М. И. Туган-Барановский (1865-1919).

Н. Д. Кондратьев (1892-1938).

Поколения русских талантливых экономистов, замечательных, оригинально мыслящих, долгое время оставались попросту вычеркнутыми из нашей истории. Вот один из наглядных примеров. В учебнике "Политическая экономия", изданном в 1954 году, из русских ученых названного периода упоминания удостоились лишь А. И. Герцен, Н. Г. Чернышевский и В. И. Ленин. Все! Те, о ком учебник умалчивал, носили на себе несмываемое клеймо "вульгарных", "буржуазных" или в лучшем случае "мелкобуржуазных" экономистов. В многотомной Истории русской экономической мысли, вышедшей под редакцией А. И. Пашкова и Н. А. Цаголова в 1966 году, утверждалось, что "ни на Западе, ни в России вульгарная буржуазная политическая экономия ничего не дала для развития науки. Истинное назначение ее состояло в том, чтобы оправдывать капиталистическую эксплуатацию, доказать "несостоя тельность" революционной теории марксизма, опровергать научный социализм". Это еще не самые хлесткие цитаты, и их можно было бы продолжать и продолжать.

К счастью, реабилитация российской науки уже идет, и не первое десятилетие. Достойнейшие имена отмываются от прилипшей к ним грязи. Но именно на рубеже двух тысячелетий сделаны решительные шаги к тому, чтобы представить нашу экономическую мысль как цельное, хотя внутренне и неоднородное направление, а главное, не разделяя его участников на "чистых" и "нечистых". И в то же время русская экономическая мысль - часть общего потока истории экономической науки. Это тоже было отмечено на состоявшейся конференции, став одним из основных ее лейтмотивов.

С докладом "Российская школа экономической мысли: поиск самоопределения" выступил директор Института экономики РАН, академик Л. И. Абалкин. Выделяя основные, по его мнению, особенности российской экономической мысли, обусловленные спецификой исторического и социально-культурного развития России, доклад воскресил множество имен, внесших огромный вклад и в понимание специфики развития России, и в формирование оригинальных концепций общественного развития. Речь шла, в частности, о теории социальных альтернатив, противопоставляемой марксистской концепции одновекторного развития экономики. Академик остановился и на экономико-философских теориях, основанных на духовно-нравственных и религиозных подходах, и на анализе представлений отдельных экономистов относительно роли государства в отсталой, но развивающейся экономике. Наиболее важной особенностью русской экономической мысли было изучение эволюции крестьянского хозяйства и судеб крестьянства.

Действительно, большинство выдающихся российских экономистов, начиная с народников, были прежде всего экономистами-аграрниками. Именно среди них шли самые ожесточенные споры о роли мелкого и крупного крестьянского хозяйства, о значении общины и частной собственности на землю, именно они разрабаты вали различные концепции кооперации, важность которой вряд ли кем оспаривается и ныне. Но справедливо отмечено, что сегодня "уровень интеллектуальной проработки аграрных проблем на два порядка ниже, чем 100 лет назад".

Доклад академика Абалкина не мог не вызвать дискуссии, тем более, что многие проблемы, рождавшие споры много лет назад, вернулись к нам на новом витке истории, разделив научную интеллигенцию, как и прежде, на современных "либералов" и "государственников", на "западников" и "славянофилов", на сторонников фермерского хозяйства, основанного на частной собственности на землю, и "общинного землевладения". Позиция автора доклада наиболее концентрированно проявилась в признании особой национальной школы российской экономической мысли (экстраполируя, получим "особый российский путь" и прочие "особенности", подчеркивание которых по-прежнему мешает России выйти на путь цивилизованного рыночного развития).

Противники же этой позиции сходились на следующем: да, в российской экономической мысли было много своеобразного, и все-таки о "единой национальной школе" не может быть и речи, ибо в этой самой "школе" есть множество самых разных школ и направлений - от народников до марксистов, от сторонников "особого пути" до "западников", понимавших, что в России складывается такой же капитализм, как и на Западе, только в силу ее отсталости в более варварских формах. И уж совсем особую группу составляли те экономисты, которые в послереволюционный период пытались научно обосновать рациональную структуру экономики страны и темпы ее развития в рамках жесткого планирования, способствовать росту и обновлению сельского хозяйства на основе коллективного хозяйства.

Но отойдем от этого, на первый взгляд, терминологического спора, на самом деле скрывающего за собой не столько теоретические, сколько идейно-психологические позиции его участников. Очень емко и точно сказал в своем выступлении участник конференции доктор экономических наук А. В. Аникин: "В оценке российской экономической мысли нам надо избежать крайностей безоглядного патриотизма, с одной стороны, и самоуничижения, с другой".

На мой взгляд, первое - прямое следствие второго. Нет никаких оснований ни ставить русскую мысль на особый пьедестал, ни считать ее ущербной. Если ограничиться принятыми конференцией хронологическими рамками, то в этот период при всем своем своеобразии наша экономическая мысль жила и пульсировала в общем русле мирового развития и именно благодаря этому могла внести и внесла общепризнанный вклад в различные сферы современного экономического анализа. Эта креативная роль российской экономической науки (кстати, не только экономической), к сожалению, была прервана с началом сталинских репрессий 30-х годов. Тогда она оказалась полностью изолированной от остального мира.

Вот только некоторые данные, приводившиеся в докладе академиком Абалкиным. Часть ученых была выслана из страны в начале 20-х годов (П. Б. Струве, С. Н. Булгаков и другие). В 1929-1930 годах по процессу так называемой "Трудовой крестьянской партии" арестованы и впоследствии расстреляны такие известные ученые, как Н. Д. Кондратьев, А. В. Чаянов, Л. И. Юровский и многие другие (около тысячи человек). Затем последовали процесс "Промпартии" и "чистка" Госплана, жертвами которых стали многие экономисты и статистики, занимавшиеся, по выражению Сталина, "игрой в цифири".

Чтобы не быть голословной, я хотела бы познакомить читателя лишь с несколькими выдающимися именами российских ученых, в разное время получивших мировое признание.

М. И. ТУГАН-БАРАНОВСКИЙ

Крупнейший русский экономист, профессор политической экономии, он с 1895 по 1918 год преподавал в ведущих учебных заведениях Петербурга и Москвы. В современной экономической мысли известен прежде всего в качестве исследователя проблем экономического цикла (этой теме была посвящена одна из первых его работ "Периодические промышленные кризисы", СПб, 1894). В любом учебном пособии, в главе об экономическом цикле, наряду с другими всемирно известными именами вы обязательно встретите и фамилию Туган-Барановского. Он одним из первых обратил внимание на особую роль и динамику капиталовложений, определяющих основы циклического развития капиталистической экономики. Кстати, свои заключения он вывел из анализа экономического развития Англии, где в то время имелась наиболее обширная статистика.

Это открытие российского ученого стало важной составной частью последующего исследования циклических колебаний, оно же используется и для построения соответствующих моделей цикла уже в наше время. Такое внимание к динамике капиталовложений было, возможно, связано с тем, что Туган-Барановский в молодости увлекался теорией Маркса, особенно его учением о воспроизводстве и роли в нем производства средств производства, другими словами - тех материальных элементов, которые и составляют реальную суть капиталовло жений.

"Примеривая" марксизм к российской реальности, Туган-Барановский пришел к выводу о неизбежности развития капитализма в нашей стране, причем развития, которое в конце концов принесет России и цивилизованные формы существования, и современную промышленность, и рост уровня жизни. Не случайно Туган-Барановский выступил одним из первых критиков многих сторон марксистской экономической теории, служивших обосновани ем неизбежного краха капитализма и так импонировавших революционному марксизму. Именно поэтому В. И. Ленин зачислил его в ряды "легальных марксистов", а уже в советское время за этим крупнейшим ученым прочно закрепилось клеймо вульгарного буржуазного экономиста.

Но не только исследованием экономического цикла был в свое время известен Туган-Барановский. Ученый занимался и проблемами стоимости, ценообразования, закономерностей развития капитализма, который он все же критиковал, но в отличие от сторонников революционного марксизма критиковал с социально-нравственных позиций. Отдал Туган-Барановский дань и модному в его время увлечению социализмом, связывая его с расширением функций государства, но еще в большей степени - с кооперацией. Как и многие другие русские экономисты, кооперации он посвятил несколько работ, в том числе одну из последних - "Социальные основы кооперации" (М., 1914).

Очень недолгое время Туган-Барановский был министром финансов правительства Центральной рады Украины. Умер он по дороге в Париж.

Н. Д. КОНДРАТЬЕВ

О длинных, или больших, циклах Кондратьева экономистам, читавшим западную экономическую литературу, известно давно. Хотя мало кто знал, кто такой Кондратьев, где и когда он жил и чем кроме этих самых "длинных циклов" занимался. А личность-то была замечательная, ставшая известной широкому российскому (да и не только) читателю лишь в конце 80-х годов. Разделив судьбу многих талантливых людей, Кондратьев в 1930 году был арестован, в 1938 году расстрелян и реабилитирован только в 1987-м.

Окончив в 1911 году юридический факультет Петербургского университета, Кондратьев вплоть до Октябрьской революции активно работал в различных общественных и государственных организациях, связанных с проблемами сельского хозяйства и продовольственного снабжения населения. После революции - профессор Петровской (Тимирязевской) академии. Будучи широко образованным человеком, знавшим не только российские проблемы, но и современную ему экономическую теорию, становится в 1920 году директором Конъюнктурного института. Круг его интересов значительно расширяется. Получив доступ к огромному массиву данных об экономическом развитии различных стран мира, он предпринимает серию исследований длительных тенденций в движении отдельных экономических показателей ряда развитых стран.

Объектом своего анализа ученый выбрал движение индексов товарных цен, курсов ценных бумаг, депозитов, динамику заработной платы, внешней торговли, объемов производства в отдельных отраслях промышленности. В работу были вовлечены статистические показатели по Англии, Франции, Германии и США. На основе этой гигантской работы он и сделал свои выводы о существовании - помимо коротких (в 10-11 лет) - больших циклов экономической конъюнктуры. Они, как выявил ученый, состояли из длительных периодов ее подъема и спада, длящихся в целом по 50-60 лет.

Нельзя сказать, что предположения о существовании подобных длительных волн не делались ранее. Об этом писали многие экономисты и на Западе, и в России (в том числе Туган-Барановский). Заслуга Кондратьева состояла в том, что эту гипотезу он впервые подтвердил обширным статистическим исследованием, изложив свои результаты в статьях, опубликованных в 1925 и 1926 годах. И уже в 1926 году статьи Кондратьева о больших циклах были изданы в Германии, а в 1935 году - в Англии.

Эти работы сразу же принесли их автору международную известность и признание: его избирают членом Американской экономической ассоциации, затем - Лондонского статистического и социологического общества. В 1928 году в Институте экономики, где он выступил с докладом на ту же тему, была проведена дискуссия, и уже тогда в отдельных выступлениях прозвучали сомнения относительно марксистского характера данного исследования - ведь Маркс писал только о десятилетних циклах. Какие еще могут быть длинные циклы, тем более с повышательными фазами, когда капитализм обречен и должен вот-вот рухнуть? Итог стандартен: работы в этом направлении были прекращены.

Активно участвовал Кондратьев и в обсуждении проблем планирования, выступая за научно обоснованные темпы индустриализации, сбалансированные с развитием сельского хозяйства, за поддержку крестьянства и рыночных отношений в стране. Проект первого пятилетнего плана (разработанного под руководством Г. Струмилина) он подверг резкой критике за его нереалистичность, завышенность темпов, несбалансированность, особенно в отношении развития промышленности и сельского хозяйства. (Зиновьев назвал его критику "манифестом кулацкой партии".)

Как видим, все "преступления" - налицо. Блестящий ум, самостоятельность суждений тогдашнему руководству страны, взявшему курс на ускоренную индустриализацию, коллективизацию и милитаризацию экономики, были не только не нужны, но и казались опасными. А потому надлежало пресечь в корне всяческую "игру в цифири", где бы она ни велась - в Конъюнктурном ли институте или в Госплане. В 1928 году Кондратьева уволили, затем арестовали и осудили по делу так называемой "Трудовой крестьянской партии". В 1938 году его не стало.

Но осталась концепция "Больших циклов Кондратьева". О ней знает теперь не только каждый студент-эконо мист, концепция открыла целое направление исследований, продолжающихся по сей день.

Г. А. ФЕЛЬДМАН (1984-1958)

Но если Кондратьев вошел в мировую экономическую мысль еще при жизни, и сталинские репрессии не помешали существованию и развитию его теории больших циклов, то судьба Г. А. Фельдмана оказалась несколько иной. Его работы навеки потонули бы в недрах спецхрана, если бы не случай.

В 1956 году, начав работать в Институте мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР, я стала знакомиться с новейшими теоретическими исследованиями западных ученых. Оказалось, что самая обсуждаемая тема того периода - теория экономического роста. Она была призвана выяснить условия сбалансированного темпа роста, при котором не возникает отклонений ни в сторону спада, ни в сторону чрезмерного подъема, чреватого инфляцией. От нее ждали также определения условий естественного роста, способного в течение длительного времени обеспечить полную занятость и полную загрузку производственных мощностей.

Первыми разработчиками такой теории были английский экономист Р. Харрод и американец Е. Домар. Их модели стали классикой своего времени, дали импульс многочисленному потомству подобного же рода моделей. И вот тут-то я столкнулась с неведомой мне доселе фамилией русского экономиста Г. А. Фельдмана. Его работа "О теории темпов роста национального дохода" была "открыта" американцем Домаром; будучи выходцем из России, он прекрасно знал русский язык и понимал, что в советских журналах 20-х годов можно найти на эту тему что-нибудь стоящее. И нашел: в двух номерах журнала "Плановое хозяйство" за 1928 год он обнаружил статью под этим названием, крайне созвучную тем проблемам, которыми занимались теоретики роста, и в то же время достаточно оригинальную. Статью немедленно перевели на английский язык и напечатали в книге Домара "Очерки теории экономического роста".

О Фельдмане стали писать всюду, его имя ставили в один ряд с отцами-основателями теории роста Харродом и Домаром, о его модели роста национального дохода можно было прочитать даже в журналах Польши и Чехослова кии (именно на чешском я впервые и познакомилась с работой неизвестного тогда экономиста, ведь у нас журналы 20-х годов находились в спецфонде).

Кто такой Г. А. Фельдман и о чем он писал? По профессии инженер-электрик, с 1923 по 1931 год работал в Госплане (это был период, когда к работе в Госплане привлекли множество крупных специалистов с достаточно широким кругозором). В 1927 году Фельдман публикует свое первое исследование, посвященное сопоставлению структуры и динамики экономики России и США за 1850-1925 годы и перспективам развития экономики Советской России с 1926-1927 годов до 1940-1941. Вслед за этим и появляется его главная работа, а точнее, доклад "О теории темпов роста национального дохода". В нем автор попытался сформулировать теоретические предпосыл ки и разработать модель для определения сбалансированных долгосрочных темпов развития советской экономики.

Не буду останавливаться на деталях, скажу лишь, что теоретическая модель Фельдмана предвосхитила многие положения теории Харрода-Домара. Но в ней просматривались и своеобразные черты. Модель, отталкиваясь от схемы воспроизводства Маркса, была двухсекторной, то есть в ней выделялись два подразделения обществен ного производства - средств производства и предметов потребления. Это первое. И второе: она была направлена на решение практических задач долгосрочного прогнозирования и планирования экономики на этой основе. В своем исследовании автор широко использовал аппарат математического анализа для изучения условий оптимального соотношения роста этих двух подразделений общественного производства. Нарушение таких условий, по мнению автора, неизбежно должно привести к тому, что производство средств производства зациклится на самом себе (начнется производство ради производства, что собственно и вытекало из марксова закона "преимущественного роста первого подразделения", считавшегося непреложной истиной).

Но кому в то время были нужны выкладки об оптимальном соотношении отраслей или теоретически возможных темпах роста! Все, кто об этом писал или говорил (а в Госплане таких оказалось много), объявлялись врагами индустриализации и советской власти. В 1931 году Госплан подвергся серьезной "чистке", уволили и Г. А. Фельдмана. С 1931 по 1935 год он преподавал в Плановой академии. Но в 1937 году о нем еще раз вспомнили - только затем, чтобы репрессировать. Последовали годы тюрьмы, лагерей. Реабилитирован он был лишь незадолго до своей смерти в 1958 году. Вряд ли ученый подозревал, какую посмертную известность готовит ему судьба.

Итак, на Западе во всю писали о работе Фельдмана. Но познакомить с этим открытием нашего читателя оказалось не просто. (Правда, в 1968 году, когда хрущевская "оттепель" еще не совсем была заморожена, о нем появилась небольшая статья в журнале "Экономико-математические методы" - тогда еще малоизвестном широкому читателю.) Моя же статья, названная весьма невинно - "О сравнении марксистской и буржуазной теории экономического роста", в которую был вмонтирован параграф о модели Фельдмана, так и не увидела света. В начале 70-х годов неудачей закончилась и попытка вставить этот материал в мою книгу ("Современное кейнсианство". - М.: Мысль, 1971), в которой имелся большой раздел, посвященный теории экономического роста. И только в 1974 году, когда готовился перевод этой работы на английский язык, мне удалось убедить руководство экономической редакции издательства "Прогресс" выпустить книгу с соответствующей главой. В ней фигурировала и двухсекторная модель Г. А. Фельдмана. Это был прорыв, но, увы, не для русского читателя! И только спустя много лет о Фельдмане стали писать у нас, в том числе и в учебной литературе, в частности в "Истории экономических учений" (М.: ИНФРА-М, 2000) - учебном пособии, подготовленном в рамках Государственного университета - Высшей школы экономики.

* * *

Многих не упомянула я в этой статье - и дореволюционных ученых, особенно аграрников, и послереволюцион ных, большинство из которых разделили судьбу Н. Д. Кондратьева или Г. А. Фельдмана. Но даже эти три примера показывают, какую пагубную роль сыграла идеологизация экономической науки, расправа с малейшими признаками инакомыслия. В итоге отечественная наука надолго оказалась в глубокой изоляции и от собственных вполне достойных предшественников, от своих корней, и от мирового процесса экономической мысли. Но он, словно бы следуя всемирному закону - "рукописи не горят", сохранил в своих анналах имена многих наших российских ученых, включив их достижения в общую копилку экономического анализа.

К счастью, эти времена позади, и стремление не только воскресить память об ушедших, протянуть нить из прошлого в настоящее, но и суметь так же честно служить истине, усваивая все новое в мировой науке и развивая собственные подходы к исследованию тех или иных явлений, - вот, собственно, то главное, о чем заставляет задуматься прошедшая в ноябре прошлого года конференция.

№2, 2001