Тридцатые годы были в нашем селе Кермись, что на Рязанщине, очень сложными и разными. На них пришлось мое детство. Каким оно оказалось трудным и недетским, современному молодому человеку просто не понять. С малолетства - труд, недоедание, кое-какая одежонка и обувка, сделанная в домашнем хозяйстве собственными руками.

До тридцатых годов, до сплошной коллективизации, крестьяне имели много земли, и если отец с матерью трудолюбивые, то такая семья жила более или менее благополучно. На полях вокруг села, где отводили загоны земли для каждого двора, сеяли рожь, просо, гречиху, овес, лен, а "под собой", то есть под своим двором, в огороде сажали картофель, свеклу, капусту, лук, морковь - все, чем можно было кормиться. Особое место предназначалось коноплянику - небольшому участку хорошо удобренной земли, на котором сеяли коноплю* (здесь и далее см. "Словарик к статье" на стр. 136). Это растение имело исключительно большое значение в жизни крестьянской семьи.

Мужские, пыльниковые, стебли конопли - это посконь, бессемянка, а женские, с семенем, - непосредственно конопля (конопи, моченец, пенька). Как только запылит над конопляником, пора дергать посконь. Это значит, что женские стебли опылились и теперь посконь необходимо убрать, связать в снопы*. Когда снопы подсыхали, их расстилали на солнечной полянке, предварительно обив с корневищ землю. Высохшую посконь убирали под навес, затем мяли мялками*, выбивая кострику*, и расчесывали гребенками, щетками. В результате получалось волокно, которое пряли на самопряхе*, а из полученных ниток на стане* ткали посконное полотно. Его отбеливали в щелоке* и расстилали на лужайке под солнцем. Чтобы добиться лучшей белизны, процедуру повторяли не один раз. Полотно предназначалось для мужских штанов и рубах, используемых в качестве рабочей одежды, а иногда и для нижнего белья. Рубахи и портки* шили теми же посконными нитками, из которых ткали полотно. Предварительно их сучили*.

Если посконь выдергивали и сушили летом, то коноплю (пеньку) - по мере созревания семян, осенью. Просушивали коноплю на козлах прямо на коноплянике. После просушивания обмолачивали и получали конопляное семя, из него на маслобойке били конопляное масло. Часть семян оставляли для будущих посевов. Конопляное (постное) масло готовилось к постам, которые в крестьянских семьях строго соблюдались.

Чтобы получить волокно конопли, ее замачивали в мочилах - небольших прудах, выкопанных рядом с ручьем, или же в самом ручье, в затоне*. По окончании вымачивания моченец сушили и складывали, а поздней осенью, при первых морозах, мяли мялками, трепали о мялку, выколачивая кострику, затем расчесывали деревянными гребнями и связывали в кудели*. Из этого волокна также пряли пряжу, вили веревки разного назначения - от обор* для лаптей до вожжей* и тяжей* для упряжи.

Полотно, сотканное из моченца, шло на изготовление мешков, торпищей*.

В результате расчесывания поскони и конопли остаются очесы*, или вычески, которые также идут в дело. Из них делали грубое волокно - паклю* и пряли грубую пряжу на ватолы*, половики и рядна*. А еще ими конопатили* стены; паклю клали под венцы* и углы сруба, утепляя избу.

Кострика тоже шла в дело. Вокруг избы, по высоте до второго венца, делали обгородку на расстоянии примерно тридцати сантиметров от стены и засыпали ее кострикой, таким образом утепляя избу и подпол. Устройство это называется завалинкой. У нашей избы завалинка была обгорожена строгаными досками и тем самым украшала избу. У других завалинка обгораживалась жердями, а то и просто к избе приваливали землю.

Небольшую часть огорода занимал лен. Технология его уборки и обработки схожа с технологией обработки поскони. Пряли лен веретеном* или на самопряхе. Выглядело это так. На лавку клали донце*, в его балабашку вставляли гребень, на нем крепили кудель льна или поскони. Одной рукой пряха тянула из кудели нитку, а другой вращала веретено, на которое затем наматывалась готовая нить. Пряденье на самопряхе отличалось от веретенного. Вытянутую из кудели нить скручивали через рогалик и наматывали на вьюшку (катушку) при помощи вращения большого и малого колес. Напряв пряжи несколько вьюшек, ее сматывали на моталку, а затем в клубки или в цевки* челноков на уток*. Уток - это нить, которой ткут: она намотана на цевку, вставлена в челнок, идет поперек основы и перебором образует ткань. Большая часть пряжи расходуется на основу* ("была бы основа, а уток найдем"), то есть на продольные нити всякой ткани.

Некоторое количество пряжи красили в различные цвета, чаще всего в синий, красный и черный. При ткачестве в зависимости от чередования нитей в основе и утке ткань получалась в полоску, клетку и т.д. Такую ткань называли пестрядь*, пестрядина, полосушка, затрапезник (название "затрапезник" пошло от купца Затрапезникова, которому Петр I передал пестрядинную фабрику).

Из пестряди шили рубахи, тюфяки*, халаты, наволочки и прочие вещи. Пестрядевые рубахи, шаровары, халаты были легкой, нарядной одеждой.

А что такое сермяга? Это слово произошло от мордовского "сермяг", что означает суконный кафтан из грубого некрашеного крестьянского сукна. Сермяжина - белое, серое, бурое, черное сукно, цвет которого зависит от цвета шерсти овец, имеющихся в хозяйстве. Овцы - ценные домашние животные, от них получают шерсть, овчину, мясо. Их держали десятками. Овцу стригли два раза в год, весной и осенью. Весенняя шерсть с молодых овец называлась у нас рунной, с остальных - вешниной, осенняя - осенней. Из овечьей шерсти валяли валенки, пряли пряжу, ткали сермяжное сукно для зипуна и теплых зимних порток (штанов) или онучей*, а также вязали чулки, варежки, носки или чуни*. Если пряли и ткали, как правило, женщины, то валяли сукно мужчины. Эта работа требовала силы и выносливости, ее выполняли в бане. Сукно запаривали в горячем щелоке, затем валяли, катали, поливая его при этом горячей водой. Полученное сукно хорошо просушивали, прокатывали рубелем* на скалке*, скатывали в рулон, укладывали в мешки и хранили в сухом месте, на печи или на полатях*.

Вот какой длинный и трудный путь был у сермяги и пестрядины. Оставалось сшить из этих материалов нужные вещи. Шили вручную, как правило, льняными нитками. Получил сермяжные портки и пестрядевую рубаху, теперь носи и смены не проси.

Конечно, в каждой семье кроме такой одежды была и другая, как у нас говаривали, базарская, то есть купленная на базаре. Но эту одежду надевали только по великим праздникам, которых в жизни крестьян было не очень много. Да и не все могли купить ткани для праздничной одежды. Поэтому повседневная одежда крестьян нашего села, в частности моей мамы, была простой, немаркой, прочной, скромных, в основном темных расцветок. Это кофта с глухим воротником и длинными рукавами, сарафан поверх шерстяной юбки, а поверх сарафана - запон*. Нижнее белье представляло собой белую льняную рубаху без рукавов - и больше ничего. На ногах шерстяные чулки до колена, лапти с шерстяными оборами. Если позволяла погода, то ходили босиком. На голове платок, обычно ситцевый. У бабушки моей под запоном на пояске была привязана лахмонка - маленький мешочек, в котором у нее хранились деньги, а иногда кусочек сахару или леденец. Вот бабушка Авдотья поднимает запон, достает из лахмонки кусочек сахару и зовет меня: "Сереня, на, пососи сладенькое".

В весеннюю и осеннюю пору надевали зипун, а на голову теплый шерстяной платок. Зимой носили полушубки, шубы, валенки, в том числе подшитые.

В праздничные дни, особенно при посещении церкви, доставали из сундуков наряды: пестрядевые кофты и сарафаны, а порой и ситцевые, хранящиеся с молодости, пахнущие нафталином или духовым мылом. В сухую погоду на белые шерстяные чулки надевали вязовые лапти, более красивые по цвету, чем липовые, с черными шерстяными оборами.

Мужская одежда состояла из сермяжных или посконных порток поверх посконного либо льняного белья - рубахи и подштанников. Портки заправлялись в зависимости от времени года в портянки или онучи, а на них надевали лапти с пеньковыми оборами. Из верхней одежды носили зипун или шубу (полушубок), подпоясываясь кушаком, а то и просто веревкой.

Все носильные вещи периодически стирали в щелочной воде в деревянном корыте. Белье льняное или посконное варили в щелоке, затем на хлуде* несли к реке. Летом на мостках, зимой на льду у проруби полоскали, колотили вальком*, отжимали и на хлуде несли обратно. После сушки одежду катали рубелем на скалке на столе.

И несколько слов о детской одежде. Я, например, помню, что до школы, то есть до 1934 года, бегал летом в одной рубашонке, то белой, то пестрядевой, и никаких порток! Но однажды был такой случай, благодаря которому меня обрядили в порточки. Мимо нашей избы извивалась дорога на мельницу, по ней каждый день проходил мельник дед Иван. Увидев меня в одной рубашонке, он пригрозил, что оторвет сикалку, если я не буду надевать портки. Я с ревом пришел в избу и рассказал бабушке Авдотье о случившемся. После этого бабушка велела маме сшить мне порточки. Та сшила, но с одним карманом, за что я тоже получил замечание от старших ребят и, придя домой, снял зловредные штаны, попросив маму пришить второй карман. Вот таким образом я был выведен из "беспорточной команды" и очень гордился этим, играя со сверстниками, среди которых было немало мальчишек без штанов. В течение всего лета мы, дети, с утра до вечера бегали босиком, а некоторые без обуви резвились и по первому снегу. Ноги, руки в цыпках*, носы облуплены. Родителям было не до нас, они с раннего утра, или, как говорили, со стадом, уходили, уезжали на поля, приговаривая: "Летний день год кормит". Поздним вечером мама, увидев меня, заставляла умыться и смазать руки-ноги сметаной.

Во второй половине тридцатых годов, вплоть до начала Великой Отечественной войны, жизнь стала получше, а в одежде и обуви появились серьезные обновки: многоцветные ситцевые кофты и сарафаны, парусиновые баретки и тапочки, калоши, боты, ботинки. Все это продавалось в сельмаге, в том числе и лапти, без них было не обойтись в крестьянских делах. Но если сермягу и пестрядь в семье обретали только трудом на земле и со скотиной, то ситцы, сукна и калоши приходилось покупать за деньги, которых у крестьян просто не было. А чтобы их заиметь, необходимо было зарабатывать за пределами колхоза, так как в колхозе люди работали за "палочки". Вышел колхозник на работу, ему ставили "палочку" вертикально, а не вышел - горизонтально, вот и вся оплата труда. Поэтому люди, особенно мужики, уходили из села на заработки в город, чтобы потом одеть, обуть семьи через сельмаг. Поэтому и сохранились в семьях крестьян и веретена, и самопряхи, и ткацкие станы, и все другое, что давало возможность изготовить льняные, посконные, сермяжные ткани, сплести лапти, смастерить бадью, кадушку, зыбку*, кровать, стол или табуретку. На селе одеждой выделялись только служащие, которые получали твердую зарплату: учителя, врачи, фельдшеры, почтовики, руководство МТС. Они не носили сермяги и лаптей и тем самым подавали нам пример, к чему надо стремиться.
В кинохрониках тридцатых годов можно увидеть кадры, запечатлевшие работу крестьян, одетых в посконные портки, рубахи, обутых в лапти. Они трамбуют бетон, катают тачки с землей на строитель стве заводов, электростанций, каналов. Рубище, в котором работали на этих стройках, было выращено, спрядено, соткано, сшито руками крестьянок и крестьян на их родной земле.

Вот такая сермяжная правда о пестрядевых рубахах и сермяжных штанах.

Кроме того, что осталось в памяти и изложено на бумаге, в моей домашней коллекции сохранились некоторые редкости того далекого времени, напоминающие мне о величайшем трудолюбии моих родителей: льняные холсты, столешник и рушники, а также гребень, гребенка, челноки с цевками, веретена. Моя жена, Елена Ивановна, в недалеком прошлом тоже пряла шерсть веретеном, а потом вязала из этой пряжи носки, варежки, которые сохранились до сих пор.

Принадлежности для прядения: донце с балабашкой и вставленным в нее гребнем, гребенка и щетка для расчесывания и разглаживания кудели, два веретена. Лавка застелена посконным пестрядевым холстом. Из коллекции автора.

Домотканые льняные рушники с вышивкой и кружевами.

Такие половики и сегодня часто встречаются в крестьянских домах. Нитями утка служит разрезанная на ленты старая одежда. Основа - из посконных нитей. На фото показаны также ткацкие челноки.

Девушки за простейшим ткацким станком.

№10, 2000