ДЕНЬ СЕДЬМОЙ НА "СЕДЬМОМ НЕБЕ"
В. ОРЛОВ
Владимир ОРЛОВ.
Останкинская радиотелевизионная башня завершает перспективу нашей улицы, так, что можно ее видеть каждый день. С чувством сладкого стеснения в сердце я следил за ползучим восхождением строительной площадки, за которой, как паутина за пауком, тянулась ввысь пугающе тонкая вертикаль. Это странное ощущение объяснялось строгой цифрой у наиболее стройных железобетонных башен отношение высоты к диаметру составляло 15:1, 17:1, а у нашей башни – 26:1. И при этом наша башня самая высокая в мире - ее высота 533 метра. Острая игла вонзалась в небосвод, вспарывая ватник, низких облаков. Утверждались, какие-то новые, немыслимые возможности прочности, равновесия, и устойчивости, и вступали в противоречие с привычными архитектурными канонами.
Однажды академик С. П. Королев посоветовал мне проиллюстрировать одну из статей барельефами монумента покорителям космоса, находившегося тогда только в проекте. Ощущалось, что он считает его красивым.
- Только не подумайте, пожалуйста, - улыбнулся Сергей Павлович, - что идущая ввысь парабола - это и есть траектория стартующей ракеты! Если б эдакое случилось, нам бы с вами несдобровать. Скульпторы, видимо, пытались передать нечто более символическое, некий общий порыв вперед, и выше. Траектория же взлетающей ракеты есть простая вертикаль, в этом вы убедитесь на космодроме. Но, что делать, если глаз пока не находит напряженной динамики в простой вертикали. Эстетическое восприятие отстает от века ракет, оно вскормлено романтикой взлета крылатых аппаратов.
Но бежит время, изменяется чувство красоты, все властнее покоряют нашу душу видения и образы космической эры, и помимо нашего сознания проникают в зодчество. Все слышней и полнострунней зов вертикали. Еще в древних обелисках, и колоннах материализовалась извечная тяга человечества к звездам. Сегодня она стала патетической силой, эта дымная, пламенная вертикаль, и цилиндр ракеты, возносящийся над нею. Вот, и тело телевизионной башни тоже чудится мне дымной струей, а, когда освещено 550 прожекторами, то и струёю пламенной, расширяющейся к подножию. А бочонок, подпираемый ею, кажется родственником всем космическим «бочонкам», столь знакомым по газетным клише.
Впрочем, можно лишь с большой натяжкой обозвать «бочонком» полногабаритное десятиэтажное здание, поднятое на 337-метровую высоту, причем 5 из этажей - сидят на консолях, подобно гнезду аиста, а другие 5 подвешены, словно ласточкино гнездо. Три этажа занимает ресторан «Седьмое небо» на 288 мест, вечерами его окна светятся, так, что завидуешь «небожителям», пирующим там в подоблачной высоте. Многомиллионное людское море, шумящее у подножия башни, постепенно просачивается на вершину через узенькие капилляры лифтов, но на ней уже побывали сотни, тысяч человек. Настал, и наш черед.
И вот мы стоим, задрав голову, у низа башни, у железобетонного конуса, разрезанного арками на десять лап. Эти арки, и лапы не каприз архитектурной фантазии. Сопряжение низа башни с фундаментом причинило конструкторам много хлопот. Температура фундамента неизменна, а нагрев конической оболочки по сезонам, и погоде изменяется в пределах 50С. Предстояло сочленить неживое, нерасширяющееся с расширяющимся, живым. Глухой конус не выдержит - треснет! Нужно нечто более упругое, разрезное, способное деформироваться, дышать. Вот откуда они, арки и лапы.
Башня построена буквально на пятачке. Меря взглядом ее высокий стебель, предполагаешь наличие глубокого корня. Но его нет! Башня стоит на железобетонной шайбе с диаметром около 70 метров, шириною в 8 метров, и заложением 3,5 метра от поверхности земли.
История этого фундамента - одна из драматических страниц инженерной геологии. Под самой башней залегают очень плотные моренные суглинки с галькой и валунами слоем толщиной в 10 метров. Ниже - нечто менее надежное мелкие пески, супеси, галька. На глубинах в 40 метров начиналась скала. Было принято решение буквально положить плиту фундамента на морену, углубив, как можно меньше, чтобы сохранить под фундаментом возможно более толстый плотный слой.
- В начале 1961 года, - рассказывает главный конструктор башни лауреат Ленинской премии доктор технических наук Н. В. Никитин, - когда бетонирование фундамента подходило к концу, строители вдруг усомнились в надежности фундамента, считая, что он мелко заложен. Созданная для проверки комиссия полностью забраковала фундамент, и высказала мысль, что башню следовало основать на скале. В результате обсуждения выяснилось, что любой фундамент можно подвергнуть сомнению рассматривались разные свайные основания, опускные колодцы, кессоны, и все варианты имели своп слабые стороны. На обсуждение ушло два года. Была доказана полная надежность принятого в проекте естественного основания. Только в апреле 1964 года строительство было возобновлено.
Итак, башня стоит на моренном слое, словно ферзь на шахматной доске. Все фундаменты со временем оседают, и любая башня хоть в малой мере подражает своей пизанской прабабушке - накреняется в одну сторону. А наша башня за пять лет никуда не накренилась. За счет осадки вершина потихонечку чертит вокруг вертикали замысловатую кривульку, крохотную розочку, умещающуюся на ладошке младенца. Просто чудо!
Сегодня это чудо возвышается надо мною, вызывая головокружение в откинутой голове, веселя своими окошками, балкончиками, смотровыми площадками. На концах выступающих консолей ощущается, какое-то мотыльковое трепыхание, это крутятся на ветру вертушки высотной метеостанции, многослойно разрезающей атмосферу, чтоб исследовать важнейшие вертикальные «пружины» погоды. Трубчатая стальная верхушка башни, продолжающая бетонное тело, напоминает громоотвод. Это и впрямь верховный громоотвод столицы, подключенный к аппаратам исследования молний - силомерам Зевса-громовержца. Бросая вызов стихиям неба, башня готова первой принять удар стихий. Обычно башни рассчитывают на штормы, которые бывают раз в 20 лет. А нашу башню рассчитали на ураган, который налетает раз в полвека. Она выстоит при скорости ветра в 43 метра в секунду. Позже, уточняя статистику, заметили ошибку. Оказалось, что такой ураган можно ожидать раз в 2 200 лет!
В нижних, технологических этажах башни сосредоточены радиопередатчики, лишенные привычных проводов, и напоминающие аппараты химической технологии, потому, что телевизионные волны распространяются по трубам и резонируют в объемах, похожих на резервуары. Эти внешне скромные, крытые серым нитролаком конструкции обладают сказочным ювелирным нутром.
Взлетая на лифте на смотровую площадку, мы втихую побиваем европейские рекорды в этом виде подъема. За мгновение ока лифт взлетает почти на три метра! Но подъем не чувствуешь. Лишь при спуске закладывает уши, как при авиационной посадке.
Площадка кажется незыблемой, и раскачивание ее не ощущается, хотя башня чутко ввязана в круговорот природы и живет напряженной, и сложной жизнью. Ее тело колеблется, образуя узлы и пучности, словно ножка камертона, поющего на ветру. Только ночью башня поднимается вертикально. Днем ее бок нагревается солнечным теплом, удлиняется от нагрева, и тело ее слегка выгибается, уклоняясь от солнца. Ее жесткую иглу искривляют и бесплотные облака, посылающие тепло. В течение суток ее вершина описывает сложную кривую, каждый день разную, потому, что в ней причудливо отражаются капризы сезона, и лучистый облик небосвода. Летом поперечник иероглифа достигает 2,5 метра. Был день, когда вершина башни (за счет ветра и нагрева) отклонялась на 5 метров, но, и этого никто не почувствовал. К деформациям предъявляют жесткие условия лишь антенны на ее металлическом шпиле.
В телецентре воскрешается забытый античный смысл слова «антенна», что, когда-то означало высокую мачту, с которой глядит впередсмотрящий. Это дальнее зрение телевидение дарует многим десяткам миллионов советских людей.
Многочисленные антенны четырех телевизионных программ, радиовещания на УКВ по шести программам, радиорелейные антенны, связывающие Москву со всем миром, - это, как бы прожектора незримого радио излучения, заливающие радиоволнами грандиозное поле. Если башня будет слишком шибко раскачиваться, то радиолучи начнут бегать по Земле и вносить непорядки в передачу, особенно на краю поля. Башня должна быть жесткой, и упругой.
Этому служит ее оригинальная конструкция, восходящая к давнишнему изобретению одного юного техника, Сережи Волкова. Сергей строил башенку из катушек от ниток. Она была хлипкой, рассыпчатой, грозила рухнуть. Тогда Сергей догадался продел внутрь веревочку и туго ее натянул. Катушки прижались друг к другу, и башенка стала жестким стержнем. Юному изобретателю выдали авторское свидетельство, присудили большую всесоюзную премию. По этой схеме стали строить непостижимо стойкие радиомачты. Вспоминается снимок из журнала «Техника - молодежи» красноармеец Сергей Волков со своею башенкой, застывший перед старым, с долгой экспозицией фотоаппаратом, - смышленое лицо в ушастой буденовке, в которой щеголяли мальчишки тех времен. Разумеется, Сережины катушки и останкинская игла состоят в таком же отдаленном родстве, как дощатое мельничное колесо, и современная гидротурбина.
В трубчатом стволе башни по периметру установлены и натянуты 150 стальных канатов диаметром в 38 миллиметров с разрывным усилием по 112 тонн. Создано сжимающее усилие в 9 500 тонн внизу ствола, и 3 800 тонн вверху. Впрочем, цифры не в силах описать этот строгий струнный строй, более сложный, чем у арфы или рояля. Он делает башню упругой и жесткой, как дамасский клинок.
Мне случалось обедать на лондонской Почтовой башне, завтракать на Эйфелевой, и закусывать на небоскребе Эмпайр Стейтс Билдинг, но родная вышка милей!
У подножия расстилается зеленый ковер останкинского паркового массива. Как игрушки, позабытые в густой траве, разбросаны дворцовые постройки Останкина и красивые павильоны, и фонтаны ВДНХ. Космическая ракета, совсем крохотная, словно бы готовится взлететь к нам. Среди плавно очерченные прудов скользят лодочки, как паучки-водомерки. Шустрой змейкой поспешает маленький поезд. Дальше, в перспективной проекции, простирается Москва и Кремль посверкивает золотистыми искорками. Маленьким кажется с высоты, и здание телецентра. Между тем оно огромно.
Главный телевизионный центр великой державы на пороге эпохи глобального телевидения неизбежно вырастает в гигантский, многосложный организм. Ощущение грандиозности охватывает вас в Останкинском телецентре в необъятных коридорах и холлах, где сквозь стройно организованное пространство станками движутся к студиям художественные коллективы симфонические оркестры, народные хоры, танцевальные ансамбли. Полторы тысячи человек могут разом усесться за гримировальные столики артистических уборных. Вы шарахаетесь в коридоре от проезжего автобуса, поражаясь, как он - черт! - взобрался на высокий этаж, и внезапно набредаете на могучий лифт, для которого грузовик - игрушка. Перед вами раскрываются индустриальные панорамы деревообделочных цехов и цехов вакуумного литья с бесконечными перспективами станков, готовых воплотить в материале буйные фантазии декораторов. Все объять решительно невозможно если тратить лишь по минуте на беглый обзор каждого из 2 600 построенных здесь помещений, занимающих в общей сложности 155 тысяч квадратных метров, то обход телецентра отнимет рабочую неделю!
Впрочем, чисто количественные критерии недостаточны, чтобы охарактеризовать сложность постройки его многоэтажного корпуса. Если даже отвлечься от содержимого, и тогда не посчитаешь это здание за простую коробку или даже за нарядный футляр, прикрывающий нечто. Это было бы столь же примитивным, как считать простым коричневым ящиком вдохновенное тело скрипки. Музыкальные метафоры естественны, когда пишешь о дворце музыки и звучащего слова. В его сложной анатомии, как бы материализовалась фанатическая нетерпимость к шумам, оскорбляющим слух. Борьба ведется разнообразным изобретательным арсеналом средств строительной акустики. Вся гигантская машинерия телецентра установлена на виброизолирующих, иногда пружинных фундаментах, а поверхности трепещущего металла заглушены упруго-вязкой мастикой, гасящей колебания. Колоссальные потолки студийных залов подвешены к кровельным перекрытиям. Целые студии висят, как птичьи клетки, или покоятся на пружинах. В аппаратных - независимые «плавающие» полы. Хитроумные глушители гасят пение воздуха в вентиляционных трубах. Крепостные врата студий, более сложные, чем в залах атомных реакторов, образуют глухие акустические затворы, сквозь которые не прорвется, и рев грузовика. Строители выстроили тишину. Беспокойная технология телецентра стала бесшумной, как жизнь растения.
В строгой тишине, не мешая друг другу, зазвучали с поразительной естественностью хоры, оркестры, голоса. Но для этого нужна была еще одна незримая стройка - надо было артистически «выстроить» эхо. Ведь студийный зал есть продолжение музыкального инструмента, и недаром иногда строителей называют страдивариусами концертных залов. За, казалось бы, несложным делом возведения стен скрывается тонкая акустическая сверхзадача - гармонично, и искусно организовать эхо. Все мы знаем, что нахальное, длительное эхо словно издевается над человеческим голосом, мешая, говорить. Но и без эха худо. Это остро понимаешь, ступая по упругому батуту в специальном зале, лишенном эха, где ведут градуировку микрофонов, - голос тут обесцвечен, выхолощен. Композиторы пишут, и оркеструют свои произведения в расчете на различные гулкости концертных помещений. Стиль инструментовки моцартовских серенад учитывает скромную акустику зальцбургских гостиных, а загадки партитуры его «Реквиема» объясняются тем, что он написан с учетом величественного отзвука готических сводов собора Сан-Стефана.
В студиях телецентра применяют целую палитру панелей, заглушающих эхо и панели, глушащие басы, и панели, глушащие дисканты. Но бывает, что эхо приходится возвращать в студию. Марк Твен высмеивал чудака, который скупал участки, где звучало первоклассное эхо. Строители относятся к этой идее без всякой иронии. Эхо выгодно прикупать на стороне. В телецентре выстроено шесть безлюдных залов, где резвится шаловливое эхо. Звук из студий сюда направляют по проводам, здесь он обогащается эхом и опять возвращается в студию по проводам в красивом обрамлении эха. Можно создавать эхо, и пластинчатыми ревербераторами, установленными при каждой студии.
Телецентр - это и дворец света. Если даже скульптор Роден говаривал, что резцом он моделирует тени на камне, то еще в большей степени это относится к создателям телепередач. Для живописания светом, цветом, и тенью под потолком студий множество прожекторов, несметное, словно сонм небесных светил в чернеющей выси. Осветители обычно долго колдуют, растягивая телескопические подвесы, придавая различные наклоны прожекторам. Теперь тут помогают телемеханические руки и надежная автоматика. При необходимости световая партитура сцены может запоминаться на пульте, и перфокарте. Повторная, «мартышкина» работа не требуется достаточно вставить в автомат перфокарту, нажать кнопку на пульте, и все светильники, словно вспомнив свои роли, сами примут нужное положение, и засветятся с нужной яркостью. Вот лишь одно из множества чудес грандиозного дворца света.
До сих пор кипят дискуссии, что такое телевидение - средство информации или искусство? Для себя я приберег такой ответ. Да, оно есть средство информации, потому, что отражает предметы и явления мира, но оно может стать, и величайшим искусством, если прибегнет к магии монтажа. Еще Гриффитс и Эйзенштейн показали со всей гениальностью волшебную силу монтажа, при котором соседство подобранных кинокадров порождает неожиданное, и странное могущество, словно уголь, сера и селитра, смешанные в ступке средневекового алхимика. И вполне закономерно, что художественную мощь монтажа все смелее, и талантливее пытаются применить в телевидении, невзирая на то, что технические возможности до сих пор были очень ограниченными. Пытаясь осилить сложнейшую схему телецентра, прилежный наблюдатель заметит, что обе эти тенденции нашли тут свое материальное воплощение.
Здесь, конечно, крупнейший центр телевизионной информации. Сюда протянулись незримые эфирные линии от театров, стадионов, общественных зданий столицы; подходят радиорелейные линии из далеких уголков родной страны; подключаются каналы «Интервидения», льются волны к небесным телевизионным кометам - спутникам связи «Молния». Тут работает внушительная база автобусных телевизионных станций, на которых операторы отправляются искать мимолетные картины жизни. Есть и свой мощнейший телефонно-телеграфный узел.
Информация тут не влетает в одно ухо, чтобы сразу вылететь в другое. Ее запоминают, накапливают, систематизируют, хранят на складах, напоминающих боевой арсенал, размножают, и тиражируют. Всем этим хозяйством начинают управлять при помощи ЭВМ. Вы повсюду сталкиваетесь со средствами телевизионного запоминания - аппаратами, закрепляющими телекадры на кинопленке, с целыми стадами видеомагнитофонов, записывающих изображение на магнитной ленте. Телецентр наделен огромной памятью. Это не копилка, а кладезь для всех. Можно послать в эфир и по множеству релейных линий ежесуточно все 50 программо-часов телевизионного действа, которое способен дать телецентр. Мощные потоки информации растекаются отсюда по всей стране.
В самой схеме телецентра заложены великие возможности монтажа. Я имею в виду целую иерархию коммутаторов, и запоминающих устройств, помогающих отбирать со многих каналов и располагать в необходимой последовательности самую разнообразную телевизионную информацию. Есть тут оптические коммутаторы, направляющие световые сигналы от разноформатных кинопроекторов в одно кадровое окно. Электронные коммутаторы позволяют монтировать, и сцены телепередачи из студии, и телерепортаж с места события, и лицо диктора, и голос переводчика, и архивный фильм, и отдельные фрагменты программ. Целая симфония переключений! Человеку легко запутаться в партитуре этой симфонии, и поэтому дирижерство намечено поручить электронно-вычислительной машине. Вспоминаю кнопочные поля, бесчисленные гнезда коммутаторов, и мне видится прообраз величественного органа, где нажатие клавиши порождает не звучащую ноту, а сверкающий образ мира. Инструмент ждет своих виртуозов. Новая техника нуждается в творческом освоении. Этим, и занят сейчас коллектив телевидения, объединивший большую армию журналистов, инженеров, техников, совместными усилиями создающих новые интересные программы. Директивы XXIV съезда КПСС призывают улучшить качество телевизионных передач.
Есть историко-музыкальны» монографии, где развитие материальной инструментальной культуры тесно связывается с идейно эстетическими требованиями времени. Тот, кто бросит подобный взгляд на техническую схему телецентра, тот почувствует в ней материализованное стремление помочь творческим работникам раскрыть правду мира, показать его силою публицистического монтажа, в контрастных сопоставлениях, в борьбе противоречий, в торжестве нового над старым.
Электронное оборудование телецентра построено на полупроводниках. Из ничтожно малых микроклеточек тут создан грандиозный электронный организм. Мы привыкли к виду карманных транзисторных приемничков и нам странно видеть целый небоскреб на транзисторах!
Писатель может свободно обходиться простым пером. Художнику необходимо большее, и палитра, и кисти, и мольберт. Но неизмеримо более сложный инструментарий нужен творческому уму, призванному мыслить движущимися образами. Мы успели описать лишь половину технологического корпуса телецентра. А вторая его половина занята кинофабрикой, производительной, автоматизированной. Это и есть палитра, кисти, и мольберт современного телевизионного журналиста, публициста, писателя. Кинопроизводство впервые в мире слито с аппаратно-студийным комплексом, как сиамские близнецы. Этот тесный союз должен породить небывалые качества. Сегодня любые сценарные фантазии, зародившиеся в высотном редакционном корпусе, можно сразу же реализовать в киносъемочном крыле. Лишь шагни через порог - и вот он! В оборудовании его материализовались, и высокое нетерпение, и стремительные темпы телевидения. Механизмы обработки, тиражирования пленки - скоростные, автоматические. В цехе комбинированных съемок чародействуют все чудеса кино. Специфически телевизионные многокамерные методы воцарились на съемочных площадках. На актеров направлены глаза одновременно многих камер, оснащенных телевизионными визирами. Режиссер на своих голубых экранах выбирает ракурсы, как бы глядя глазами многих камер, и затем подает команду к одновременной съемке многих планов. Это очень ускоряет съемочный процесс. В результате лишь в одном крыле гигантского здания может быть ежегодно создано большое количество художественных, документальных и хроникальных фильмов.
В строительстве телецентра участвовали многие министерства, и организации, десятки тысяч строителей, проектировщиков и работников смежных производств.
Я гляжу с высоты башни на прекрасное гигантское здание телецентра с его широкими ступенями, сбегающими к террасе над старым останкинским прудом, и оттуда прямо к обрезу воды, и еще раз изумляюсь размаху, с которым претворяется в жизнь вдохновенная ленинская мечта о «газете без бумаги, и без расстояний»
Мы спускаемся по лесенке в ресторан к столикам и креслицам, закрепленным на вращающемся кольце, как лошадки на карусели. Вращение плавно, и вам кажется, что вы стоите. Справа чередою бегут навстречу ресторанные соблазны - прилавки с многообещающими подносами, бар с кофейной машинкой и веселыми бутылочками. А налево в громадных стеклах, словно панорама в балете «Спящая красавица», величаво, нескончаемо, и бескрайно проплывает Москва. Да, приятно посидеть в воскресенье, в свой день седьмой, на «Седьмом небе»! Мы сближаем бокалы за здравие строителей и желаем, чтобы башня стояла вечно.
Но не чудится ли некая грустная элегия в этом тосте за вечное существование башни? Шагнет время, и антенны с ее стального шпиля перекочуют на, какие-нибудь спутники или орбитальные станции, и башня опустеет, покинутая, и задремлет, как древний замок? Нет, не хочется верить в это! Эйфель возводил свою башню без всякой утилитарной цели, как абстрактный монумент веку пара и электричества. Но родилось радио, и наполнило ее новым, неожиданным жизненным смыслом. Величайшие башни не пустуют, удивительнейшие плоды познания, сменяя друг друга, воцаряются на их вершинах это подтверждает и костёр античного Фароса, и линзы Эдистонского маяка, и антенны Останкина. Скоро сеть лазерных лучей растянется над миром, и лазеры уже жаждут своих башен. Что придет им на смену? Древо познания вертикально, высока и неисчерпаема его крона. Башни будут вечно нужны человеку, потому, что сердце желает гореть, как пламя, - вверху, и высоко.
Читайте в любое время
