Все многочисленные поиски места работы для Александра Александровича отпадали по тем или иным причинам. Подсказал ли кто-нибудь В. А. Энгельгардту Коми базу АН СССР или он сам ее нашел, но вот тут ждала удача. Сказали, что примут и в ближайшее время обеспечат жильем. А. А. Баев опять поехал один. Так как Сыктывкар и вообще Республика Коми были местом ссылки, то встретили его приветливо, назначили заведующим лабораторией, выдали- аванс за месяц - 3000 рублей и 3000 рублей "подъемных". Квартиру обещали к приезду всей семьи.

Маленький Саша Баев с сестрой. Вся жизнь еще впереди.

Институт молекулярной биологии. Александр Александрович Баев и его тогда еще молодые ученики: А. Мирзабеков (слева), Л. Ли, А. Крутилина, справа от А. А. Баева - Т. Венкстерн, В. Аксельрод.

Александр Александрович Баев. Сыктывкар. 1948 год.

Вид на деревню Нижне-Шадрино с реки. Рисунок А. А. Баева. Здесь Баевы жили с 1948 по 1954 год, когда Александр Александрович был освобожден "от ссылки".

Больница в Нижне-Шадрине, которой заведовал навечно высланный в Восточную Сибирь А. А. Баев.

Теперь просто необходимо сказать о тех безумных тратах, которые взяли на себя Энгельгардты (конечно, в ущерб своей семье). В Москве ими были оплачены два месячных абонемента нам на питание из Дома ученых, поездки Александра Александровича во Фрунзе и в Сыктывкар, отправка в Сыктывкар нашей мебели и переезд туда всей семьи. И это только начало. Может быть, не совсем этично, что я все это перечисляю, но и забыть о- такой огромной помощи просто бессовестно! Это не только бескорыстие - это фактическое включение нашей семьи в семью Энгельгардтов.

Чета Энгельгардтов в своей доброте, внимании, бескорыстии, отзывчивости, трате сил, времени, физической и нервной энергии, в материальной помощи с 1945 по 1954 год в ущерб себе была уникальной. Делалось все это ради облегчения жизни талантливого ученика, попавшего в мясорубку жестокой эпохи. В их поведении было столько такта, что пропадало чувство неловкости, а в душах наших оставалось нетленное чувство благодарности и благоговения!

Приехали в Сыктывкар в выходной. Нас никто не встречал. Поселились в гостинице на третьем этаже вместе с крысами, три ночи я их гоняла, кидая в них обувью. У меня началось воспаление легких. Александру Александровичу удается переменить номер, а сотрудники филиала нашли милую девушку из ссыльных немцев для помощи мне. Дети "гуляют" в каре из чемоданов и коробок, я с температурой ношусь по гостинице: туалет за 100 метров, плита на четвертом этаже, стирка на втором, живем мы на третьем. Так мы жили восемь месяцев.

Наконец дают замечательную квартиру на втором этаже деревянного дома, солнечную, с балконом, две комнаты и кухня. Вся беда в том, что она бревенчатая, кое-как заткнутая мхом, и голландка дымит безбожно. Это моя первоначальная забота - три раза рабочие ее ремонтируют. Потом Александр Александрович достает дранку, и вечерами мы с ним обиваем всю квартиру. Мы все еще спим вповалку на полу. Наконец приходит из Москвы наша мебель!

С продовольствием в магазинах плоховато, рынок дорогой, дрова еще дороже, но жить можно. От Владимира Александровича Энгельгардта приходит книга для срочного перевода - Э. Болдуин "Основы динамической химии". Александр Александрович переводит, я с голоса печатаю на машинке. Работаем по 16 часов в сутки до полного изнеможения (весь дом на няне - Миле). Перевод сделали за 16 дней! В январе получили первый гонорар. Кончается благополучно 1948 год.

С первого же дня приезда в Сыктывкар Александр Александрович начал организовывать и оснащать лабораторию, приводить в порядок библиотеку. Устраивал семинары и лекции, писал в местную газету (это дома вечерами), ездил в колхоз на субботники. С детьми проводил не более 10-15 минут в воскресные дни. Радио у нас не было, газет мы не получали. В Норильске Александр Александрович изредка просматривал газеты, но в основном читал медицинскую литературу. Из Москвы в 1946 году он захватил в Норильск много иностранных журналов, а в Сыктывкаре, приводя в порядок наваленные грудами книги в библиотеке филиала, отбирал для себя интересующие его - по физике, химии, биологии и философии.

Начался 1949 год. По городу пронесся слух, что идут повальные аресты тех, кто по политическим статьям отсидел уже 10 лет в лагерях. Я встревожилась, рассказала об этом Александру Александровичу.

- Глупости. Не волнуйся, со мной ничего не случится. Я имею кандидатское звание, я уже заслужил уважение, работаю в системе АН СССР, приехал сюда добровольно. Нет оснований предъявлять ко мне претензии.

Однако... 23 февраля 1949 года в 12 часов ночи Александра Александровича арестовали. Обыск длился до 5 часов утра. Взяли наброски рабочих черновиков, чистовики к семинарам, рецензии, письма, две библиотечные книги на английском языке, кое-какие документы. Одним словом, наскребли "компромата" меньше чем на половину мешка, с которым они ходят при исполнении своих обязанностей.

Во время обыска Александр Александрович совершенно спокойно сидел на диване, только слегка порозовел, и голос из мягкого стал жестким. Когда его уводили, дети спали. Меня он поцеловал, не поднимая глаз, и ничего не сказал - во всем его поведении были автоматизм и предельная собранность. Я, столкнувшись с такой ситуацией впервые, была в прострации. Да и что можно было сказать, когда в один миг рушилось все... Когда за ним закрылась дверь, непроизвольно потекли слезы. Надо было быстро привести все в порядок, чтобы не испугать утром детей. Им я объяснила, что папа срочно уехал в командировку. Няня от нас ушла на следующий день - она была из семьи ссыльных немцев и боялась за себя и свою родню.

Прежде всего я дала телеграмму Владимиру Александровичу Энгельгардту: "Саша заболел". В ответ пришел перевод на 2000 руб. Через некоторое время письмо: "Катя, держитесь обеими руками за квартиру". Кинулась устраивать ребят в ясли и детский сад - везде отказ, все заполнено. Стала искать работу - отказывают как жене "врага народа". Потом стала сочинять письмо на имя Абакумова, министра госбезопасности, но решила его отправить через кремлевскую приемную в Москве и добиться личного свидания с А. П. Завенягиным - заместителем Берии. Завенягин строил Норильский комбинат и заведовал норильским лагерем, он хорошо знал Александра Александровича как врача и очень хорошо к нему относился.

27 апреля, уговорив няню побыть три дня с ребятами, я поспешила на самолет. Меня встретил Владимир Александрович и привез к себе. Я рассказала Энгельгардтам обо всех событиях с 1 января 1948 года по 23 февраля 1949. Накануне 1 мая около 12 часов ночи я сидела с Милицей Николаевной, когда раздался резкий звонок в дверь. Милица Николаевна шепнула мне: "Катя, идите скорее в ванную комнату". Владимир Александрович Энгельгардт открыл дверь - ввалились два вооруженных солдата.

- Есть у вас кто-нибудь из посторонних?

- Никого нет, только своя семья, - ответил спокойно Владимир Александрович Энгельгардт. Ушли!..

Переночевав у Энгельгардтов, я попрощалась с ними и предупредила, что послезавтра улетаю обратно. На следующее утро я отправилась в конец Манежа, напротив которого была будка, где принимали почту высокопоставленным лицам государства. Большой чин с "иконостасом" во всю грудь стал меня допрашивать о содержании письма. Я замялась.

- Или скажите, или я не приму ваше письмо!

- О служебных делах моего мужа, - ответствовала я.

Письмо он взял, посмотрел, кому оно адресовано, и бросил в рупорообразную корзину. На следующий день меня принял дома Завенягин. Очень внимательно слушал, пожалел этого "удивительно талантливого человека", расспросил о моих делах, пожалел меня и детей, а потом сказал: "К великому своему огорчению, я ничего не смогу на этот раз сделать. Эти события коснулись массы людей, и, самое главное, это распоряжение лично товарища Сталина..."

Через неделю в Сыктывкаре меня вызвали в местное отделение МГБ к следователю. Он встретил меня очень "радушно" и соболезнующим тоном спросил: "Зачем, Екатерина Владимировна, Вы летали в Москву, зря тратили деньги и время, когда все свои вопросы и жалобы могли разрешить тут, на месте, тем более, что письмо ваше у меня в столе?" И, открыв ящик, достает мое распечатанное письмо, удовлетворенно улыбаясь.

- Я считала своим долгом обратиться в высшую инстанцию. Объясните мне, почему арестован мой муж?

- По постановлению Московского управления МГБ СССР.

- За что?

- По старому делу.

- Чего теперь ждать?

- Сейчас на этот вопрос я ответить не могу, только после окончания следствия и суда.

Благодаря тому, что Владимир Александрович присылал мне ежемесячно 2000 рублей в течение пяти месяцев, я могла делать очень хорошие передачи Александру Александровичу в тюрьму.

А между тем положение мое и детей в Сыктывкаре все осложнялось. На нас поставили клеймо - семья "врага народа". По этой причине мне было отказано в какой-либо работе; детей в ясли и садик не брали; из квартиры каждое воскресенье гнали. Являлся чин из НКВД и, развалясь в Сашином кресле, предупреждал, что если я не потороплюсь с отъездом, то он меня, такую-сякую, спустит с лестницы, а моих "щенков" сбросит с балкона. Еще бы они стали церемониться с женой "врага народа", когда перед глазами свежеотремонтированная квартира со всей обстановкой, которую при сложившихся обстоятельствах никто покупать не станет.

... В ожидании своего очередного визита к прокурору я решила составить вопросник и выучить его, чтобы в разговоре незаметно подбрасывать их и таким образом прояснить судьбу Александра Александровича, а следовательно, и нашу. Но он оказался проницательным человеком и не таким милягой, как я думала. Однако наша двухчасовая беседа принесла свои плоды. Он честно ответил на все мои вопросы.

- Что ждет моего мужа?

- Ссылка.

- Куда?

- В Красноярский край, - и, подойдя к висевшей на стене карте, показал район между Енисейском и Подкаменной Тунгуской, ближе к последней.

- А может быть освобожден и оставлен здесь?

- Нет, это решение Москвы!

- На сколько лет?

- Навечно...

К концу августа пришел гонорар за книгу, и я стала срочно на долгий срок покупать для всех нас теплые вещи (В. А. Энгельгардт выслал на филиал 8000 рублей, и мне отдали все до копейки). Оставила деньги на самолет и на 18 мест багажа...

Узнав, когда отправляют этап, я в пять часов утра с другими женами была у ворот тюрьмы. Этап был большой, конвоя много, подойти не разрешали. Когда же всех довели до реки Вымь и погрузили на баржу, основной конвой ушел, на мостках остались три солдатика. Я встала рядом с ними и вдруг услышала голос Александра Александровича, он находился в последнем отсеке за брезентовой занавеской. После долгих переговоров с конвоем мне, наконец, разрешили передать ему сумку с едой на дорогу, куда я засунула 100 рублей.

Теперь я начала собирать посылки с его бумагами, документами, что осталось от обыска, и книги. Набралось 12 посылок. Когда получила от Александра Александровича письмо с его новым адресом, отправила все по почте.

В своем письме Александр Александрович описывал убожество существования: электричества нет, радио нет, библиотеки нет, клуб-развалюха, школа (начальная) - продуваемый сарай, деревня маленькая - в 30 домов, одна улица, местное население - чалдоны, люди сильно пьющие и примитивные, немного бывших кулаков, которые чистые, хозяйственные и живут особняком... Он боялся, что я всего этого не выдержу. Он, очевидно, забыл судьбу своей мамы после его ареста!

Наш путь: Сыктывкар-Москва (самолетом); Москва-Красноярск (поездом); Красноярск-Ярцево (последним туристическим пароходиком); катером ночью по Енисею из Ярцева 50 км (остановка напротив Нижне-Шадрина), на "завозне" (маленькая баржа) ночью в бурю полтора километра через Енисей непосредственно в Нижне-Шадрино.

Лихорадочное окончание сборов, так как надо успеть добраться до Нижне-Шадрина до закрытия навигации. Грузовик для багажа. Аэродром. У меня билет только на себя, дети маленькие - 2,5 и 4 года, но надо еще билет, двоих детей без билета везти нельзя! Пристроила дочку к какому-то симпатичному дяде, так и прошли. Пилоты все видят, но молчат.

В Москве на аэродроме: Владимир Александрович, Милица Николаевна, мачеха - Лидия Александровна Янковская, сестра Лиля и пять носильщиков. Начинаем считать багаж - не хватает одного места. В. А. Энгельгардт спрашивает: "Какого?" Вспомнить не могу. Он бежит к самолету и вместе с летчиками находит в багажном закоулке чемодан. Носильщики разбирают 18 мест багажа. Владимир Александрович и сестра - детей. В. А. Энгельгардт нанимает грузовик, оставляет двух носильщиков, меня с ребятами берет в свою машину, и мы едем к мачехе. Кое-как размещаем в ее комнате огромный багаж. Дети под присмотром сестры, а у Энгельгардтов решаем вопрос, как быть с- Красноярском.

И тут я вспоминаю, что в Москве еще жива подруга мамы Александра Александровича - тетя Нина. Когда-то она, рассказывая мне о своей жизни, упоминала родственников своего первого мужа. Это старичок и старушка в возрасте далеко за 70, они живут в Красноярске. Тетя Нина изредка с ними переписывается. Даем им телеграмму, чтобы встретили меня с детьми и приютили на несколько дней. Ответ положительный: "Встретим. Чернявские". Владимир Александрович берет нам билет на поезд (целое купе), организует перевозку багажа, дает мне деньги на билет на пароход. Милица Николаевна снабжает нас питанием в дорогу до Шадрина. Провожают на поезд Энгельгардты, мачеха и сестра. Весь багаж засунули в купе.

Пять дней едем до Красноярска. Приехали. Беру двух носильщиков с тележками, подходим к выходу с перрона, там железная загородка, за ней приветливо машут два старичка. Передаю поверх загородки детей - они начинают реветь. Меня не пропускают (очень много багажа), уговоры не помогают, даю 50 рублей - пропустили. Носильщики везут багаж в камеру хранения. Расплачиваюсь и вместе с Чернявскими едем к ним. У них 10-метровая комнатка. Две железные кроватки, маленький столик и один венский стул. Свободен только кусок пола между окном и дверью. В который раз устраиваю "лежбище"- . Через три дня дети простужены, на улице холод, дождь и ветер. Уже 3 октября, навигация закрыта, будет только один пароход на Дудинку. Беру билет с надеждой, что в районном центре Ярцево он остановится. Железнодорожный вокзал от речного за 7 км (через весь Красноярск). Я в прострации. И вдруг слышу знакомый голос: "Екатерина Владимировна, что вы тут делаете?"

Боже мой, да это мой приятель по Норильску - энергетик Юра Муравьев!

- А вы что тут делаете?

- Меня командировали в качестве начальника футбольной команды Норильска на матч с красноярцами.

Я коротко знакомлю его со своей ситуацией...

- ... Посадку на пароход я вам обеспечу, в моем распоряжении 13 молодцов!

Наконец 9 октября идет вниз экскурсионный пароходик, направляясь в Затон на зимовку, будет проезжать мимо Ярцева. На пристани перед посадкой дикая толпа с мешками, чемоданами, баулами - страшно смотреть! Молодые футболисты берут на руки моих детей, вещи, что я везу с собой для детей, подхватывают под руки меня и, раздвигая натренированными телами и "медными глотками" толпу, тараном врезаются в нее, доходят до борта парохода, прямо через борт передают кому-то в руки детей и вещи, потом так же через борт закидывают на палубу меня. Каюта первого класса - все ободрано, чехлы и занавески сняты, грязь невообразимая! С нами едет пожилая пара, по настроению похожая на нас. На третий день, грязные, худые, измученные, подплываем к Ярцеву, и на берегу в брезентовом плаще стоит Александр Александрович!!! Он, слава Богу, вполне благополучен. А мы как мученики из ада!..

Александр Александрович перетаскивает на крутой берег весь багаж и заводит нас в небольшой крестьянский домик, в котором нам опять (везет же!) выделен кусок чистого пола между плитой и курятником. Живем там три дня. Александр Александрович почти все время на берегу, чтобы не пропустить катер, на котором нам надо проехать еще 50 км до Нижне-Шадрина. Катер приходит ночью. Александр Александрович с хозяином квартиры переносят на берег багаж и грузят его, я с ребятами залезаю в каюту. Все мы дрожим от холода - на Енисее шторм, идет снег с дождем.

Подплыли к темному берегу, на той стороне Енисея - Нижне-Шадрино, до него через реку 1,5 км. У берега стоит "завозня" - маленькая баржа. В ней сидят моторист и завхоз больницы и стоит лошадь, которая при каждом всплеске волн пугливо перебирает ногами, имея явное намерение удрать на берег. Завхоз крепко держит ее на коротком поводке из вожжей и все время успокаивает. Когда доставивший нас сюда катерок отчалил, мы остались в полной темноте. Прощай, цивилизация!

Противоположный берег не виден. Грузимся на баржу: 12 моих посылок, 18 мест багажа, я, Александр Александрович, двое детей, и вдруг из темноты появляются две женщины с четырьмя мешками картофеля. Дети сидят на багаже, закутанные поверх одежды ватными одеялами, но я их в темноте не вижу. Начинаем переправляться через реку. На середине Енисея волны и ветер усиливаются, женщины вопят тонкими голосами: "Ой, Боженьки, утонем!" Наконец Александр Александрович не выдержал и гаркнул: "Перестаньте причитать!". Женщины примолкли. Доплыли.

В деревне не видно ни одного огонька, да, собственно, и деревни не видно. Лошадь выводят на берег, и она тащит "завозню" против течения (11 метров в минуту) до нужного нам места: нас отнесло от Шадрина вниз по течению на порядочное расстояние. Все... Разгружаемся. Завхоз говорит Александру Александровичу, что они с мотористом все, что надо, сделают. Александр Александрович берет на руки Алешу, я Татушу, они оба как мыши - совсем замерзли- и замерли. Идем в деревню... Видны темная больница и дом медперсонала с горящей керосиновой лампой на столе в кухне нашего пристанища. Господи! Неужели это конец всем мучениям? На "завозне" я не голосила, но прочитала про себя все молитвы, которые только помнила, так как была уверена, что наша могила будет на дне Енисея...

В кухне тепло, топится плита, кипит большой чайник. Раздеваем ребят, достаю сухари, сахар и сладкой горячей тюрей отогреваем совсем окоченевших детей. Затем в комнатенке на деревянном топчане, не раздевая, закатываю их в ватные одеяла, и они в один миг засыпают, так и не произнеся за все время, прошедшее с переправы, ни одного звука.

В квартире шесть окон на три стороны света. Они не утеплены. Площадь квартиры 30 кв. метров. Эта одна комната, разделенная полуперегородками на четыре клетушки по 7,5 метра в каждой: детская (вместе с няней), столовая, кухня и наша комната. Если утеплить окна, то жить можно! Печь топим три раза в день. Александр Александрович колет и носит дрова. Через неделю уезжает на 10 дней - подошло время объезда всех закрепленных за ним участков, где работают лесорубы.

Его врачебные участки простирались на 15 километров вдоль Енисея и на 40 в глубь тайги. На этой территории находились деревня Тамарово и три плотбища, где рубят лес и готовят для сплава плоты. Это Шерчанка, 5-е и 9-е плотбища, между ними несколько безымянных маленьких поселков для лесорубов. В этих местах работают прибалты и русские -ссыльные. Уезжая, Александр Александрович сказал мне: "Катенька, дровами- тебя обеспечит завхоз, я с ним договорил ся". А завхоз - горький пьяница и ни разу дров мне не принес.

Ударили морозы до -50^оС. Пришлось мне впервые в жизни взяться за колун. Огромные кедровые чурбаны я могла расколоть только при таком сильном морозе. Все больные, прижав к стеклам носы, смотрели, как докторша колет дрова! В квартире нашей такой холод, что отойти от плиты нельзя, и ели мы прямо с плиты, одетые в валенки, зимние пальто, шапки и варежки. Были и другие прелести, так как "удобства" во дворе. У- Александра Александровича для зимних поездок был олений малахай с капюшоном, и ездил он зимой на санях, летом верхом на лошади. Вернувшись, он прежде всего изобрел замазку из творога и глицерина и замазал все окна, привез с плотбища молодого крепкого украинца в качестве нового завхоза. С ним он начал увеличивать больницу с 5 коек до 15, иногда там лежало и до 20 больных. В ней были аптека, кабинет для амбулаторного приема (кабинка из занавесок), лабораторный отсек, баня-прачечная, теплый туалет, родильная палата, мужская и две женские палаты. Были еще маленькая палата для инфекционных больных и небольшая кухня для подогрева воды и еды. Основная кухня размещалась в отсеке дома медперсонала.

Александр Александрович отремонтировал автоклав, привел в порядок дистиллятор для аптечки и прочих нужд, мобилизовал персонал больницы на капитальное утепление окон и дверей, пошив больничного белья, полотенец, пеленок, косыночек; с помощью райздрава обзавелся необходимыми инструментами; достал кровати, тумбочки, табуретки, наматрасники, посуду и пр. Купил в рассрочку у колхоза сено для матрацев и подушек, в сельпо - одеяла (пока в долг, так как больничные деньги были пропиты завхозом). После этого купил в колхозе (опять в долг) корову для больницы и сена. С наступлением лета вместе с новым завхозом переменили и венцы у больницы, а то она совсем скособочилась, исправили двери, некоторые рамы, построили навесы для дров и сена, отремонтировали хлев и пристроили еще маленький. Он работал всю весну, лето и осень 1951 года и одновременно лечил больных и вел ежедневно амбулаторный прием...

Он принимал патологические роды, хотя была акушерка, делал операции аппендицита, лечил переломы, рвал зубы, поддерживал, а иногда и подлечивал больных туберкулезом, делал вскрытия умерших от рака, чтобы убедиться, что не ошибся в диагнозе, излечивал тяжелые радикулиты и т. п. Слава о больнице в Нижне-Шадрине и ее враче распространилась на весь район, и в 1952 году он получает Красное знамя за лучшее медицинское учреждение, а в 1953 году - то же знамя "на вечное хранение" и ежегодную благодарность от райздрава. И в то же время он находился под гласным надзором, каждые две недели должен был отмечать свое удостоверение у коменданта МВД, а в случае побега его ждал расстрел. Больные ехали к нему и из других районов. В своих отдаленных медпунктах - Шерчанке и на 9-м плотбище - он имел фельдшеров, но ленивых и корыстных, так что и там у него были большие нагрузки.

Работали мы в больнице по 12-16 часов, отпуска не брали. Ежегодные конференции врачей в Ярцеве А. А. Баев кроме отчета украшал докладами на медицинские темы, черпая новинки из получаемых и переадресованных В. А. Энгельгардтом на Нижне-Шадрино журналов "Советская медицина", "Наука и жизнь", "Биохимия". В. А. Энгельгардт выписывал нам еще "Огонек- " и "Литературную газету" - это было наше окно в мир; конечно, еще и приемник.

Какие же ссыльные жили и работали при больнице в Шадрине? Акушерка - Александра Борисовна Орлова с двумя детьми - жена "изменника Родины", пострадавшая за мужа-танкиста, которого немцы во время войны вытащили раненого из горящего танка. Завхоз больницы, украинец-партизан - Иван Сом, который попал в облаву и был спрятан белоруской, а когда вновь пробрался к партизанам, оказался "изменником". Повар - Доба Моисеевна Гринберг, бывшая работница Коминтерна; аптекарша - эстонка Линда; санитарка - Аня Рикерт, из ссыльных немцев Поволжья, а также наша помощница, с которой мы сроднились за пять лет совместного житья, Алмазова Анна Ефремовна, тетя Аня, осужденная за связь с "мировой буржуазией" - очевидно, фамилия подвела, так как она была лишь машинисткой в профсоюзе. Александр Александрович привез ее в 1950 году с плотбища, где она, изуродованная тяжелейшим ревматизмом, погибала на лесоповале в- тайге.

Большинство ссыльных в Нижне-Шадрине и его окрестностях составляли прибалты, они работали на лесоповале. Основное же население - так называемые чалдоны. Они произошли от беглых каторжников. Сначала обжились богато и разумно. Строили из кедра большие дома с просторными подворьями. Разводили скот, лошадей, собирали дары тайги; хорошие сорта рыбы солили, коптили, к зиме морозили. И по санному пути отправлялись в Архангельск, где все продавали, меняли (в Архангельск из других районов России завозили все, что душе угодно). Таким образом, жили припеваючи. Когда до них добралась Советская власть, то загнали всех в колхозы и заставили сеять пшеницу, которая почти каждый год уходила под снег, и выращивать кукурузу, которая в этом климате не вызревает. Лошадей разводить запретили, а коров и свиней обложили налогом с обязательной сдачей шкуры утилизованных животных; ловлю рыбы и отстрел пушнины разрешили только по разнарядкам. Все сразу рухнуло - дома пошли на дрова, корова не в каждом доме, колхоз развалили, переселились в халупы, питание скудное, зато водка доступна. Вот какая у них началась "счастливая" жизнь, отсюда и соответствующий характер.

Ссыльных кулаков они считали братьями по несчастью, прибалтов - изменниками, а уж интеллигентов - истинными врагами народа. По этой причине, пока не узрели пользу от появления в селе врача и хорошей больницы, они к таким ссыльным относились враждебно. И в первый год мне наладить с ними торговые отношения было очень трудно. Они часто отказывались что-нибудь продавать или заламывали огромную цену. Народ этот в массе своей был неграмотный, угрюмый, озлобленный. С кулаками у них отношения скоро испортились, так как те были трудолюбивы, исполнительны и их колхоз худо-бедно планы государственные выполнял, да еще они и не пили- ...

Жизнь наша стала налаживаться. Первые полтора года Александр Александрович получал 90 рублей за заведование и 30 за степень, я - 30 рублей. Но когда больница расширилась, он стал получать 650 рублей, я - 187 рублей 50 копеек. Но все равно от Энгельгардтов каждый год весной и осенью мы получали переводы по 1000 рублей.

Однажды Александр Александрович приехал из райцентра и сообщил, что тех, кто живет сейчас в этом районе, будут переселять дальше на север, а сюда приедут новые ссыльные. Тетя Аня заплакала, у Александра Александровича заблестели глаза. Я сказала им: "Не надо волноваться, везде живут люди, и я не брошу вас одних. Мы с ребятами вас любим и поедем вместе с вами. Кроме того, я думаю, что райздрав будет отстаивать А. А. Баева всеми силами".

Потом мы все постепенно успокоились. Семья наша окончательно скомпоновалась. Жили дружно, весело, помогали друг другу. Александр Александрович перестал внешне грустить. И я считаю, что это был самый светлый период нашей жизни, несмотря ни на что.

Мы завели крестьянское хозяйство и на второй год почти сравнялись с кулаками. Купили корову, сепаратор, развели кур, вырастили двух поросят (одного сменяли на говядину), заготовили соленья: капусту, грибы, огурцы; запасли на зиму клюкву, насушили грибов. На пяти сотках посадили картошку и немного разной зелени. Были свое масло, сметана, молоко. Хлеб, сахар, муку, крупу и керосин покупали в сельпо, соленую рыбу у рыбаков. На следующий год колхоз дал нам 23 сотки под картофель, а на своих пяти сотках мы устроили прекрасный огород: соорудили два больших, правда, открытых парника (при внезапных похолоданиях я закрывала их газетами и тряпками). Александр Александрович с большим удовольствием выращивал рассаду капусты, огурцов и помидоров (последние, как правило, дозревали дома). Он с завхозом сделал уличный погреб с вытяжкой и козырьком и с внутренней лестницей для спуска. Зимой обкладывали его снегом. Урожаи мы снимали полноценные и обильные...

Летом ходили с ребятами за грибами, купались в Енисее, плавали на лодке, ловили рыбу (это нам всегда плохо удавалось). Поздней весной всей семьей ходили любоваться ледоходом, а зимой предпринимали дальние прогулки на лыжах.

...Шадрино дало нам здоровье, закалку и передышку после стольких лет жизни в Заполярье.

1 декабря 1949 года Александр Александрович пишет В. А. Энгельгардту очень теплое письмо, в котором благодарит его за огромную помощь, оказанную мне и детям во время нашего переезда к нему: "Вы обеспечили благополучие дорогих для меня людей - Катеньки и детей!" В письме от - 8 апреля 1950 года: "Я рад, что мы все вместе". От 28 октября 1951 года: "Ребята - это наша радость". А в письме от 31 января 1951 года: "... наши отношения, Владимир Александрович, складывались на почве общих и любимых занятий. Теперь остались обычные человеческие связи - это корни, извлеченные из питающей их земли..." Что у Александра Александровича на душе?!

... "Жизнь моя совершенно бессмысленна, осмысленно только лечение пациентов и выращивание рассады", - сказал мне как-то Александр Александрович. Бедный, бедный Саша - все его мечты о науке!.. Осуществятся ли они когда-нибудь?..

В одну из поездок Александр Александрович едва не погиб. Был срочный вызов в Тамарово, и он отправился туда под вечер. Скоро совсем стемнело, началась пурга, мороз -25^оС. Дорога идет по опушке леса, ее скоро стало заметать, и возница решил спуститься на лед Енисея, хотя он местный и знал, что на Енисее даже при 50^о-ном морозе есть незамерзающие из-за быстрого течения промоины (полыньи). Возница из-за темноты и пурги не видел как следует дороги, лошадь ступила на край подмытого льда и рухнула в ледяной Енисей, чудом не утащив за собой сани. А. А. Баев и возница были в буквальном смысле на краю гибели!

Наступил 1953 год. Умер Сталин. Началась эра Хрущева, который освободил тысячи невинных людей. Вечная ему память! Началась реабилитация. В. А. Энгельгардт немедленно посылает в Президиум Верховного Совета СССР Ворошилову просьбу о пересмотре дела А. А. Баева. Я со своей стороны умоляю Александра Александровича тоже написать. Он мне отказывает, а Владимиру Александровичу пишет: "Не советую браться за пересмотр моего дела и тратить на это свои силы".

Но наша двойная атака возымела свое действие. Александр Александрович написал и послал заявление в Президиум Верховного Совета СССР: "... Я не состоял ни в каких подпольных организациях, я никогда не принимал участия в антипартийных движениях ни словом, ни делом. Я не был даже достаточно ориентирован в партийных разногласиях прошлого и не имел никаких оснований сочувствовать каким-либо антипартийным группировкам. Одностороннее и жестокое следствие преследовало только одну цель - всеми средствами добиться от меня признания моей принадлежности к контрреволюционной организации, но этого ему не удалось - я не признал себя виновным ни в процессе следствия, ни в процессе суда... Моя деятельность до и после заключения была честным трудом, которого мне нечего стыдиться. Это дает мне моральное право просить пересмотреть мое дело... 1953.10.Х. А. Баев."

Наконец после переписки, длившейся год, получаем:

Главная Военная Прокуратура СССР 9 октября 1954 г.-
гр. Баеву А. А. Красноярского края, Ярцевский р-н, село Н.-Шадрино-
Определением Военной Коллегии Верховного Суда СССР приговор по Вашему делу и Постановление Особого Совещания при МГБ СССР по вновь открывшимся обстоятельствам отменены и дело о Вас за отсутствием состава преступления прекращено, от ссылки вы освобождаетесь.-
Воен. прокурор Отдела ГВП майор юстиции [Колосов]-

Вот и все. Прожито вместе 10 лет. Начинается новый этап нашей жизни протяженностью в 40 лет...

А. А. БАЕВ О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ

- ...Сталинская эпоха закончилась 37 лет тому назад, за это время выросло новое поколение, и, казалось бы, влияние ее должно было прекратиться. Этого, однако, не произошло - сталинские стереотипы оказались поразительно живучи, вероятно, благодаря своей примитивности.

- Практика остракизма целых социальных групп государственно нецелесообразна и по-человечески безнравственна. Суждение о человеке должно быть всегда индивидуальным.

Ни один современник каких-либо событий не может считать себя полностью свободным от прямой или косвенной ответственности за них, особенно в нашем обществе, где все мы связаны общими действиями и взглядами (по крайней мере до эпохи плюрализма). Стыдно уклоняться от собственной ответственности и прикидываться Иваном непомнящим.

- Из личных своих качеств, имеющих непосредственное отношение к науке, я бы отметил прежде всего мою склонность к интенсивному труду. Работа является моим естественным состоянием, и без нее я не могу существовать. Я понял это, находясь в Соловецкой тюрьме. Обычный день тюремного узника очень монотонен и наполнен различными режимными ограничениями в такой степени, что каждый день сам по себе становится мучительным для- человека, не лишенного еще способности думать и переживать. Именно в тюремной камере я убедился, что умственная работа является радикальным средством преодоления всех тягот тюремного режима. Я занимался высшей математикой и читал книги на иностранных языках. Возник свой внутренний мир, заслонивший от меня реальную обстановку, в которой я находился. Интеллектуальный труд стал неотъемлемой частью моей жизни и далее. Он приносил мне душевное спокойствие и уравновешенный взгляд на мир.

- Фундаментальной науке по самой ее природе присуща одна коренная особенность: новые подлинно революционные направления возникают непредсказуемым образом из аморфной массы исследований, которые не квалифицируются на первых порах как приоритетные и даже не обращают на себя внимание. Классический пример - работы Менделя, опубликованные в 1865 году. Только через 35 лет они стали основой генетики.

- С удивлением и разочарованием приходится наблюдать, что несмотря на все научные успехи мистика и суеверия не только существуют в современном обществе, но даже прогрессируют. Появляются секты экстравагантного стиля, исторически и психологически чуждые традиционной религиозности славян, основанной на православии со времен Владимира Красное Солнышко.

- ... На свет Божий появились оперирующие мистическим биополем экстрасенсы, астрологи, предсказатели, целители, лица, избавляющие от сглаза, и т. д. и т. п. Вся эта рать, как ни странно, поддерживается прессой, радио и телевидением, усиливающими ее воздействие на общественную психологию...

- Таким образом, вера в потусторонний мир, таинственные и неземные силы - распространенное явление в современном образованном обществе. Произошла замена наивных образов дьявола, ведьм, колдунов, леших, русалок, веры в чародейство и т. п. на более сложные образы и явления, соответствующие иному, более высокому уровню культуры и техники, и только. Наука не стала препятствием для веры в необыкновенное, скорее даже наоборот - доставила этому движению своего рода горючий материал.

- ... Мысль исследователя работает в тиши, в одиночестве. Разве только внутренний, недремлющий оппонент является партнером размышлений. Но общение исследователей порождает столкновение мнений, новые идеи, их борьбу, служит источником энергии, движения вперед.

- Мы движимы стремлением к познанию. Оно подобно морской воде - чем больше ее пьют, тем больше становится жажда.

- Присуждение мне Демидовской премии глубоко взволновало меня. (Присуждение Демидовских премий возобновлено с 1993 года по инициативе Уральского отделения РАН. - Ред.). Произошло это отнюдь не потому, что были затронуты мои честолюбивые чувства. Напротив, меня охватили сомнения - достоин ли я такой высокой награды, присвоенной человеку, уже прошедшему свой научный и даже жизненный путь. Но в конце концов эти сомнения лишь усилили чувство признательности.

- Возрожденная Демидовская премия - это возрожденная связь с далеким прошлым, с историей моей родной страны. Мне уже более 90 лет, и многие события, происшедшие за последнее столетие, мне известны не из сегодняшних газет и речей ораторов, но как современнику, очевидцу и даже участнику. Отсюда и отношение у меня, да и у лиц моего поколения, к прошлому особое - оно является частью меня самого, и я не могу от него отказаться. Мне трудно понять, как может уважающая себя нация отказаться- от своего прошлого, а потомки, выросшие из этого прошлого, делать вид, что они не имеют к нему никакого отношения. Мы не можем вычеркнуть из нашей истории ни татарского ига, ни династии Романовых, ни времени сталинизма с его лагерями, ни Отечественных войн - словом, ничего.

- Сейчас, не в самый безмятежный период для нашей Родины, обращение к прошлому своевременно и оправдано многими соображениями. И прежде всего потому, что прошлое - это не только вереница горестных событий, не только торжественное и безнаказанное шествие преступников и честолюбцев, но также и деяния героев, проповедников возвышенных идей, светлых умов и носителей высоких добродетелей. Демидовская премия связывает нас с вами именно с этим прошлым и с этими людьми. Она вносит в наши души радость и ободрение, уверенность в том, что несмотря ни на что Русь не пропадет, как не пропадут и ее обитатели.

1989 -1994 годы.-

А. А. БАЕВ О ВРЕМЕНИ И О СЕБЕ

Проведя 17 лет в тюрьмах, лагерях и ссылке (молодой ученый был арестован в печально знаменитом 1937 году), А. А. Баев не только вернулся в науку, но сумел многое сделать для развития в нашей стране молекулярной биологии и возрождения генетики.

Чарльз Дарвин назвал свою автобиографию "Воспоминания о развитии моего ума и характера". Моя автобиография касается этих тем, но трудно следовать спокойному стилю великого биолога, который, по его словам, "...старался написать так, словно бы меня уже не было в живых, и я оглядывался бы на свою жизнь из другого мира". Для человека моего поколения, жившего в эпоху жестоких войн, кровавых революций, социальных перестроек и волнений, трудно отключиться от событий, к которым прикоснулся, и погасить вспыхивающие при этом эмоции. С пером в руке вновь переживаешь прошлое.

Начало моего существования не предвещало никаких бед. Я родился 10 января 1904 года (28 декабря 1903 года по старому стилю) в далекой Чите, сибирском городе. Но мое сознательное детство и образование связано с городом на великой русской реке Волге - с Казанью, где я получил среднее и высшее образование и начал свою профессиональную деятельность.

Мой отец рано умер, и мы жили в семье моего деда со стороны матери, владельца небольшого судостроительного и судоремонтного завода на Волге. Дед родился крепостным, имел скромное образование, но был, как я его помню, от природы одаренным человеком. Большая часть его многочисленных детей получила высшее образование. Семья деда жила по канонам русского патриархального быта, с уважением к властям, умеренной религиозностью и неукоснительным соблюдением русских народных традиций.

Февральскую и Октябрьскую революции я встретил в возрасте 14 лет, когда уже почти сложились мои нравственные и умственные основы, хотя они еще и не достигли зрелости. Завершение интеллектуального и нравственного созревания происходило уже в обстановке социального хаоса.

Семья деда лишилась своих материальных средств и через короткое время фактически перестала существовать. Это был первый переломный момент моей жизни. Нормальное течение среднего образования прервалось - 2-я казанская гимназия, в которой я учился, была закрыта. Один год я занимался самостоятельно по учебникам, год на вечерних курсах, а затем в советской школе № 2 (обломки гимназии), где и получил аттестат о среднем образовании...

Путь в высшую школу был для меня сложным. В 1921 году меня не приняли на медицинский факультет Казанского университета из-за так называемого непролетарского происхождения - отец мой был адвокатом, а не рабочим или крестьянином. Семьи мои со стороны отца и матери не относились к аристократии. Мой дед даже родился крепостным, но формальное суждение тогда было господствующим. Только через год мне удалось получить перевод на медицинский факультет университета...

После окончания факультета я 3 года проработал врачом в сельской местности, примерно в 100 км от Казани, затем в 1930 году вернулся в этот город и был принят аспирантом на кафедру биохимии Казанского медицинского института.

***

Когда я оглядываюсь на пройденный жизненный путь - большой и сложный, - у меня остается впечатление, что многое и в нем было предопределено событиями и впечатлениями детства и юности, несмотря на все подавляющие по своему влиянию происшествия нашей российской истории и моей- личной жизни.

Я стремился стать врачом и в конце концов осуществил свое намерение, - это был завет моего покойного и рано умершего отца, который, будучи адвокатом, питал высочайшее уважение к профессии врача.

Большую роль в моей жизни играли последние годы школы, когда в среде моих школьных товарищей оживленно обсуждались проблемы философии и социологии. В последнем классе школы преподавался предмет, называемый "философская пропедевтика", благодаря которому я приобщился на всю или по крайней мере на значительную часть моей жизни к проблемам философии. Преподавательница этого курса В. Панова была убежденной последовательницей индийской йоги. Благодаря ей я еще в школе ознакомился с несколькими книгами йога Рамачараки, но не стал его последователем - наоборот. Неизгладимое впечатление на меня произвели "Мировые загадки" Эрнста Геккеля. Благодаря им (я могу сказать это со всей твердостью) у меня возникла тяга к общим проблемам биологии и сложились прочные, на всю жизнь, основы материалистического миросозерцания. Хотя последнее, конечно, зависело и от знакомства с книгами философского содержания.

***

Как-то один мой собеседник поинтересовался, почему я не стал диссидентом. Я ему ответил, что диссидентами, по моему мнению, становятся особые натуры. Я по своей природе не обличитель, не искатель правды, не проповедник, не заговорщик, хотя и объявлен был членом террористической подпольной организации. Единственная приемлемая для меня форма деятельности - это созидание чего-то положительного и реального, полезного для родины, общества, человека. Иначе я действовать не могу и не хочу.

***

Счастье в понимании моем - это не элементарная удовлетворенность материальными атрибутами жизни, достаток, комфорт, привлекательное служебное и общественное положение - все это было в моей биографии, но не это главное.

Счастье - это прежде всего состояние духа, гармония своего внутреннего и окружающего мира. Его предпосылка - интуитивное ощущение и осознание ценности и исключительности жизни и ее проявлений. Поводом для такого состояния могут быть кратковременные, случайные, даже незначительные на первый взгляд события. Минуты, часы счастья ко мне приходили иногда в условиях, которые, казалось, ему никак не благоприятствовали.

Счастье - состояние духа, не требующее логики и анализа, нечто стихийное. В этом понимании содержатся элементы иррациональности, но, по моему убеждению, материальности мира не противоречат ни его иррациональность, ни его духовность.

***

Подводя свой жизненный итог, я не испытываю особенного удовлетворения, хотя и не порицаю, не отказываюсь от мною сделанного: все или почти все в моих поступках имело достаточные и очевидные основания. В памяти возникают чаще грустные эпизоды прошлого, сожаления о неиспользованных возможностях и- незавершенных делах, а не картины противоположного рода. Хотя в то же время холодный разум спрашивает: а были ли возможности выбора существенно лучше избранных? И память услужливо восстанавливает события жизни, которые принесли духовное удовлетворение и радость.

Из "Автобиографии". 1993 год.-

№2, 1999