чтобы фамилии принятых на военную службу не «оскорбляли слух». Еще в приказе о наборе рекрут 1766 года требовалось, «дабы поступающие в команду люди не были писаны в формулярах с непристойными прозваниями». А в одном из документов Генерального штаба за 1826 год приказывается: «...если кто из принятых рекрут будет иметь прозвания непристойные, а тех писать в полках, так и во всех списках и перекличках отчеством» (то есть его краткой формой, без «ич»). Однако нередко армейское или флотское начальство переименовывало служивого без всякого повода, просто по своему усмотрению,— такие случаи наблюдались и в первую империалистическую войну.

Очень богата фантазия русского народа. Навсегда утрачен след происхождения множества фамилий. Прозвища могли быть совершенно случайными, связанными с тем, что человек попал в те или иные обстоятельства; вспомним историю прозвища Щукарь у Шолохова. Нигде подобного рода истории не фиксировались, и часто повод к прозвищу забывался самими современниками. Правда, сохранились семейные легенды, объясняющие происхождение той или иной фамилии. Очень многие из них явно надуманны: так, известные уральские купцы Строгановы считали себя потомками казака, который, попав в плен к туркам, был ими искалечен, «обстроган» и получил кличку Строганый.

Более убедительно предание о графах Разумовских. Украинского казака Григория односельчане прозвали Розумом за то, что в пьяном виде он любил похваляться своей особой: «Що то за голова, що то за розум!» Сын Григория Алексей унаследовал прозвище Розум, но, попав в петербургскую певческую капеллу, был записан Разумовским. Отсюда началась его головокружительная придворная карьера, и сын пьяницы Розума стал родоначальником графов Разумовских.

Труднее установить происхождение фамилий трудовых русских людей: никто ими обычно не интересовался, мало кто записывал. Тем ценнее случайно дошедшие до нас сведения. Вот как, например, образовалась фамилия знаменитого нашего полководца Чапаева. Дед Василия Ивановича, работая старшим на лесосплаве, любил покрикивать на медлительных артельщиков: «Чепай!»,— то есть «зацепляй бревно багром». Так и получил он прозвище Чепай, или Чапай — дети и внуки его стали Чапаевыми.

В своей «Книге о языке» замечательный русский педагог М. А. Рыбникова приводит рассказы о происхождении некоторых русских фамилий, записанный со слов крестьян Вяземского уезда. Из этих примеров мы видим, как случайны и прихотливы первоисточники, как трудно, не зная истории данной семьи, судить о ее фамилии.

«Селезень. Исстари прозвали Селезнем по случаю того, что усадьба в деревне находилась на самом низком месте, где всегда под домом вода стояла. Селезня теперь переделывают в Селезнева».

«Ручкин. У мальчика рука болела правая, словно отсохшая стала. Все дела больше левой рукой справляет, даже богу молится. Вот прозвали его Ручкин, и все потомство пошло Ручкины».

Здесь интересно, что прозвище сразу же было дано в форме фамилии — не «Ручка», а Ручкин.

А вот дословный рассказ крестьянина Барабана Семена Павловича: «А зовут меня Барабаном по отцу деда. Он барабан нашел, по дороге где-то солдаты, должно, потеряли. Принес его отцу Дмитрию Сережанскому (сельский священник). Ну, тот подивовался и говорит: «Значит, тебе, Осипушка, и быть отсель Барабаном». Так и деда Митрия звали Барабан, и батьку тож. И детки пошли Барабанята. Из плена сын так и пишет: Евдоким Семенов Барабанов... (Разговор происходил в первую мировую войну.) Люблю, когда меня Барабаном зовут! Как скажут «Барабан», так я тотчас и откликнусь: «Я за него». А что такое Семен? Семенов на деревне много, а вот Барабан — честь особая».

Здесь, в отличие от Ручкиных, прозвище держалось несколько поколений, не превращаясь в фамилию с суффиксом ов или ин. И такое, стало быть, бывало.

У меня есть знакомая Наталья Мамина — фамилия, казалось бы, очень понятная, но вот вопрос: все мы мамины, дети какой-либо матери, почему же только немногие семьи стали называться Мамиными? Ведь это то же, что именоваться Человековым — никакой не отличительный признак. Оказывается, дело сложнее: дед Маминой был петербургским извозчиком, и сослуживцы прозвали его Мамой, рассказывают, за то, что он с материнской заботой относился к своим молодым коллегам. Сына Мамы уже записали фамилией Мамин. Вот конкретная история происхождения одной из семей Маминых. Но все ли Мамины (а их не так мало) приобрели свою фамилию от прозвища Мама? Нет, думается, большинство от родоначальника, крещенного древнегреческим именем Маммий, в уменьшительной форме — Мама.

Как фамилии искажаются и меняются

Иные фамилии, некогда бывшие понятными, настолько с течением времени исказились, что стали необъяснимыми, и до первоосновы докопаться трудно или невозможно. Иногда, с забвением смысла первоначального прозвища, фамилия переосмыслялась. Так, многие Маторины (от старого областного слова «маторый», то есть матёрый, крепкий) стали в нашем веке писаться Моториными, что звучит вполне современно, напоминая о моторе.

Можно долго ломать голову над происхождением фамилии нашего выдающегося художника Крамского, хотя дело обстоит очень просто: а в ней написано вместо о. Должно было быть Кромской, то есть родом из города Кромы.

Сознательно изменялись и специально придумывались фамилии для внебрачных детей. Кое-где их называли угланами (отсюда Углановы).

В СССР живут тысячи Перовых. Вряд ли человек может напоминать перо; стало быть, здесь, очевидно, уподобление не по сходству, а по смежности. Всякий родоначальник Перовых, надо полагать, имел какое-то отношение к перьям. Доподлинная же история фамилии великого русского художника нам известна.

Перов был внебрачным сыном прокурора Криденера. Отец отдал его на воспитание дьячку. Мальчик быстро научился грамоте и особенно удивил учителя успехами в чистописании. Именно за почерк дьячок прозвал его Перовым, и эта фамилия за ним утвердилась.

Или другой пример: был в XVIII веке второстепенный писатель Пнин. Эта фамилия прежде всего заставляет вспомнить слово «пень» или же глагол «пнуть» . Но ни пень, ни пнуть здесь ни при чем; гораздо ближе, как ни странно, слово «репа». Писатель был незаконным сыном вельможи Репнина (репня – каша из репы), а своих внебрачных детей богатые люди имели обыкновение награждать своей же фамилией, но в несколько измененном виде. Так, сын Репнина стал Пниным, сын князя Трубецкого — Бецким, а побочный сын коммерсанта Нилуса прославился как актер Нильский. Знаменитый русский физик Умов родился в семье внебрачного сына помещика Наумова — как видите, в этом случае видоизмененная фамилия оправдала себя как нельзя лучше!

Сами же высокородные дворяне очень бережно относились к своим фамилиям, и не дай бог, чтобы кто-нибудь без их ведома изменил в ней хоть одну букву! Кичась своей родословном, они, часто вопреки фактам, пытались возвысить своих предков, изображая их знатными пришельцами-иностранцами. Ради этого изобретались легенды и весьма произвольно толковалось происхождение фамилий. Tак несколько русских дворянских родов (в том числе Шереметевы и Сухово-Кобылины) имело общего предка — некоего Андрея Кобылу. Это реально существовавшее лицо. Имя Кобыла позволяет предполагать что это был человек сильный, крупный, или же родители, давая ему мирское имя желали, чтобы он стал таким. В древние времена такие имена не казались унизительными. Недаром сам Кобыла назвал одною из своих сыновей Жеребцом. Но утонченные потомки XVIII века стали стесняться родоначальника со столь грубым именем. На помощь им пришел герольдмейстер Степан Колычев, который придумал легенду, будто бы подлинное имя Кобылы — Комбилла, это-де выходец из Пруссии, фамилию которого русские переиначили по-своему.

Графы Соллогубы, считавшие себя отпрысками знатного польского рода, были бы, наверное, весьма возмущены, если б им сказали, что фамилия эта происходит от украинского слова «салогуб», что означает, «торгаш».

Дворяне Бестужевы доказывали, будто бы основатель их рода — английский аристократ Бест из рода Бестюр, в начале XV века выехавший из Англии. Это, конечно, выдумка: Бестужевым не хотелось признаваться, что они произошли от человека по прозвищу Безстужий, что означало бесстыжий. Дабы приукрасить свое происхождение, чрезмерно стыдливые потомки решились на бесстыжую (чуть не написал безстужую) ложь.

Правда, не всегда русские дворяне изменяли истине, доказывая свои иноземные корни. Мы уже познакомились с Гаррахами — Гороховыми и Гамильтонами — Хомутовымм. Можно добавить итальянских выходцев Чичери и Солари, превратившихся в Чичериных и Соларевых, крымского генуэзца Тутче, ставшего родоначальником Тютчевых, молдаванина Хераску, потомки которого стали Херасковыми, датчанина Кос-фон-Даалена, основавшего дворянскую фамилию Козодовлевых. Прадед выдающегося русского художника К. П. Брюллова писался Брюлло. Очень много русских дворянских родов — татарского происхождения. Их предки переходили на службу к русскому царю, крестились, получали русские имена, а старое, татарское имя превращалось, иногда видоизменяясь, в фамилию наследников. Предок Бибиковых был татарин Би-бек (то есть князь по имени Би), Карамзиных — Карамурза, Тимирязевых — Темир-Гази, Бахметьевых— царевич Бахмет, Нарышкиных — крымский татарин Нарым или Нарышка (уменьшительный суффикс русский).

Но очень часто иноземные пришельцы приобретали подлинно русские фамилии чуть не в первом поколении. Забавно читать в документах XVII пека о том, что и Москве того времени жили: голландец Лунев, англичане Юрьев и Иванов, немец Игнатьев.

Дворянские роды вносились в специальные родословные книги. Читая их, можно подивиться некрасивости многих аристократических фамилий: Блудовы, Безобразовы, Безбородки, Кривошеины, Голохвастовы, Дурасовы, Свиньины, Татищевы (тать— раз-Гюлнпк). Тем не менее любой Свиньин или Безобразов считал себя неизмеримо выше какого-нибудь «холопа» — Степанова или Фомина.

Как ни уродливы были многие фамилии, внесенные в «родословные книга», менять их было много труднее, чем простые крестьянские. В конце XIX века дворяне Дурковские с «дозволения» царя стали именоваться Двораковскими: фамилия выбрана созвучная, сходная, но как изменился смысл! Вместо «дурака» появилось нечто, что могло бы намекнуть о близости к двору. Как видим, некоторые фамилии умело маскируются, затрудняя роботу антропонимиста.

Меняю фамилию...

Желающие поменять «неблагозвучную» фамилию имелись уже давно. Но менять фамилию становилось все сложнее уже не только дворянам. С развитием торговли, промышленности, образования человек «обрастал» большим количеством актов гражданского состояния и разного рода других документов. Чтобы фамилия не вызывала неприятных ассоциаций, как бы нечаянно производились небольшие описки, чисто не менявшие фамилию в произношении, но менявшие ее начертание, а тем самым и значение. Здесь много помогало широко распространившееся аканье; пишется в безударном слоге о, а произносится а. Вместо «корова» не напишешь «карова».

Но фамилия Каровин возможна, и никто не заставит писать ее «правильно», если она уже вписана в документы. Ведь фамилия не обязана иметь смысл, и написание ее не подчиняется строгим орфографическим правилам. Конечно, многие явные искажения фамилий вызваны безграмотностью писцов (вроде Кромской — Крамской), но иные выдают хозяина с головой. Если Коротыгины стали писаться Каратыгиными, то явно по воле или попустительству носителей этой фамилии, пожелавших не напоминать, что их родоначальником был какой-то коротышка; Карзинкины, Качановы, Марковниковы, Редкины, Понтрягины (из «Портнягины») с помощью небольших описок затушевали «простонародные» корни своих фамилий. Лажечниковы заставляют забывать, что их дед промышлял ложками, Быкодеров превращается в без пяти минут испанца — Быкадорова. Известные московские книгоиздатели начала нашего века упорно писались Сабашниковыми.

После Октябрьской революции такие хитрости оказались ненужными: любой советский гражданин получил право, если не было на то обоснованных возражений, менять свою фамилию, имя, даже отчество на любое понравившееся. Тысячи людей охотно воспользовались этим разумным, демократическим законом. Новый уклад жизни побуждал особенно внимательно вслушиваться и всматриваться в свое имя; от всего старого, неприемлемого хотелось быстро и решительно избавиться. О перемене личных имен предварительно давалось небольшое объявление в газетах. Заглянем в комплект «Известий» за 1930 год: Какушкин меняет фамилию на Осипов, Успенский желает сменить свою церковную фамилию на разудалое Бекренев, семья Царевых превращается в Правдивых, Венценосцев — в Лукина. Палачевы—в Павловых, Поповы — в Алексеевых. Некто Иллиодоров, зная, что имя Иллиодор носил печально известный монах-мракобес, становится Антиверовым, семья Кулак — Коммунаровыми.

Есть и не столь понятные перемены фамилий: зачем, например, Федченко решила изменить фамилию на Троицкую, Климова — на Богатникову, Епифанов — на Тагирова? Тут дело в индивидуальном вкусе, и искать причины бесплодно. Но вот на что хочу обратить внимание читателей: среди его знакомых тоже могут оказаться люди с фамилиями не унаследованными, идущими от прозвища предков, а новыми, добровольно избранными, то есть придуманными. Поэтому делать на основании фамилии уверенное заключение о происхождении человека никогда не следует. Я не говорю уже о том, что фамилия наследуется преимущественно по мужской линии, фамилия матери, бабки, прабабки и т. д. для постороннего скрыта так же, как девичья фамилия нашей современницы — замужней женщины. По фамилии мы можем (хотя и не с абсолютной точностью) определить родоначальника по мужской линии, но только в том случае, если фамилия не искажена или не изменена. Тагиров — несомненно, тюркская фамилия. Но вот один из Тагировых — недавний Епифанов, то есть, вероятно, русский человек, которому почему-то захотелось стать тюрком.

Предположим, встретились вы с человеком, который назвался Декалов. Откуда фамилия Декалов? Ищите хоть в сотне словарей — слова «декал» не найдете. Отвечу: Декалов ровным счетом ничего не значит и не значило. Как свидетельствует старая газета, так решил именоваться с начала 1930-х годов некий гражданин Шевченко, и он избрал себе для фамилии явно не имеющее никакою смысла созвучие, показавшееся ему красивым и звонким. И никто его не осудит. В самом деле: разве фамилия обязана иметь значение?

Русские иноземцы

Но есть примеры и более разительные. Просмотрим все ту же подшивку «Известий» за 1930 год. Зачем, казалось бы, Николаю Синеглазову понадобилось превращаться в немца Роберта Эллера, Ширинкину — во француза Гартье, а Александру Ивановичу Егорову преобразиться в совершеннейшего англичанина — Роберта Джемсовича Нортона? По всей видимости, это были очень молодые и не слишком разумные люди, которых пленяло все иностранное: заменяя свое русское наименование заморским, они полагали, что будут выглядеть оригинальней, привлекательней.

У нас пользуются равенством и уважением все нации, но, согласитесь, довольно нелепо внушать окружающим представление, будто ты иностранец. Как не вспомнить здесь героя пьесы Маяковского «Клоп», который из Присыпкина стал Пьером Скрипкиным! Думаю, что в наши дни доморощенные Эллеры, Гартье и Нортоны вернулись если не к своим старым, то, во всяком случае, к русским фамилиям.

Эти примеры — лишний довод против некоторых самоуверенных людей, которые берутся по фамилии безошибочно определить происхождение человека. Насколько необоснованны подобные суждения, видно уже по попытке считать Губернаторова потомком губернатора, а Князева — потомком князя, о чем я уже писал.

Есть, однако, немало русских людей, которые носят действительные, а не придуманные ими самими иностранные фамилии. Многие из них — совершенно обрусевшие потомки давних пришельцев в нашу страну, и иностранного в них — одна только фамилия, переходящая из поколения в поколение. Мы были бы отъявленными невеждами, если бы считали замечательного русского поэта Александра Блока немцем на том основании, что его предок был выходцем из Мекленбурга, поступившим на службу к царю Алексею Михайловичу. Так ведь и Лермонтова можно зачислить в шотландцы! Немецкие фамилии Кюхельбекер, Дельвиг, Пестель, Фет, Рерих, Юон, Энгельгардт не делают наших замечательных соотечественников немцами. Фамилия и национальность — отнюдь не одно и то же.

В 1824 году Пушкин писал брату: «Не забудь Фон-Визина писать Фонвизин. Что он за нехристь? Он русский, из перерусских русский». Пушкин, конечно, знал, что автор «Недоросля»— далекий потомок ливонского рыцаря, но не считал правильным подчеркивать его происхождение давно уже изжившим себя раздельным написанием фамилии.

Вы, наверное, вспоминаете и лермонтовского Печорина, записавшего в своем журнале: «Нынче поутру зашел ко мне доктор: его имя Вернер, но он русский. Что тут удивительного? Я знал одного Иванова, который был немец».

Мы с вами тоже, читатель, недавно познакомились с англичанами и немцами Юрьевым, Ивановым, Игнатьевым, жившими в Москве в XVII вене. Что же говорить об их русских потомках?

Встречаются и исконно русские семьи, исстари носящие иностранные фамилии без всякого на то серьезного повода. В этом свете любопытно происхождение фамилии советского полководца маршала Василия Константиновича Блюхера. Прадед Блюхера, суворовский солдат, вернулся с военной службы в родную ярославскую деревню. Увидев бравого отставного воина помещик восхитился и сказал: «Ах, какой ты видный — форменный фельдмаршал Блюхер». Прозвище пристало к солдату, превратилось в фамилию. Ее унаследовал и крестьянский парень Василий Блюхер, ставший выдающимся военачальником и, так сказать, прославивший ее заново. Теперь уже, слыша фамилию Блюхер, мы вспоминаем не прусского фельдмаршала, отличившегося в боях с Наполеоном, а героя гражданской войны в России.

Бывали и другие случаи, когда помещики-самодуры, военные или гражданские начальники по собственной прихоти награждали русских людей иноземными фамилиями. Ученик Петербургской театральной школы, в дальнейшем видный балетмейстер, был переименован из Лесогорова в Вальдберга— это точный перевод русской фамилии на немецкий язык. Но писали его фамилию неточно — Вальберг или Вальберх, а дочка его, известная актриса, именовалась уже снова на русский лад — Вальберхова.

Случались и добровольные переименования такого рода. Разбогатевший крестьянин записывался в купеческую гильдию, то есть сословное учреждение. В этих случаях он сам мог придумать себе фамилию: кто там интересовался его родословной или документом, которого обычно вовсе и не было, — важно, чтобы он доказал, что владеет товаром и капиталом. Чаще всего новоявленный купец превращал в фамилию имя или прозвище отца, но иногда и семейный промысел: кондитеры Абрикосовы разбогатели на торговле абрикосами, банкиры Солодовниковы начинали с торговли солодом.

Но иногда русский купец присваивал себе иностранную фамилию, полагая, что у иностранца товар купят охотнее. Журналист прошлого века Карнович приводит случай, когда русский купец, записавшись в гильдию, присвоил себе фамилию Викторсон. Конкуренты обиделись и подали в суд: дескать, обман. На суде Викторсон чистосердечно объяснил: фамилия понадобилась ему, чтобы, торгуя папиросами, казаться иностранцем.

Прямых выводов из фамилий нельзя делать и в том случае, когда она происходит из названия национальности. Цыганом на Руси часто называли смуглого, черноволосого человека, шведом — человека, побывавшего в шведском плену, и т. п. А иногда русская семья давала новорожденному имя в честь доброго друга другой национальности, называя младенца Мордвином, Карелой или собственным национальным именем друга. Существовал и обычай побратимства: в знак вечной дружбы два товарища менялись именами, башкир получал русское имя, русский — башкирское. Крестьяне, называвшие помещика по его национальности — Немец, Француз, — могли приобрести фамилию Немцевы, Французовы и т. п,

Сложная наука

Итак, мы убедились, что изучение русских фамилий — дело интересное, но отнюдь не простое. Мы живем в многонациональном, многоязычном государстве, с давних пор ведущем деловые связи с другими народами. Все это отразилось и в современном русском языке, заимствовавшем немало иноязычных нарицательных слов и в той его части, которую составляют личные имена.

Чтобы определить происхождение той или иной неясной русской фамилии, надо иметь в виду, что она могла произойти из слова какого-либо другого языка одного из народов СССР или из диалектного, подчас забытого к нашему времени слова как русского, так и других языков. Могла она быть образована, как мы убедились, из слова, принадлежащего к мертвым языкам. Иногда источник фамилии надо искать на географической карте: ведь человек нередко назывался по своему родному месту, а им могли быть не только города, но и безвестная, крошечная, к нашему времени исчезнувшая или переименованная деревушка. К этому добавьте возможность умышленных или случайных искажений, а также то обстоятельство, что фамилия вроде бы старинная могла быть произвольно избрана в недавнее время, при перемене фамилии.

Таким образом, всякая категоричность в толковании фамилий рискованна. Фамилия у разных семейств может писаться и произноситься одинаково, но корни ее могут быть совсем разные. Выше я дал примеры толкования многих общеизвестных русских фамилий. Вполне возможно, что многие носители этих фамилий убедительно докажут, что источник их «родового имени» другой. Заранее соглашаюсь с ними. Всякая фамилия, как и всякая семья, конкретна, и история ее происхождения сугубо индивидуальна. Я приводил наиболее вероятное толкование.

Если взять, например, фамилию Усачев, то скорее всего носители ее произошли от усатого предка. Но есть и рыба усач, именем которой мог быть назван безусый предок, промышлявший усачами. Есть и жук-усач (то же, что жук-дровосек), по имени которого могли назвать человека односельчане. А может быть, родоначальник Усачевых происходил из деревни Усачи? Или фамилия его барина была Усачев, или же барина прозвали Усач? А может быть, кто-то из предков Усачевых был Кусачевым и незаметно изменил эту фамилию на более красивую — Усачев. А может быть, также дед звался Крестовоздвиженский и после революции официально изменил свою церковную фамилию на нейтральную — Усачев. Или же «усач» — искаженное слово какого-то чужого языка?

Я привожу все возможные варианты происхождения фамилии не для того, чтобы отпугнуть, а чтобы доказать: антропонимия — сложная наука, требующая всестороннего исследования изучаемого объекта. Скорей всего правильно первое толкование: фамилия произошла от прозвища усатого предка, но долг каждого исследователя сомневаться и проверять. При этом нельзя впадать и в крайности: ни один Иванов не убедит, что его фамилия произошла от слова «ива», а Смирнов — что он выходец из турецкого города Смирны.

Чтобы расшифровать ту или иную конкретную фамилию, нужна подчас и помощь неспециалиста, человека, в силу обстоятельств знающего историю происхождения этой фамилии или местное значение слова, от которого она произошла.

Вообще же очень полезно воспитывать в себе «слух на фамилии» (как и вообще на собственные имена). Это качество может сослужить службу не только специалисту-языковеду, но и любому пишущему и выступающему перед публикой человеку. Если стремление постичь смысл слова может привести языковеда к ценному открытию или хотя бы гипотезе, то публицист, например, может использовать свой «слух на фамилии» в полемике, умело и уместно обыгрывая значение той или иной фамилии, обогатить свою аргументацию. Прекрасно знавший и чувствовавший русский язык В. И. Ленин не проходил мимо такой возможности. Так, в статье «Московские зубатовцы в Петербурге», опубликованной в «Искре» от 1 января 1903 года, Ленин цитирует «Письмо к издателю» «Московских Ведомостей» Ф. А. Слепова — рабочего, обманутого полицией и выступающего против своих классовых интересов: Слепов видел спасение рабочих в «кредите для рабочих касс взаимопомощи». «Неужели г. Слепов — и попалась же такай удачная фамилия! — замечает Ленин, — серьезно думает, что сознательный рабочий из-за жалких подачек откажется от стремления к свободе?»

Отлично знал русскую лексику и использовал ее кладези для характеристики своих персонажей, в том числе и через фамилии, А. Н. Островский. Подхалюзин, Кнуров, Вожеватов, Дулебов, Великатов — в основе этих фамилий заложен скрытый для нашего современника смысл. Что касается Чехова, то одни лишь фамилии героев его юмористических рассказов уже можно назвать произведением искусства. Глубокий интерес к русским фамилиям проявлял А. М. Горький: замечания антропонимического свойства как в авторской речи, так и из уст персонажей можно найти в очень многих его произведениях. Горький обладал редкостным «слухом на фамилии», Чего стоит хотя бы реплика его героя Василия Достигаева по адресу буржуазного Временного правительства, первым премьером которого был князь Львов: «Князь-то он Львов, да львы-то у него как будто ослы».

Будущее русских фамилий

Думается, что оно не обещает решительных перемен. И в XXI и в XXII веках русские люди, очевидно, будут носить в основном те же фамилии, что и сейчас. Тем более что процесс образования и закрепления фамилий за гражданами СССР уже завершен и бесфамильных людей, которым предстоит «офамиливаться», как будто бы не осталось.

Вряд ли можно ожидать и новой широкой волны «самопереименований», массовой замены старых фамилий на новые, отражающие сегодняшний день нашей страны, ее хозяйства, науки, культуры. Такая волна, как уже говорилось, прошла в 1920-е годы, но что касается новых личных имен, то из них утвердились немногие: Рэм, Владлен, Майя, Ким, Тимур. Большинство же новообразований, вроде Трактор, Идея, Электрон, Эра, оказалось нежизнеспособным. Популярными вновь стали старые русские имена: Николай, Владимир, Наталья, Юрий, Андрей и другие.

Если так обстоит дело с наиболее подвижной, легко обновляемой первой частью нашего тройственного наименования, то подобная же тенденция тем более обнаруживается в отношении к наиболее устойчивой его части — фамилии.

И в наши дни многие советские граждане в установленном законом порядке заменяют свои неблагозвучные (или кажущиеся им некрасивыми) фамилии новыми, выбранными по вкусу. Процедура эта не очень сложная: происходит она незаметно для широкой общественности, так как газетного объявления публиковать уже не надо. В одном из районных отделений загса в Москве меня ознакомили с новейшими данными по этому вопросу. От каких же фамилий отказываются современные москвичи разного пола и возраста? Вот примеры: Мартышкин, Портянкин, Крысин, Объедков, Чушкин, Свинкин, Лупандин. В этой части нет особой розницы с 1920—1930 годами. А какие новые фамилии выбирают? Петров, Тихонов, Кленин, Королева, Белов, Гришин, Лебедев. Чувствуете разницу? Простые, традиционные русские фамилии. Я перелистал десятки загсовских дел и среди вновь избранных фамилий не обнаружил ни одной претенциозной, нарочито громкой. С ростом культуры исчезла также тяга присваивать себе иностранные фамилии вроде Гартье и Нортон. Прекратилось и вторжение в наш обиход новаторских фамилий — Коммунаров, Марсельезин, Марксистов и т. п. В самом деле, доказывать свою преданность делу революции и коммунизма столь легким путем, как принятие революционной фамилии, кажется нам сегодня чем-то нескромным, крикливым. Миллионы советских граждан предпочитают это делать иначе — повседневным самоотверженным трудом, и никто не попрекнет их за старые, может быть, даже устарелые для наших представлений и взглядов фамилии. Отличник производства по фамилии Благовещенский ценнее нашему обществу, чем лодырь со звонкой, новоприобретенной фамилией Энтузиастов.

Конечно, замена уродливых, неблагозвучных фамилий новыми, с умом и вкусом выбранными, будет продолжаться и впредь. Несомненно, многие Холоповы, Холуевы, Хамовы, Попрошайкины, Лакеевы захотят избавиться от своих фамилий. В этом, разумеется, им препятствовать нельзя. Ничто не должно угнетать, травмировать советского человека, тем более личное наименование, избавиться от которого гораздо легче, чем от физического недостатка. Никто не обязан по традиции или из уважения к родителям до гробовой доски носить фамилию, вызывающую повсюду недоумение, а со стороны невоспитанных людей — насмешки.

Вместе с тем следует иметь в виду, что многие «несовременные» и просто не очень красивые по своему смыслу фамилии — вроде Грибоедов, Некрасов, Толстой, Сеченов, Мочалов, Покрышкин, Комаров — уже давно вызывают у нас не отрицательные, а, напротив, весьма положительные ассоциации и эмоции. Они напоминают о замечательных русских людях, которые прославили нашу страну и наш народ. Люди эти совершенными ими деяниями как бы облагородили свои фамилии для будущих поколений. Это пример для каждого из нас. Легко переменить свою фамилию: труднее сделать так, чтобы она зазвучала по-новому, рождая представление о высоком и прекрасном. Сотни прославленных фамилий героев революции, гражданской и Отечественной войн, подвижников мирного труда мы произносим с благоговением, независимо от того, красивы эти фамилии по своему смыслу или нет. Важно, чтобы был красив сам человек.

Иначе говоря, перефразируя старую пословицу, можно сказать: не фамилия красит человека, а человек — фамилию. И это — самое главное.

№10, 1968