«Удивительные маленькие истории». Впервые читатели нашего журнала познакомились с циклом новелл под этим названием, принадлежащих перу замечательного советского писателя Николая Семеновича Тихонова, в № 12 1971 года. Продолжение было напечатано в № -1 за 1972 год.

     Редакция получила очень большое количество писем с просьбами продолжить публикацию. Эти просьбы были переданы Николаю Семеновичу Тихонову. И вот перед вами третья подборка из этого цикла.

     Под Ленинградом гор нет. Зато большой выбор лесов, и боле г. Это настоящее болотное царство. Возвращаясь с берегов Ладоги (это было еще задолго до войны), мы пришли в селение Лепсари, за которым лежит так называемое Волчье болото, хотя волкам тут делать нечего. Они проваливались бы на каждом шагу, как, и мы, ступая по трухлявым кочкам, и угадывая, куда перенести ногу при следующем шаге.

     Мы хотели пройти болотом на Пурново, к возвышенности, где нам все было хорошо знакомо. Перед выходом из Лепсари мы зашли к местному жителю - финну и спросили, какая нынче тропа по болоту.

     - Вода досюда, - сказал хозяин, и показал чуть выше пятки. Мы ему поверили, и пошли. При первом же шаге провалились по колено в воду. Нас было трое - все опытные болотопроходцы. Нас испугать трясинами, и высокой водой трудно. По еле заметным признакам мы находили дорогу, измеряя палками окружающие нас глубины, и медленно, но все же двигались вперед. Между тем незаметно за всеми нашими усилиями наступила ночь. Но это была белая ночь, когда все видно вокруг, как днем, даже еще отчетливей.

     Мы были окружены молчаливой хлябью. Мы шли в огромной пустынной чаще. На далеком горизонте смутно наметилась, какая-то полоска леса, но до него можно было путаться долгими часами, осторожно прокладывая путь в болотной пустыне, где вокруг нас были узкие, бледно-зеленые сабли осоки, заросли длиннолистной пушицы, белые, пушистые колокольчики которой виднелись всюду, или росянка с ее точно утыканными булавками ложкообразными листьями.

     Мы обходили «зыбуны» с их бездонными окнами и, продравшись сквозь упрямые, и густые стебли кукушкина льна, выходили на каменистые гривы, подымавшиеся в болоте, как спины доисторических ящеров. Это были гранитные выходы, поросшие зелеными, и седыми мхами, на них стояли искривленные сосенки между валунами, по которым шли узорами разводы мхов. На таких гривках мы отдыхали, и убеждались в том, что, и по ту сторону гривки пропирается болото. А так, как мы здорово попетляли по его просторам, то нам оставалось идти на незакатное солнце, и надеяться, что выдержим многочасовой путь, выйдем к Пурнову.

     Наконец усталость стала нас одолевать, и нам предстояло лечь на отдых на, какой-нибудь ближайшей гривке, под защитой вековых валунов. Мы уже добрались до такой гривки, сбросили наши рюкзаки на землю, и готовы были расположиться на холодный ночлег, потому, что лень было разводить костер, как один из моих спутников поднял кверху руку, и стал к чему-то прислушиваться. Он сказал:

     - Послушайте-ка, это, что - наваждение?

     Мы прекратили разговоры, и прислушались. Из миражной болотной шири к нам доносился звонкий колокольчик. Звон то замирал, как бы удаляясь, или становился слышнее, и тогда казалось, что колокольчик не один, похоже, что это небольшая стайка звенит совсем рядом.

     - Что же это такое?

     - Это болотные чары! - сказал один из нас. - Нас заманивает леший в свое полуночное царство. Чего только от усталости не покажется!

     - Это массовая галлюцинация! - сказал я. - Просто звенит в ушах от тишины.

     И действительно, слышен был только писк комаров, кружившихся над нашими головами.

     Мы решили не слушать болото, а достать продукты, и перекусить перед сном. Но только мы начали резать хлеб, как звон, совершенно ясный, и четкий, идущий к нам из болота, заставил нас вскочить на ноги.

     - Честное слово, это рядом! - воскликнули мы хором и, мигом собрав свои пожитки, устремились в болото, ориентируясь по звону колокольчиков, которые звенели так соблазнительно.

     Вскоре мы вышли на такую же гриву, только с высокими валунами, и больше той, которую покинули. Спрятавшись за валунами, мы осмотрелись.

     Никакого признака человека, ни избушки, ни очага. Затем мы увидели коров. Да, четыре коровы, и один бык паслись на гриве. Мы тихо подобрались к ним, потом обошли гриву, не пугая их, и убедились, что мы на таинственном острове, так, как кругом гривы расстилалась хлябь, и никаких троп не было видно.

     Мы сели под валуном, и шепотом начали совещаться. Ясно, что коровы не попали на гриву по воздуху. Значит, если они заблудились, - их ищут, за ними рано или поздно придут. Но коровы почему-то чувствуют себя на гриве, как дома. Может, это коровы самого лешего, по тогда сам леший явится за ними. Может, это не коровы, а привидения, духи болот, и они исчезнут, увидев нас. Мы, стараясь не приближаться к ним, следили за ними. Бык, и коровы самым мирным образом щипали траву, и были полны бодрости, и нисколько не боялись нас, посматривая в нашу сторону, и помахивая рогатыми головами.

     Мы решили поесть, отдохнуть. До утренней зари было еще много времени, теперь нам было ясно, что пастух явится за ними, не бросит же он своих подопечных среди глухого болота.

     Мы, как следует поели, выпили по глотку водки, чтобы болотная сырость не так чувствовалась, и молча сидели, подремывая, и следя за нашими четвероногими друзьями на таинственной гриве.

     Проходили часы, мы даже поспали немного, когда мой сосед тихо толкнул меня, и сказал в ухо:

     - Смотри - уходят!..

     Действительно, бык посмотрел в сторону полуночного светила, на туманный искристый горизонт и, раскачиваясь, двинулся к концу каменной гривы, а за ним совершенно спокойно, ступая ему в след, пошли коровы.

     - Если это злой дух, он нас утопит в болоте. - сказал приятель, но я сделал знак, чтобы он молчал, и мы с самой большой осторожностью двинулись за необычными проводниками.

     Это было зрелище, какого я ни в, каких болотных прогулках не видел. Впереди шел бык, шел уверенно, но странно. Он делал, какие-то необычные отклонения, точно пританцовывал, два шага налево, шаг вперед, три шага вправо, пять вперед. За ним, точно повторяя его движения, шли коровы с большими коричневыми пятнами на боках, а за коровами гуськом три человека, оглядывающиеся по сторонам, и ставящие ноги в тяжелых походных ботинках в коровьи следы. А бык все шагал, и шагал так осмысленно, что походил на знатока этих мест, и ему не хватало только трубки в зубах, чтоб походить на заправского старожила, идущего домой после трудового Дня.

     Мы шли долго, и эта молчаливая процессия со стороны, конечно, показалась бы странной. Сначала, полные настороженности, и некоторого пессимизма, мы под конец стали чувствовать ногами, что наш проводник действительно прекрасно знает дорогу, потому, что вдруг стали попадаться кусочки твердой земли, потом появилась, какая-то неуловимая, очень мокрая тропа, ставшая потом более крепкой, и наконец мы вышли на лужок, над которым подымалось не то облако, не то туман, и в этом тумане, что-то смутно обрисовывалось.

     Мы же стояли на поляне, на которой был колодец, и, какой-то сарай. К этому сараю пошли наши коровы. Бык отворил головой дверь, и вошел в сарай, где в кормушках было сено, сухое, свежее, дивно пахнувшее, и наши друзья начали шумно поглощать его.

     Мы же вышли из сарая, и расположились на камнях, ожидая, что будет дальше. Ждать долго нам не пришлось. Через час пришли три девушки с ведрами, и, какими-то свертками. Они ничего нам не сказали, как будто не удивились появлению людей из болота в глухую белую ночь, и тогда, дождавшись, когда они окончили свои работы, мы сами заговорили с ними.

     От них мы узнали, что бык, и коровы очень любят ходить именно на ту каменную гриву, где мы услышали их колокольчики, висевшие на широких шеях, и всегда сами возвращаются в назначенный час к дому.

     - К дому? - сказали мы. - А где же этот дом?

     Девушки засмеялись, и показали на туман, висевший перед нами.

     Тогда мы спросили, а далеко ли до Пурнова?

     Девушки снова засмеялись еще веселей:

     - Так это же Пурново и есть! Это гора в тумане сейчас. А это, и есть Пурново. А откуда вы пришли?..

     - Мы пришли с Ладоги. Через Лепсари шли, и потом болотом.

     - Кто же у вас знал дорогу к Пурнову?

     - Они, - сказали мы, показывая на быка, и коров. - Большое им спасибо! ,

     А этот случай произошел совсем в другое время, и в других местах. Продолжалась еще Великая Отечественная война. Только, что были освобождены от фашистских захватчиков такие священные для русского человека места, как Михайловское, Святые горы, могила Александра Сергеевича Пушкина. По дорогам двигались к фронту войска, и различная техника.

     А из окрестных лесов выходили прятавшиеся там местные жители. И шествие воз-, вращавшихся к родным очагам людей было драматическим, и горьким. Шли женщины, неся за спиной или на руках младенцев, иные вели коров, превращенных в верблюдов, - столько было на них навьючено всякого хозяйственного добра, от перин до сундуков, от корзин до лоханок, и корыт. Пестрое это мирное шествие, сопровождаемое звоном, грохотом, скрежетом, и криком, останавливалось, прежде чем войти в пределы родного селения, где саперы разминировали подходы к уцелевшим домам, и сами дома, и клети. Тут были всякого рода сцены на месте доброго дома возвышалась груда щебня, и обломков, шли поиски уцелевшего имущества, разбросанного по участку, неожиданно встречались родственники, считавшиеся погибшими. Словом, всего не описать.

     И вдруг я увидел людей, стоявших не то в недоумении, не то с удивлением смотревших на одинокую избу, совершенно целую, только без стекол. В эту избу таскали с телеги," которую везли на себе женщины, разные вещи, даже самовар с трубой, и скатерть, расшитую петухами. Это беженцы вернулись из леса. Ла крыльце же серая, довольно потрепанная кошка умывала тощего котенка, не обращая внимания на людей, смотревших на нее, как на чудо.

     - В чем же тут дело? - спросил я женщину в ярком, праздничном платке, живую в движениях и, что-то возбужденно рассказывавшую. Она поминутно вытирала рот углами платка, приговаривая:

     - Вот так-то было. Так-то было.

     - Да, что было-то? - спросил я снова.

     - Да вот, видишь ты, - сказала она, - кошка-то эта, когда все разбежались, значит - война-то сюда дошла, бои тут шли большие, - все, значит, в леса ушли, схоронились там, жили тихо, а кошка тоже в бега ударилась, да не с хозяевами, а одна в лес сиганула - ищи-свищи. Ну, думали, погибла там. А вот время-то прошло, фрица, значит, погнали, хозяева-то вернулись - вон, видишь, разгружают свою поклажу, -, а пришли, значит, к дому, дом-то цел, а на крыльце кошка сидит, да еще с котенком. А пришла она вчера, значит, чтоб хозяев встретить. Откуда знала-то она, что хозяева сегодня вернутся? Вчера ведь пришла, весь дом обошла, и на крыльцо уселась встречать, и котенка в порядок приводит. Вон лижет, как. Ну, как народу не удивиться? Как она узнала, что хозяева живы, и сегодня придут?! Так-то было - вот все и дивятся!

     Во время осады Ленинграда на крыше одного из зданий бывшего пивного завода, как на многих крышах города, была устроена будка, где всегда пребывал пост наблюдения. Девушки МПВО, сменявшие друг друга, наблюдали за воздухом, сообщали в свой штаб о появлении вражеских самолетов над объектом, о том, куда упали зажигалки или фугаски, а во время обстрела - где разорвались снаряды.

     К этой маленькой беседке на крыше вели узкие лесенки, по которым дежурные поднимались на свой пост. Однажды лунной ночью весной дежурная наблюдательница увидела, какую-то темную массу, двигавшуюся по лесенке, которая вела к беседке.

     Всмотревшись внимательно, она чуть не закричала от страха. Это парами на крышу под беседкой выходили крысы. Толстые, рыжие, с длинными проволочными хвостами, они бурно двигались по крыше. Движение их сопровождалось гулким шумом, потому, что время от времени они останавливались, сталкивались, падали на бок, вставали, и шли дальше по крыше. Девушка увидела, что они все пьяны. Дело в том, что в подвалах завода натекли лужи старого пивного сусла, и крысы жадно пили его, и тяжело пьянели. Теперь они шли на крышу полюбоваться луной. Какая сила заставила их взбираться по узким лесенкам, где можно пройти только двум в ряд, неизвестно, но, вылезши на крышу, шатаясь и пища, ворча, и посвистывая, они устремились к самому краю крыши под беседкой. Положив лапы на край, крысы устремили свой взгляд на полную луну и замерли в, каком-то самозабвении.

     Девушка, не боявшаяся бомбежек, и обстрелов, стояла не переводя дыхания. Ей казалось, что крысы обязательно полезут в беседку, но она не решалась вместе с тем позвонить в свой штаб, чтобы сообщить о происшествии. Крысы долго молча любовались огромной луной, стоявшей над городом, потом, шатаясь, направились вразброд к лесенке и шумно удалились.

     Это стало повторяться каждое полнолуние. К появлению странных любителей луны уже привыкли. Дежурные девушки знали уже, что, если крыс не трогать, они уйдут с крыши, как пришли. И каждый раз они приходили пьяные от выпитого сусла.

     После первой блокадной зимы в городе совсем не осталось кошек. Тогда их выписали из Вологды. Приехавших котов распределили по складам, и заводам, чтобы они начали борьбу с крысами, угрожавшими продовольственным запасам, обнаглевшими до того, что они появлялись в квартирах среди бела дня и ходили открыто по улицам, не боясь людей.

     Большой, здоровый вологодский кот разгуливал по крыше бывшего пивного завода. Его подкармливали дежурные девушки, и он приходил к ним в беседку и вообще странствовал по всему заводу, как киплинговская кошка, бродившая сама по себе.

     В ночь полнолуния он вышел на крышу, так, как любил полночные прогулки. И вдруг до его чуткого уха донесся шум, который приближался от лесенки, ведущей на крышу. Он подошел к краю крыши, и остановился. Вверх по лестнице двигалась длинная процессия. Это шли крысы, пьяные, возбужденные, ухмыляющиеся, свистящие, стуча проволочными хвостами по ступенькам.

     Кот стал походить на огромного ежа. Вся шерсть его стала дыбом. Отступать ему было некуда. Он крепко упер лапы в железо и издал боевой отчаянный вопль. Крысы остановились. Они взглянули вверх перед собой, и увидели, что на краю крыши, где кончалась лесенка, стоит, какое-то неведомое чудовище. Большая черпая тень, отброшенная на трубу, еще больше увеличивала его размеры.

     Кот скреб когтистой лапой и издавал вопли такой силы, что крысы стояли остолбенев. В их пьяных головах кот рисовался непобедимым великаном, и ни у кого не было смелости идти навстречу его страшным когтям. Крысы были в замешательстве. Потом передние дрогнули. Замешательство вдруг перешло в панику. Крысы начали отступать. Их порядок сломался. Тесня друг друга, они устремились в бегство. И, когда последняя из них исчезла из виду, кот еще некоторое время стоял, прислушиваясь к замирающим звукам бегства врага, потом успокоился и пошел по крыше, любуясь полной луной, пошел шагом победителя, и даже не откликнулся на зов девушки, бывшей свидетельницей поединка и робко звавшей его из своей высокой беседки.