В ГОСТЯХ У СЕТОНА-ТОМПСОНА
В. ПЕСКОВ.
У мальчишки, продававшего на окраине Санта-Фе дыни, мы спросили, как надо ехать в Ситон-Виладж. Мальчишка, что-то слышал об этой деревне, но, пожалуй, только то, что она где-то есть. На помощь пришли покупатели дынь. Они немножко поспорили по поводу места, где надо свернуть с дороги и мы получили достаточно точный адрес.
Свернув в сосновый с прогалами лес, сразу поняли деревня недалеко - шоссе кончалось сыпучей песчаной дорогой и где-то за молодым сосняком кудахтала курица. За все путешествие по Америке мы, кажется, первый раз слышали столь естественный для земли звук.
Деревня по облику походила на наши дачные поселения. Дома были в зелени и стояли один от другого на почтительном расстоянии. Название Ситон-Виладж в переводе означало «Деревня Ситона», по-нашему - Ситоновка.
Нам нужен был дом Ситона и мы окликнули девушку, поливавшую в палисаднике деревца.
- О, это рядом. Оставьте машину, я провожу.
И вот он, дом на склоне холма, дом Сетона-Томпсона. (Мы говорим Сетон, американцы - Ситон.) Мечтал ли я увидеть, когда-нибудь это жилище? Волнение, любопытство, воспоминание - все сразу нахлынуло, пока мы втроем подымались на холм. Это был дом дорогого для меня человека.
Выбежала черная собака, и с дружелюбием, не подобающим встрече чужих людей, стала радостно бегать у ног. Во дворе за оградой послышался сторожевой лай другой собаки. Дверь дома была на замке. Такой оборот дела и огорчил и, пожалуй, обрадовал - было время привести чувства свои в порядок.
В 30-х годах тут, на поросших можжевельником и сосняками холмах, по соседству с индейскими хижинами, прославленный человек - писатель, художник, натуралист - строил себе жилище. Сам начертил план постройки, сам выбирал бревна и камни, наравне с плотниками не выпускал из рук топора. Диковатое, неуютное место он выбрал, чтобы остаток дней прожить в природе, еще не растоптанной человеком,
В это время по другую сторону Земли, в селе под Воронежем, жил мальчишка. Мир для него там, где солнце садилось, кончался лесом, а там, где всходило, - степью. И самым интересным местом в этом мире были речушка, болотистые чаплыги, ольховый лесок, мокрый луг с желтыми трясогузками, куликами и чибисами. День в детстве велик, но, и его не хватало, чтобы обегать это великое царство. Вечерами уже полусонному путешественнику мать, выговаривая за то, что бросил телка без присмотра и за прорехи на только, что сшитой рубахе, отпаривала сметаной цыпки. (Цыпки, для тех, кто не знает, - это болезнь деревенских мальчишек от постоянного лазания по болотам засохшая грязь на ногах мелко трескалась вместе с кожей.) Хорошее было время! И вот тогда чья-то умная, внимательная рука подложила девятилетнему «естествоиспытателю» книжку под названием «Животные герои»
Только теперь, имея уже седину, понимаешь, как важно вовремя бросить нужное зернышке в землю. За тридцать, следующих лет я, пожалуй, не прочел книги более нужной, чем эта. В книге все было просто, понятно и очень близко. Голуби, кошка, лошади, волки, лиса, воробьи, мыши, собаки, синицы - все знакомое и в то же время новое, необычное. Картинки в книжке тоже были особенные. Они помещались на листах сбоку. Их было много чьи-то следы; оброненные перья; потухший костер, волчьи глаза, двумя огоньками глядящие из темноты; какой-то цветок; избушка, занесенная снегом; вереница гусей; коровий череп; капкан. До сих пор в памяти эти рисунки, и я могу называть их один за другим. Читая книгу, я испытывал странное чувство, как будто все, что было в ней нарисовано и написано, я видел сам на нашей речке, в леске, в чаплыгах, на дворе. Книга мне представлялась сокровищем, которое надо было класть под подушку. Я перечитывал ее в третий, четвертый раз. Помню даже запах ее, запах долго лежавшей желтой бумаги с пометками синим карандашом.
Позже по картинкам на широких полях я немедленно узнавал дорогие мне книги, разыскал и прочел все, что можно было найти. «Животные, которых я знал», «Жизнь гонимых», «Мустанг-иноходец», «Рольф в лесах», «Маленькие дикари». Я узнал, что писатель и художник всех этих книг - одно и то же лицо, Сетон-Томпсон. Я узнал также герои книг - волки Тито, Лобо и Бланка, голубь Арпо, лиса Домино, кролик Джек, собака Чинк, индеец Часка - были известны и дороги не только мне одному. Еще позже, уже опытным глазом перечитывая Сетона-Томпсопа, я почувствовал огромные знания и любовь человека к природе, необычайную достоверность в каждом слове и в каждом рисунке. Теперь стал интересовать сам автор. Я понял за книгами стоит яркая, интересная жизнь. Навел справки в библиотеке нет ли чего-нибудь о Сетоне-Томпсоне? И вдруг старушка библиотекарь сказала «минутку», и вернулась с небольшой книжкой. «Моя жизнь» - прочел я на обложке. Все тот же стиль - узкий набор, а на широких полях рисунки избушка, волчьи следы, бегущий лось, паровоз, утонувший в снегах, всадник на лошади среди прерий.
Книгу’ я прочел за ночь, последние листы переворачивал уже при утреннем свете. Эта вторая встреча с Сетоном-Томпсоном была серьезней, чем свидание в детстве. Важным было открытие человек прожил счастливую жизнь потому, что неустанно трудился и делал любимое дело. Книга открывала глаза также на то, что почувствовать «свое назначение», и потому ему следовать - очень непросто. Жизнь - непрерывный экзамен, она не щадит отступивших и оступившихся. Но упорство, вера и мужество без награды не остаются. Я тогда был в состоянии, которое многие испытали школа окончена, но сделано несколько явно неверных шагов. Что дальше? Книга меня поддержала. Книга способна поддержать каждого, кто ее прочитает. Это тот самый случай, когда жизнь человека служит уроком. Мне в этой жизни многое было близким. Большая часть книги посвящалась детству и юности, озаренным одной большой страстью - любовью к природе. Временами казалось это все написано о тебе, настолько похожи были впечатления и переживания детства, неуверенность и сомнения юности. Эрнест Сетон-Томпсон стал для меня дорогим человеком.
Перед поездкой в Америку я вновь внимательно прочитал его книгу'. Последняя точка в ней поставлена в 1940 году. Умер Сетон-Томпсон шесть лет спустя.
Есть жизни, помеченные яркими вехами - три-четыре штриха и виден весь человек. Биография Сетона-Томпсона внешне спокойна, как течение чистой ровной реки ни порогов, ни водопадов, ни шума на быстрине - прозрачность и глубина. Что можно в биографии выделить, так это некий «внутренний компас», безошибочно направлявший течение жизни. И любовь, любовь к природе, преодолевшую все.
Эту любовь десятый ребенок в семье англичанина Томпсона почувствовал рано. Коммерческие дела многодетной семьи пошатнулись, отец решает сделаться фермером и едет на необжитые земли Канады. Подъем целины всегда был делом нелегким. Путешествие на волах, строительство хижины, трудная пахота, ожидание урожая. Пожалуй, только младший Эрнест был счастлив в диком краю. То было время (1866 год), когда природа лесостепной Америки еще бурлила первобытным богатством. В лесах ходили олени и лоси. В небе царили птицы. В озерах гнездились утки, гуси и журавли. Мелкую птицу охотники ловили многими сотнями и, выпуская, тренировались в стрельбе. Курятник в те годы на до было беречь от лис. Волки безбоязненно появлялись на виду у людей. Дичи было так много, что сосед Томпсонов, охотник Чарльз Пиль мог «прокормить ружьем» огромную семью - «у него было семнадцать детей»
Представим себе семилетнего мальчугана в этом раздолье дикой жизни, подступающей прямо к порогу. Зимой хижину заносило до самой трубы. Летом хозяйство было маленьким островком среди трав и лесов. Братья, мать и отец - в работе с утра до ночи. Природа была главной нянькой младшего Эрнеста. И ее воспитанник оказался необычайно чутким и восприимчивым. «Облик каждой птицы, которую я видел вблизи, долго жил в моей памяти. .Когда я видел новую птицу, казалось, волосы шевелились на моей голове. А когда птица улетала, я горевал, словно потерял близкого друга». Так зарождалась большая любовь.
Первым испытанием ей был переезд семьи в город - отец не справился с фермерством. «Мне казалось, что я навсегда оторвался от природы. Мечты с неудержимой силой уносили меня в любимый мир». Подобно тому, как молодая березка находит соки на карнизе старой кирпичной кладки, десятилетний Эрнест в Торонто находит пищу для пробужденной любви. Десятилетний мальчишка заводит дружбу с чуда ком-доктором, который держит в яме «четырех любимых гремучих змей», часами стоит у окна мастерской чучел, знает в лицо всех охотников, тормошит их расспросами. Но рассказов ему уже мало, он чувствует много ответов спрятано в книгах. Но посмотрите, как круто поднималась тропка к этой первой кладовке знаний.
«Однажды я прочел объявление, что вышла в свет книга Росса «Птицы Канады», и, что она находится в продаже в книжном магазине. Я отправился туда, дрожа от волнения. Да, она действительно была там. На ней была цена - один доллар! Чего бы я только не отдал за то, чтобы у меня был доллар! Отец был против моих занятий естествознанием, и я боялся обратиться к нему с этой просьбой. Я знал, что мне не на кого рассчитывать, кроме, как на самого себя. Никогда еще деньги не были для меня такой драгоценностью. Я был готов заработать эти сто центов любым честным путем. Прежде всего я стал всем предлагать и, наконец, продал своих кроликов, чудесную пару, за пятьдесят центов. Половина необходимой мне суммы была выручена. Неделю спустя я предложил одной женщине свои услуги - перенести дрова с улицы во двор. Она заплатила мне десять центов. Потом я продал свои камешки и получил еще двенадцать центов. Наконец, я стал собирать насекомых для одной англичанки. Прошло несколько недель, и я накопил девяносто центов. Но потом счастье мне изменило, и я никак не мог набрать остальных денег. Между тем не было дня, чтобы я не ходил к витрине книжной лавки и не смотрел жадными глазами на чудесную книгу.
Прошло целых f два месяца, прежде чем мне удалось получить недостающие десять центов. Звеня серебряными монетами, я смело вошел в книжную лавку, но должен признать, что сердце билось у меня очень сильно.
- Пожалуйста, - сказал я продавцу, - дайте мне книгу «Птицы Канады»
Как я боялся, что он скажет - «Ты опоздал уже все продано» или же «Цена поднялась до ста долларов». Но он сказал холодным, безжизненным голосом:
- В зеленом или коричневом переплете?
Я прошептал:
- В зеленом.
Схватив драгоценную книгу, прежде чем продавец успел завернуть ее, я убежал, боясь, что он вдруг заставит меня вернуться.»
На склоне лет Эрнест Сетон-Томпсон не зря так подробно описал, как будто и незначительный эпизод. То было детство и все, что случается в эти годы, имеет большие последствия в жизни. Нам жалко мальчишку, подмывает ему помочь, облегчить путь, но вот ведь штука - облегченный путь к очень желанной цели чаще всего не приносит хороших плодов. Ключ от большого счастья обычно спрятан надежно и надо осилить много препятствий, чтобы взять его в руки. Это очень серьезный закон. Ничто большое не рождается в парнике, исключая разве, что специальный сорт огурцов. На ветру, в испытаниях, в непрерывном поиске, одолении трудностей жили все, кто оставил, какой-нибудь след на земле. На пути Сетона-Томпсона жизнь положила немало препятствий - плохое здоровье, бедность семьи, суровая непреклонность отца, не потакавшего увлечениям младшего сына, мучительный поиск «своей дороги»
В девятнадцать лет эта дорога, как будто определилась. Баловство - зарисовки птиц и зверей - постепенно обнаружило в младшем из Томпсонов живописца и рисовальщика. Окончание местной художественной школы с высшей наградой убедило отца отправить сына для завершения учебы в Лондон. «Я доставил себе целью поступить в академию». Решение это диктовалось не только желанием пройти хорошую школу, но, и бедностью - отец обещал посылать лишь очень немного, а в академии учеба была бесплатной. Со второго мучительного захода (конкурс на сто заявлений - шесть мест) Эрнест переступает порог академик и получает студенческий билет, выгравированный на слоновой кости. Билет давал целый ряд привилегий. Какую из них канадский студент ценит превыше всего? Бесплатное посещение зоологического сада! «Там была лучшая в мире коллекция диких животных. Много счастливых часов провел я, рисуя зверей»
Вторым желанным приютом в огромном имперском городе оказалась библиотека Британского музея, где было собрано все ценное, что, когда-либо выходило в свет. Книги по естествознанию! «Я был ошеломлен, Мечты, волновавшие с детства, всколыхнулись, ожили во мне». Однако доступ к сокровищам был загорожен - лица моложе двадцати одного года, в библиотеку не допускались и директор был непреклонен. Разрешение могли дать только высокие попечители библиотеки принц Уэльский, архиепископ Кентерберийский, лорд Биконсфильд. Упорный канадец пишет письма сразу всем трем.
Две недели спустя его пригласили в библиотеку. «Я тотчас отправился и получил не простой читательский билет, а пожизненный, с сопроводительной запиской от членов правления. В записке говорилось, что «принимая во внимание..., и находясь под сильным впечатлением писем. разрешить». Так в многолюдном и шумном городе отыскались два островка, куда переброшен был мостик из детства.
Библиотека и зоопарк давали радость, и знания. И «мрачный, неуютный». Лондон был бы терпим, если бы не нужда. Талант частенько бывает вскормлен нуждой. У победившего воспоминания о ней обычно имеют некую смесь горечи с гордостью. На нужду, однако, хорошо оглянуться, но видеть ее ежедневно лицом к лицу мучительно. И надо очень верить в свою звезду, чтобы не соблазниться сойти с дороги «пощипать травку»
Канадский студент видел нужду ежедневно. Деньги из дома приходили неаккуратно и было их очень немного. Кое-что удавалось подработать, но весь бюджет рассчитан был до последнего пенса. «Приходилось экономить во всем. Обычно на завтрак у меня была каша с молоком, чашка кофе и ломтик хлеба. Кофе я делал сам из отрубей, патоки и толченых бобов; все это я перемешивал, а потом запекал в твердую массу кусочками - каждый на стакан кипятку. Надо было думать также об одежде и плате за комнату»
Два с половиной года лондонской жизни подточили и без того некрепкое здоровье. Кто-то написал матери «Если вы хотите увидеть вашего сына в живых, верните его домой, как можно скорее»
«Я вернулся домой с подорванными силами, без славы, без богатства и чувствовал себя полным неудачником». Но лекарства от этой боли не надо было искать. Оно было тут, рядом. Материнская ласка, здоровая пища, но главное - все, по чему тосковала душа поля, лес, старые друзья - подорожники, сорокопуты, чечетки, орлы, синицы, «После двух недель пребывания дома я стал неузнаваем. Силы вернулись и жизнь казалась прекрасной. Полный надежд, я стад, как следует изучать птиц. Отец был сдержан, мать ласкова, как всегда, хотя она и ее видела смысла в моих занятиях»
Но все это было у верстового столба с цифрой «21» И строгий родитель, выбрав момент, напомнил об этом. Разговор этот стоит привести полностью. В нем не только характер отца, но, и суровый закон беспощадного общества. «Отец позвал меня в свой кабинет, открыл большую приходно-расходную книгу и сказал:
- Ты достиг совершеннолетия. Отныне все обязанности по обеспечению твоего существования, которые лежали до сих пор на мне, ты должен взять на себя. Я оберегал тебя всеми своими силами и вряд ля нужно напоминать, что всем, что есть хорошего в тебе, ты обязан мне. твоему отцу. Этот долг не оплатам. Но есть другая сторона дела.
Он стал перелистывать толстый том приходно-расходной книги, указывая на расходы, которые он записывал на мой счет, на чикая со дня моего рождения. Вся сумма исчислялась в размере 537 долларов 50 центов.
- До сих пор, - сказал отец приподнятым тоном, взволнованный своей добродетелью, - я не насчитывал процентов. Но с сегодняшнего дня я буду причислять шесть процентов в год. Это я считаю необходимым не только для того, чтобы соблюдать сгон интересы, но, и для того, чтобы и ты стал понимать свои обязанности, как взрослый человек.»
Не трудно понять состояние сына, стоявшего перед отцом «ни гроша денег в кармане, никаких перспектив, ничего, кроме огромного долга». Мог ли он зарабатывать деньги? Да, в тот же день, отправившись в город Эрнест получает заказ нарисовать двадцать поздравительных карточек к рождеству. Вместо горящих свечей, сусальных мальчиков, Санта Клауса, ленточек и орнаменте из хвои на открытках появились птицы Торонто. Рисунки понравились и художнику заплатили 60 долларов. «Никогда я еще не держал столько денег в руках». Но главное - деньги были добыты любимой работой.
Казалось, вот и начать бы жизнь без мучений, без упреков отца и сочувственных взглядов матери. Поддайся младший из Томпсонов соблазну поступить именно так, никогда бы мы не узнали Эрнеста Сетона-Томпсона. Но, к счастью, он ни на минуту не сомневался, как ему поступить. В прерию! «Это обещало мне жизнь на приволье, здоровье, возможность наблюдать и изучать птиц - все, к чему я стремился» 60 долларов истрачены так 25 долларов на билет, 30 - на покупку кур. Брат фермер писал «Тут любой скот нарасхват» -, и советовал деньги истратить с умом. Денег хватило на кур.
Фермерский поезд (все вагоны - для перевозки скота, один плохонький - пассажирский), попыхивая дымком, двинулся на дальний канадский Запад через «холодный, заснеженный Виннипег», лежащим, впрочем на шпроте нашего Харькова. Путешествие с курами было долгим. Поезд остановили снега. Переселенцы выходили чистить путь, но буран продолжается и маленький паровоз опять увязал по самый фонарь. У переселенцев кончились продукты, ревели от голода в вагонах быки я коровы. А поезд никак не мог выбраться из снегов. Владелец кур тоже опорожнил свою сумку с продуктами, да к тому же, и прихворнул. «Мутило, и я продолжал лежать, как вдруг до моего слуха донеслось громкое кудахтанье. Собравшись с силами, я поднялся и пошел посмотреть, в чем дело. И что же вы думали? Одна из моих кур снесла яйцо! Я разбил скорлупку и выпил его сырым, еще совсем теплым. Это была первая закуска за весь день. После этого мне каждый день удавалось подстеречь момент, когда одна из кур Громким кудахтаньем давала знать, что она снесла яйцо. На этой пище я просуществовал шесть последних дней путешествия»
Читая рассказы Сетона-Томпсона, находишь в них зернышки биографии, чувствуешь все, о чем сказано, - не плод фантазии за столом, а увиденное в жизни. Многодневное путешествие с курами оставило яркий след в его жизни. Снежная степь, заледеневшие тополиные рощи, стая собак, осадившая волка возле города Виннипега, треножная неизвестность и предчувствие чегото важного - все это ляжет потом на бумагу. Но в те мартовские дни 1882 года молодой человек, сгрузивший свои ящики с курами у одинокого домика станции, не мог предвидеть своей судьбы. Однако он чувствовал, что не ошибся, приехав в это безлюдье. «К утру ветер затих, не заметал больше следов. Я увидел изгородь и покрытый снегом бугор, из которого торчала труба. Тропинка круто спускалась вниз, и я очутился перед дверью хижины, на которой было на писано имя моего брата. Я постучал. В глубине большой и единств ей ион комнаты сидели трое с обветренными медно-красными лицами - ни дать, ни взять индейцы. И вдруг раздалось дружное:
- Алло! Эрнест.
Это были мои братья Артур и Карл.»
И начались дни» о которых, подводя итог жизни, человек, получивший признание, славу и почести, скажет «Эго были самые счастливые дни». Что же делали три брата Томпсоны, поселившись в хижине, крытой толью? Пахали, сеяли, боронили, строили стойла, сарай, обносили участок поднятой целины изгородью, охотились, варили еду, чинили одежду «Каждый из нас трудился в поле с рассвета до сумерек, а после этого мы еще были заняты и другими работами по хозяйству. Ежедневно утром и вечером я доил трех коров. Это кажется легко, когда наблюдаешь, как доит десятилетняя девочка. Но, как я страдал первый месяц! Руки болели каждый день, а на заре, когда я просыпался от мычания коров, руки были сведены судорогой и мне приходилось растирать их несколько минут, прежде чем я мог разогнуть пальцы. И все-таки это были дни, какой-то непрерывной радости»
К Эрнесту этой весной вернулось все, что было потеряно в детстве. Никто из братьев не жаловался на судьбу. Бее трое были веселы, жизнерадостны, в череде работ находилось время для разведки новых земель, для охоты. Но полную чашу радости пил все же младший. Дикая степь была для него полной чудес. Положил под курицу тетеревиные яйца -, и вот уже пятнадцать пушистых комочков подсохли и танцуют уже на солнце, как взрослые птицы, а через неделю (маленькое открытие) тетерева, оказывается, уже могут летать. С холма любознательного человека лаем приветствует лисица. Барсук скрывается в нору прямо за оградой фермы. Птенец кулика долго бежит в колее перед лошадью - надо остановиться, помочь ему выбраться.
Жадными, восхищенными глазами наблюдает недавний лондонец дикую жизнь. Но он не простой созерцатель. Все, что увидел, он сохраняет, не доверяя лишь памяти. «Приедешь на Запад - веди дневник наблюдений. С каждым годом эти записки будут приобретать для тебя все большую ценность». Этот совет умудренного человека был лучшим из всего, что Эрнест привез в прерию. И он сразу же это понял. На склоне лет, перебирая в памяти прошлое, Сетон-Томпсон напишет «Я неизменно вел свои записи и продолжаю вести их до сегодняшнего дня. Дневник моих путешествий и наблюдений лежит передо мной на столе - это пятьдесят толстых томов в кожаных переплетах. Наскоро набросанные, то карандашом, то чернилами, то акварелью - чем-нибудь, что было под рукой, прожженные искрами костров, запачканные торопливыми немытыми руками, скверно написанные, наспех иллюстрированные - книготорговец не дал бы за них ломаного гроша, а я не расстался бы с ними ни за, какие миллионы. В них шестьдесят лет моей жизни, моих исканий». В конце пути чаще говорят другое ах, не вел дневника, сколько всего интересного было! С другой стороны, нередко поражаешься пустоте человеческой жизни, читая записи «Гулял, ужинал, встречался с другом». Дневники Эрнеста Сетона-Томпсона не только аккуратны по времени, в них видишь поиск, работу мысли, восхищение сердца, поразительно тонкие наблюдения. А начинался многотомный дневник всего одной строчкой «Торонто, Онтарио. Видел трех красногрудых дроздов». Вот, как он сам относился к этой начальной строке «Я не могу передать, сколько радости доставила мне коротенькая запись из нескольких слов. Вряд ли она могла иметь значение для других. Но я инстинктивно чувствовал, что это было началом того, о чем я так много мечтал. Это был первый шаг в чудесный мир»
Записи - день за днем. «9 октября. Утром видел и зарисовал огромную стаю гусей. Они летели вереницей, вытянувшись по крайней мере на целую милю и гоготали так громко, что, казалось, лает бесчисленная свора собак». Далее следуют размышления, почему гуси и журавли летят клином. «30 октября. Внимательно пересчитал перышки на черной иволге». Опыт сколько птица съедает за день? И запись «Ее пища сегодня состояла из 12 мух, 12 оводов, кусочка сырого мяса (величиной с небольшой орех), пары больших кузнечиков, пары сверчков и больше половины воробья». Каждодневные - запись и зарисовки. На листах мы видим характерные позы птиц и зверей, детали крыльев, рисунки лап, окраску меха, пейзажи, цепочки следов с объяснением, кто кого, и, когда спугнул. Это работа ученого. Но постепенно в дневнике начинают встречаться трое Ученый, Художник и Взволнованный Человек. «Перечитывая заметки, ночами записанные у костра, я пришел к заключению, что сухого описания птиц и животных с указанием только народных и научных названий, как это я делал, недостаточно. Мне хотелось отразить ту радость, которая меня волновала в те дни». И вот образец таких впечатлений. «Что за чарующая сила скрыта в снежных следах! Сколько чудесных рассказов можно прочесть по этим говорящим отпечаткам! Есть, что-то волшебное в мыслях, что там, на другом конце этой вереницы точек, находится зверь, который оставил их здесь, и, что завладеть им - это вопрос только времени. Запись каждого движения так безупречна, что невольно останавливаешься в изумлении»
В поле зрения натуралиста, однако, попадают и люди. Целину Запада ехала осваивать беднота. Люди начинали с костров, потом рыли землянки. У многих были маленькие дети. Переселенцы терпели невзгоды и голод. Но бедность не подавляла людей, они жили надеждой и молодой Эрнест Томпсон чувствовал в них своих братьев. Он долго просиживает у костров, в дымных, покрытых толью землянках и помечает в записках «Они, кажется, знают волшебное слово, которое сбросит путы нищеты и превратит горе в радость»
Знакомство с охотниками-индейцами открыло бледнолицему следопыту немаловажную истину то, что он упорно, день за днем, постигает в природе, индейцы знают почти с пеленок. «Все до мелочи в быте индейца связано с жизнью природы. Индеец просто не мог бы выжить, если не был бы вынослив, неприхотлив и не умел бы читать волшебную книгу лесов и прерий». Индейцы, в свою очередь, сумели понять человека, очень близкого им по духу. Рождается дружба. В память о ней Эрнест Томпсон называет одно из обследованных им озер - Часка, по имени друга-индейца. А позже, когда увидит, что на Востоке дикой природы уже не осталось, он уедет туда, «где еще сохранились индейцы»
Два года прошло с того дня. когда студент Королевской академии больной и в страшном смятении покидал Лондон. Всего два года. Сидя вечером у костра, под крики совы и завывание колота, он вспоминает теперь свистки пароходов над Темзой, звоны колоколов. «Я стал всего лишь на Два года старше, но жизненного опыта прибавилось у меня, словно за десять лет». Он теперь совершенно здоров. Испытывая себя s бесшабашном упоении силой, он пробежал однажды по следу лосей пятьсот километров, выдержал 19 дней походной жизни с ночевками у костров. Он имел теперь опыт, знания, силы, здоровье, был там, где хотел быть. И насту пил час принимать главное решение в жизни.
Он ехал на целину не без мысли окрепнуть и закончить потом учение в Лондоне. Теперь настилая ветки у ночного костра, он вдруг отчетливо понимает его Академия тут в природе. «Никогда больше не вернусь в Лондон, - сказал я про себя. - И не пожалею об этом. У моего пояса висела расшитая бисером сумка работы индейцев, в ней хранились мои ценности. Я стал вынимать их. Вот письмо матери, выгравированный на слоновой кости входной билет в библиотеку при Королевской академии, письмо от принца Уэльского, архиепископа Кентерберийского, лорда Биконсфильда и, наконец, персональный пожизненный билет в музей. Я помешал уголь в костре. отложил билет из слоновой кости и письмо матери? все остальное бросил в пламя. С того дня я пошел своей собственной дорогой, не зная и не спрашивая никого, была ли эта дорога лучшей. Я знал только одно это была моя дорога»
Молодой хозяин своей судьбы еще не знает, что и, как он сделает в жизни. Как сотни переселенцев, он решает продвинуться дальше на Запад. «Через десять дней пути мы разбили свой лагерь в чудесной долине. Кругом была плодородная прерия, вдали за холмом виднелись леса. Здесь я выбрал себе надел земли пополам с братом. На моей половине было маленькое озеро, ручей протекал через весь участок* И чтобы закрепить за собой свое право, я воткнул кол и сказал:
- Вот это будет моя земля»,
Урожай Эрнеста Томпсона был необычным и более дорогим, чем у его соседей-переселенцев. И страстный натуралист это скоро почувствовал. Но оценить все, что впитала в себя молодая душа, мог только круто замешанный мир людей на Востоке. Эрнест едет в Нью-Йорк. В кармане у него 2 доллара 90 центов. Маловато для покорения огромного города, Два доллара с лишним - на доставку сундучка с пристани к за квартиру на неделю вперед. На 30 центов куплены две булки. «Одну булку я отложил на воскресенье, а другую, которую должен был съесть в понедельник, я спрятал в сундук, чтобы не соблазниться и не съесть раньше». Одиночество, страх перед большим неизвестным городом. Но человек уже закален, иг главное, он чувствует богатство (за которое, правда, нельзя пообедать), Эрнест Томпсон чувствует ему есть, что сказать людям.
Не сразу, не тотчас, не в один день можно найти свое место в Нью-Йорке, в городе, видавшем, кажется, все, удивить который ничем невозможно. Проба сил в иллюстрации книг. И сразу становится ясным молодой художник с голоду не умрет. Но вскоре в лучшем нью-йоркском издательстве замечают есть в художнике с Запада нечто такое, чего нет у других иллюстраторов, - простота и изящество техники сочетаются с очень глубоким знанием природы. «Мне дали заказ на 100 рисунков по пять долларов каждый». Рисунки животных предназначены для энциклопедического словаря. Это очень почетный заказ. О хлебе насущном заботиться больше не надо, работай и ты богат!
Эрнест Томпсон много работает, но не деньги сами по себе его привлекают. Он собирает жатву с посева, он занят любимым делом. Это счастье - добывать хлеб любимой работой! Но и этого мало, он чувствует сидение за столом - это неполная жизнь. В Нью-Йорке, так же, как в Лондоне, он ищет островки природы. И находит. Оп посещает знаменитый Музей естественной истории, знакомится с орнитологами, одно имя которых несколько лет назад повергало его в немой восторг. Теперь он может говорить с ними, как равный, более того, он чувствует дружеское расположение больших ученых, они просят иллюстрировать их книги. Но «однажды бродяга - бродяга на всю жизнь», - напишет о себе американец Стейнбек. Эти слова, пожалуй, даже в большей степени относятся к Эрнесту Сетону-Томпсону. Он не хочет остаться в Нью-Йорке только жнецом, он жаждет и пахоты. Говоря иначе, он хочет видеть, чувствовать землю, он не может жить без природы, «Я покинул Нью-Йорк с легким сердцем - теперь я знал, что в любое время могу заработать себе на кусок хлеба кистью и пером»
Вернувшись на свой участок земли, Эрнест Томпсон вместе с братом строит жилище, роет колодец, охотится и работает на земле. «С наступлением августа началась страдная пора - уборка урожая. Мы вставали на заре и ложились, когда уже было темно. Но, как я ни уставал к вечеру от полевых работ, я продолжал вести дневник своих наблюдений»
Теперь наблюдения уже целенаправленные. Натуралист знает, чему они могут послужить. Приняв за правило жизни на несколько месяцев уезжать из Нью-Йорка, Эрнест Томпсон бывал во многих местах континента на лодке проплыл по Великим озерам, верхом проехал по лесным местам своего детства, был в учрежденном к этому времени Йеллоустонском парке, по приглашению друга отправляется в Новую Мексику «научить пастухов охотиться на волков». В Нью-Йорк он возвращается «разгрузиться от впечатлений», и много работает. И постепенно три человека, живущие в его дневниках, - - ученый-натуралист, художник и очарованный странник - становятся известными публике в одном лице, в лице Эрнеста Сетона-Томпсона.
Знаменитый теперь иллюстратор берется за живописные полотна (сюжеты из жизни животных), и достигает успеха - одна из картин («Сидящий волк») занимает почетное место на ежегодной парижской выставке. Волк - любимый герой Сетона-Томпсона. Пять лет спустя художник работает над новой картиной «на русский сюжет» по снежному пути мчатся сани, а позади, в погоне за ними - стая волков. Картина имела большой успех. «Президент Рузвельт, сам страстный охотник, остановился перед моим большим полотном и воскликнул:
- Я еще никогда не видел картины, где бы так прекрасно изображены были волки!»
Но подлинно большую славу Эрнест Сетон-Томпсон получил, когда взялся за перо. Выходившие быстро, одна за другой, его книги (с его же рисунками) раскупались мгновенно и сразу стали любимыми.
О природе натуралисты писали и до этого много. Новый автор заговорил о ней проникновенно, и с большой достоверностью. Ожили чувства и наблюдения, накопленные с детства. Скиталец прерий стал видной фигурой, «человеком, который сам себя сделал». Америка любит таких людей. Он сразу вошел в число знаменитых писателей и ученых Нью-Йорка. Его кресло на торжествах и товарищеских обедах частенько стояло рядом с креслом Марка Твена. Президент Рузвельт приглашает его запросто отобедать и уговаривает сесть за научный труд, лежавший пока в дневниках. Сетон-Томпсон берется за эту работу. Спустя десять лет прекрасное многотомное исследование «Жизнь диких зверей» увидело свет. Натуралисту присуждают все высшие награды, какие только можно получить в те годы в Америке за научный труд. Три человека - Ученый, Писатель, Художник - счастливо соединились в одном лице и каждый не мешал, а шел на помощь другому.
Книгам Сетона-Томпсона сразу же предрекли пережить автора «Пока одно поколение вырастет, другое уже будет готово слушать тебя». Это пророчество оправдалось. Уже несколько поколений людей Эрнест Сетон-Томпсон вводит в вечно прекрасный мир.
В России он принят и понят был сразу. Книги его издавались немедленно после выхода в Нью-Йорке. Много известных натуралистов прошли его школу и в каждом доме, где заботились о воспитании ребятишек, Сетон-Томпсон был своим человеком.
Революция приблизила его к людям. Простота, ясность, обширные знания, гуманизм - эти качества сделали Сетона-Томпсона «нашим писателем». В Советской энциклопедии о нем сказано «Один из любимых писателей детей и юношества». Спрос на его книги намного опережает издания. Можно поворчать по тому поводу, что лишь счастливцам удается застать книги Сетона-Томпсона на прилавке. Можно горячо пожелать издания собрания сочинений писателя, научного труда (крайне важного для зоологов), а также нового перевода биографии «Моя жизнь» (Существующий перевод, мпе кажется, сокращен с ущербом для книги и несколько облегчен.) И все же надо сказать в Советском Союзе писатель приобрел четвертую родину. В Англии он родился, в Канаде прошла его юность, в США он прославился, у нас его больше, чем в любой из названных стран, читают.
Перед поездкой в Америку я получил в Книжной палате справку «В СССР Э. Сетон-Томпсон издавался 126 раз на 28 языках. Общий тираж его книг - 4 миллиона 399 тысяч»
В начале этих заметок я рассказал о первой встрече с Сетоном-Томпсоном, о встрече в детстве. Надо ли говорить, как хотелось найти в Америке хоть, какой-нибудь его след - жилище, музей, могилу, человека, который бы помнил его живым, В Вашингтоне с Борисом Стрельниковым мы многих расспрашивали, но тщетно. И, наконец, в редакции журнала «Нешнл Джиогрэфик» встретили нужного человека. Он (мистер Кроссет) сразу же оценил наши поиски «Я сам собираю все, что связано с творчеством Сетона-Томпсона», вместе с адресом дома, где жил и умер писатель, мы получили в подарок книгу его рассказов, изданную в 1899 году и лишний раз могли убедиться хорошее общее дело и доброе имя общего друга помогают встречным не только вежливо поклониться^, но и почувствовать взаимную симпатию. Прокладывая маршрут путешествия по Америке, мы позаботились, чтобы в штате Нью-Мексико он пролегал вблизи от селения Снтон-Виладж.
...Дом на замке. Наша милая провожатая, узнав, откуда приехали гости, обежала соседей и вернулась с уверенностью хозяева далеко не уехали, скорее всего, отправились в Санта-Фе, в магазины.
Решаем ждать и первые наши вопросы задаем провожатой. Молодой женщине с волосами Марины Влади очень хочется нам помочь. Она окликнула мужа - вдвоем легче припомнить все, что известно об этом доме. К сожалению, знают они немного. В доме с семьей живет дочь Сетона-Томпсона. Это, и все. Недостаток информация восполняется похвалою писателю.
- Вы правильно сделали, что заехали. Это был замечательный человек, прекрасный писатель.
- Мы счастливы наш дом оказался вот рядом - добавляет молодой бородатый муж.
Они филологи. После университета в Калифорнии нашли тут работу. С филологов спрос соответственный - пытаемся расспросить о писателе. Но в этом месте идущий на всех парусах разговор вдруг садится на мель - - филологи не читали Сетона-Томпсона.
- Ни одной книжки?
- Ни одной, - простодушно сознается жена.
Муж для приличия пытается, что-нибудь вспомнить, но тоже капитулирует.
Лучше всего в такой ситуации пошутить, что и делаем. Однако сюрприз не маленький. Конечно, в тесной программе университета место Сетону-Томпсону могло не хватить. Но ведь было и детство. Наконец, жить рядом с домом «знаменитого, очень известного» и не заглянуть в этот дом, не раскрыть хотя бы раз книгу. Минут на пятнадцать двое русских превращаются в гидов по творчеству Сетона-Томпсона. Филологи восхищенно трясут волосами и глядят на гостей так, как будто они пришли к ним во двор и сказали - «Вот тут зарыт клад»
В сопровождении добродушной черной собаки и под неистовый лай другого пса во дворе обходим дом. Всякий дом расскажет кое-что о хозяине. Тут же случай особый. Человек не просто въехал в кем-то построенное жилище. На этом месте горел костер возглавляемой Сетоном-Томпсоном экспедиции. II чем-то пленяли много видавшего путешественника эти холмы.
Дом вышел довольно обширный, похожий на азиатский, - с плоской крышей и длинным из необтесанных бревен крыльцом на сваях. Какой-либо стиль в этом жилище, обнесенном на манер построек Хивы глиняным дувалом, усмотреть трудно. Хозяин, как видно, особо старался, чтобы жилье, как можно дальше ушло от привычных стандартов - камень и выпирающие из него бревна. День традиции-только колеса у входа. Все остальное привнесено сюда вкусом и образом жизни хозяина. Окно большое и рядом - совсем крошечное, глядящее из каменной кладки, как амбразура. На окнах - наличники из темно-коричневых досок с резьбою. Резьба - силуэты индейцев - ярко раскрашена. Крыльцо заставлено деревянными, индейской работы, фигурками, каких-то божков, пучеглазых людей и ярко-красных сердитых медведей.
Сетон-Томпсон этот свой дом называл замком. Можно представить, как он впервые зажег в камине дрова. И как в 1946 году дом потерял главного жильца и строителя.
Дом сейчас явно жилой - на окнах опрятные занавески и много цветов. Возле куста шиповника, льнущего к камню, на веревке синим флажком трепыхается детская рубашонка.
Четыре часа ожидания. Наши опекуны-филологи съездили на пикапчике в Санта-Фе - «может быть, хозяева все-таки в магазинах?» - по вернулись ни с чем.
Мы уже приготовились бросить прощальный взгляд на усадьбу, как вдруг к дому» подъехал запыленный, вишневого цвета, «Фольксваген». Из машины высыпал целый десант мужчина, женщина и четверо ребятишек - «бледнолицые», мальчик и девочка, и двое индейцев, тоже мальчик и девочка. Взгляды настороженные, что делают незнакомые люди у дома?.. Через минуту все объяснилось и вот мы уже помогаем выгружать чемоданы.
На пороге хозяйка делает знак.
- Давайте сразу же на минутку присядем. Удивительный день! Гости. Мой день рождения. И первый день Шерри. Дочка, иди ко мне.
Выясняется семья ездила в детский приют города Фармингтона. Семилетнюю индианку Шерри удочерили. И она, так же, как и двое гостей, первый раз видит дом, в котором ей предстоит теперь жить.
Позже, когда суматоха приезда поулеглась и мы, как следует познакомились, я сделал снимок семьи. Рассматривая его сейчас, легче всего представить радушно принявших нас людей. Вот в середине - Ди Барбара, хозяйка дома, приемная дочь Сетона-Томпсона. Она была в возрасте Шерри, когда ее вот так же, в полдень, привезли в этот дом. В беседе, вскользь, Ди нам сказала, что у отца есть и родная дочь, но она живет в другом месте. На фотографии хозяйка дома вышла слегка запыхавшейся - она прибежала с кухни, где в это время, что-то могло подгореть.
Справа на фотографии - Дейл Барбара, муж дочери Сетона-Томпсона, отец ребятишек. По-английски немногословный, деловой и приветливый, он показал нам все закоулки дома и сводил в сосняки, где стоит похожая на очень большую юрту «школа индейской мудрости». Стены школы расписаны сценами жизни индейцев. Посредине на земляном полу - обложенное камнями пепелище костра.
- Сетон-Томпсон подолгу сиживал тут с индейцами. - Дейл показал, как сидели тут, у огня, прислонившись спиной к стене. - Разговоры шли о ремеслах, охоте, обычаях. Росписи сделал художник-индеец. Сетон-Томпсон его поддерживал, возил с собой в Вашингтон и Нью-Йорк. Недавно умер последний индеец - друг Сетона-Томпсона.
- Знал ли Дейл своего знаменитого тестя?
- Нет, только по книгам, по снимкам, по вещам, которые нас окружают.
Ребятишки на снимке - внуки Сетона-Томпсона. Вчера их было трое. Теперь четверо. Старший, двенадцатилетпий Даниэль, стоит посредине. На лице его нетерпение. Еще бы, за соседним домом идет игра в баскетбол. Даниэль знаком уже с географией «Советский Союз - это очень большая страна», - вставил он слово в застольной беседе.
Джулии, сестре Даниэля, одиннадцать лет. Полная осведомленность в делах, связанных с кухней. Помощница матери и опекун младших по возрасту. Девочка оказалась понятливым режиссером, когда я захотел поснимать ребятишек со время игры с огромным породистым сенбернаром.
Майкл - младший в семье. Необычайно живой и красивый мальчишка. Баловень и проказник. На сенбернара он садился верхом, вполне понимая, что выглядит очень эффектно. Индейцы, родители мальчика, погибли, когда ему было несколько месяцев. Сейчас Майклу шесть лет.
И, наконец, Шерри. Сна стоит с краю. Заметно непринужденности братьев и старшей сестры у девочки нет - рука с растопыренной пятерней прижата к ноге, на лице напряжение. Вчера еще Шерри была в приюте. И все-таки, наблюдая, как девочка-индианка весело бегает по двору, как уверенно и спокойно держится за столом, никто бы не догадался, что эта веточка только сегодня привита к древу повой семьи.
Мы не расспрашивали, при, каких обстоятельствах сам Сетон-Томпсон удочерил девочку по имени Ди. Не спрашивали, почему Ди, а не родная дочь, осталась жить в доме. И эти двое детей-индейцев. Можно было только догадываться дух Сетона-Томпсона, стиль и смысл его жизни под этой крышей оберегаются. И первый хозяин дома наверняка бы порадовался, наблюдая беготню Майкла и веселую болтовню на скамейке Шерри и Джулии.
Таковы жильцы дома. А теперь, как следует оглядимся. Большая комната, полная книг и картин. Рояль в стороне. Кресло возле стола с резным приветствием «Добро пожаловать, мои друзья!» В этом кресле сидели именитые гости - художники, писатели и ученые, приезжавшие в Ситон-Виладж. Но чаще в креслах сидели индейцы. Оки жили тут на холмах и двери дома для них были открыты в любые часы. На стенке свидетельство встреч - накидка из перьев индейца-воина. Ди одевает этот убор, позволяет его примерять и нам, объясняет значение сложного сочетания орлиных перьев, вышивки бисером и оторочки из горностаевых шкурок. Подобно нынешним орденам и армейским знакам отличия, накидка индейца давала встречному полное представление с кем он имеет дело, ловок ли, отмечен ли знаком вождя? Сетон-Томпсон был у индейцев полным кавалером всех высших отличии и званий. Любой охотник из местного племени, увидев его убор, сразу бы его понял. Сетон-Томпсон гордился подобным признанием не менее, чем признанием его писательских и ученых заслуг. У него было индейское имя, для «бледнолицего» несколько мрачноватое - Черный Волк. Но зная, как высоко в иерархии обитателей леса ставят индейцы волка, не удивляешься выбору имени. К тому же волк - любимый герой в творчестве Сетопа-Томпсопа. Письма индейцам и друзьям на Восток Сетон-Томпсон иногда не подписывал, а рисовал след волка - это и означало подпись. И было это не игрою в индейцев, не чудачеством пожилого уже человека. Все было всерьез. Уклад жизни индейцев, переплетенный с жизнью природы, был очень близок и дорог поселенцу холмов.
Но тут же, в комнате, рядом с накидкой из перьев - фолианты лучших изданий по биологии, труды по искусству и философии, произведения литературы, поты, панки писем со всего света и собственные книги писателя едва ли не на всех языках мира. Все это, в том числе и дипломы, почетные подношения, а также высшая из наград ученой Америки - «Медаль Эллиота», прекрасно соседствует с предметами быта индейцев.
Картины в рамках и застекленные акварели изображают только животных. Мы проходили мимо них, узнавая старых знакомых. Вот Лобо с белой волчицей Бланкой, Кролик-бегун, Домино, Мустанг. Сетон-Томпсон хорошо знал природу многих районов земли. Но сердце его не лежало к экзотике. Любимцами были животные средних широт. А ведь это и наши животные. Возможно, поэтому все, что рассказано следопытом-американцем, так дорого и понятно жителям наших просторов.
- У него была переписка с Россией, - говорит Ди, и без большого труда находит б папках письмо.
Два пожелтевших листка - оттиск издания Академии наук СССР. Подпись Флеров К. К., 1929 год. В оттиске - «Жизнь медведей в северном Приуралье»
Дом в Ситон-Виладж ни в коем случае не музей. Специальный музей создан недавно в лагере для бойскаутов (городок Симаррон в ста с лишним милях севернее Санта-Фе), тут же дом остается по-прежнему только жильем. Паломничества сюда нет, оно было бы и обременительным для жильцов, (Вы скажете ну все же известное место. Верно, но если место не рекламируют, американец туда не едет.)
Есть в большой комнате дома кое-какие приметы нынешних дней - телевизор, замысловатый торшер-светильник, проигрыватель. Но в основном эта гостиница-библиотека осталась такой, какой была при жизни Сетона-Томпсона. Сохранилась скамейка, на которую он подымался за книгами, папка «семейных рисунков», героем которых был сам художник, друзья и члены семьи. В особом месте стоят дневники (те самые 50 книг в кожаных переплетах) и папки с рисунками (три тысячи оригиналов тех самых картинок, которые нас пленяют особым расположением на полях книжных листов). Наслаждение - перелистывать один за другим плотные, чуть тронутые желтизною листы со следами подчистки, капелек туши, черточками пробы пера и вариантами рисунков. Следопыта Эрнеста Томпсона всегда волновали следы на снегу. С таким же чувством глядишь на бумагу со следами кропотливой работы.
Рабочая комната в доме крошечная. Черный лакированный стол, стопка бумаги, перья и кисти в горшочке с индейским орнаментом, огрызки карандашей - любил писать простым карандашом. (Эта же склонность у Пришвина, изводившего карандаш до размера наперстка.) Работал хозяин этой маленькой кельи утрами, подымаясь с постели до того, как солнце всплывет над холмами.
- Работал отец до последнего дня. В этом кресле и умер.
Есть в доме, кроме гостиной и мастерской, некий алтарь, куда допускались немногие-только друзья и то лишь самые близкие. Ступенек пятнадцать кверху по деревянной лестнице и вот оно, заветное место Сетона-Томпсона - лесная хижина в доме. Стены из толстых бревен, бревенчатый потолок, грубоватый камин, заменявший костер. Точь-в-точь избушка лесного охотника. На гвоздь в стене можно повесить шапку. Вытянешь ноги с грубого топчана - как раз достанешь огня. Пахнет смолой и старым дымком. Это место^ для размышлений, воспоминаний, для сердечной беседы с человеком, который тебя понимает, который может вместе с хозяином долго глядеть на огонь без единого слова. В религиозной Америке Сетон-Томпсон вполне обошелся без бога. (Ди сказала об этом помягче - «ни одну религию не признал») Можно сказать духовным прибежищем была для него только природа. Для объяснения жизни, ее смысла, конца пути человека он не искал никаких сверхъестественных сил, будь то индейские боги из глины и дерева или христианская вера его матери и отца. В природе он черпал все, чем жив человек насущный хлеб, поэзию, силу и мудрость. Жил он с сознанием, что является частью природы и умирал уверенный «Жизнь не была скроена по ошибке»
86 лет - пора подведения итогов. Но он не любил говорить о конце. На деликатный вопрос одного из друзей, коротавшего с ним вечера, «где схоронить?», он ответил примерно так же, как Лев Толстой «Какая разница», но, так же, как и Толстой, уточнил «Оставьте этим холмам.» Волю его исполнили. Урна с прахом стояла в нише постройки. А в 1960 году, в 100-летие со дня рождения Сетона-Томпсона, в деревню съехались почитатели и друзья. Маленький самолет поднялся сколько мог высоко над холмами и оставил в небе легкое облачко. Холмы, встающие друг за другом, - лучший памятник человеку, любившему эти места.
Пять часов в доме. Посещение жилища дорогого тебе человека - неважно где оно расположено, в селе Михайловском, Константинове, Поленове, Спасском-Лутовинове, Ясной Поляне, городке Веймаре, в Тарусе, в Дунине под Звенигородом или тут, в Ситон-Виладже - всегда убеждает в одном и том же все творческие ценности создавались из вполне земных впечатлений, питались земными соками, ничего избранного для художника и поэта на Земле нет - - один общий котел на всех. Все в конечном итоге решается жаждой жизни, зоркостью глаз, чуткостью уха и сердца. Хрестоматийные силуэты и лакированные картинки частенько отделяют творца от тех, для кого он творил. И потому очень важно увидеть, например, Лев Толстой спал на обычной кровати и не, какой-то особый светильник горел у него над столом, а обычная керосиновая лампа. Прочитав документальные подробности биографии Пушкина, собранные Вересаевым, открываешь вдруг нового Пушкина и на бронзовый памятник после этого смотришь иначе - в Пушкине, больше чем прежде, чувствуешь Человека, он для тебя стал роднее.
Чувство приближения к Человеку мы испытали и в доме Сетона-Томпсона. Добавилось, что-то важное к тому, что хранилось в памяти с детства. Эти холмы. Кострище, не заросшее с той поры, когда старик в одиночестве или с индейцами сиживал вечером у огня. Реденький сад за двором.
Трофей на стене, добытый юным охотником в двухнедельном состязании с лосем. Листки бумаги с до ужаса неразборчивым почерком, над которыми он уронил карандаш.
Особенно любопытно было листать семейный альбом. Не помню наших изданий с портретом Сетона-Томпсона. Тут, в доме, впервые мы видели, как он выглядел. Вот молодость, вызов Нью-Йорку - лихо закрученный ус, рукава рубашки закатаны выше локтя, задорно повернута голова, плащ на руке. Вот снимок «нашедшего себя человека» - уверенный взгляд, усы, богатая шевелюра, аккуратно повязанный галстук. Это время, когда Эрнест Сетон-Томпсон уже признан, известен. В эти годы он общается с Марком Твеном и президентом, его узнают на улицах и рукоплещут на его лекциях. Пять страниц альбома, и мы уже видим человека в очках, поседевшего. Прекрасное лицо умудренного, все повидавшего старца. В эти годы он пишет «Я достиг на Востоке Америки славы и богатства. Но зов дикого Запада по-прежнему волновал мое сердце». Работа, беседы возле огня, созерцание холмов - вот его ценности этих лет и последняя фотография усы обвисли, пиджак мешковат. Кажется, он недовольно глядит на фотографа - в старости люди не любят сниматься. В этот год он сказал - «Оставьте этим холмам.»
Пока гости ходили по дому, нынешние его жильцы накрыли торжественный стол. Поводов сесть за него более чем достаточно день рождения хозяйки, первый день пребывания Шерри в доме, ну, и гости тоже со счета не сброшены. Стол-тот же самый, за которым друзей принимал Сетон-Томпсон.
- Он сидел всегда тут. - Ди поставила лишний прибор, пододвинула кресло. И получилось так, что бывший хозяин дома, как бы тоже присутствует.
Опустим подробности застольного разговора. Скажем только хорошо было и гостям, и хозяевам. Были опробованы достоинства деревянных расписных ложек, домашней американской еды и питья, разлитого по бутылкам в Калифорнии, и е Москве. Ребятишки, забыв про еду, листали дареную книжку, крутили пластинку с голосами «московских птиц»
- Читают деда?
Отец и мать засмеялись.
- Нет пророков в своем отечестве. Один еще маловат, другой с ума сходит по баскетболу.
Все вместе вышли к порогу дома. В сухих будяках за домом гремели кузнечики. Солнце медленно остывало и готово было проститься с деревней. На холмах появились глубокие тени.
- Там пролетал самолет?
- Да, как раз над вершиной™
Взрослые помолчали. Старший из ребятишек, вежливо извинившись, убежал, держа под мышками два мяча. Джулия, Шерри и Майкл играли с собакой.
В сумерках мы попрощались.
Так прошел день в деревне знакомого с детства американца.
Читайте в любое время
