СУДЬБА РЕФОРМАТОРА В ЭПОХУ КАТАКЛИЗМОВ
А. АЛЕКСЕЕВ, историк.
АНЕСТЕЗИЯ
После трагической смерти Александра II (он погиб от бомбы народовольца) его сын, Александр III, да и значительная часть российского общества пришли к выводу, что покойный государь "распустил" Россию и ее следует, говоря словами философа К. Н. Леонтьева, "подморозить". Люди, не отягощенные даром размышления, были убеждены, что таким образом можно вообще сохранить все как есть. Более дальновидные, прежде всего председатель Священного синода К. П. Победоносцев, осознавали неизбежность перемен. Однако, считая ситуацию тупиковой, Победоносцев всеми силами пытался отсрочить неизбежное. Представитель консервативного крыла Е. М. Феоктистов так пишет о Победоносцеве: "Никто не умел так ярко изобразить все политические и общественные наши неудачи, но стоило лишь заикнуться, что нельзя же сидеть сложа руки, необходимо принимать меры, которые вывели бы нас к свету, и он тотчас же приходил в ужас, его невыразимо устрашала мысль о чем-либо подобном".
Собственно говоря, вся дальнейшая история России до 1917 года представляет собой поиски решения этой задачи. И чем дальше откладывались меры по выходу из кризиса, тем дороже за них расплачивались впоследствии.
Что означало "подмораживание" для России конца XIX века? Прежде всего, сохранение "социального апартеида" - раздельного существования сословий, имеющих разный статус, разный объем прав. На верхней ступеньке находилось дворянство, имеющее ряд привилегий, к примеру, они были освобождены от телесных наказаний и подушной подати. И не только. При Министерстве внутренних дел существовал отдел по нуждам поместного дворянства. Для спасения помещиков от разорения создали Дворянский банк (правда, его директоров, пытавшихся умерить аппетиты заемщиков, систематически обвиняли в "красном образе мыслей"). Начало же царствования Николая II совпало с открытием комиссии по дворянскому вопросу, обнаружившей, по словам С. Ю. Витте, "некрасивую тенденцию дворян запускать руку в карман государственного казначейства".
Наиболее одиозные требования дворян - исключительное право занимать чиновничьи должности, освободить от воинской повинности, не судить судами присяжных и т. п. - власть исполнить не решилась. Век на дворе стоял все-таки девятнадцатый, а не семнадцатый. И тем не менее постарались перекрыть разночинцам возможность приобретать дворянство с помощью выслуги по службе, наград и почетных званий. Была затруднена запись новых дворян в родословные книги (для евреев, получивших потомственное дворянство, книги вообще стали недоступны).
Бельмом на глазу администрации оставались созданные при Александре II всесословные органы местного самоуправления. Война с земствами и городскими думами стала на протяжении двух с лишним десятилетий любимым занятием министров внутренних дел и губернаторов. Права земств и дум ограничивали, их предложения под разными предлогами, в том числе такими растяжимыми, как "несоответствие государственным видам", отклоняли, их избранников не утверждали в должности, их представителям запрещали собираться для обсуждения общих проблем.
Средние учебные заведения получили рекомендации принимать детей только из высших слоев общества в надежде, что "гимназии и прогимназии освободятся от детей кучеров, лакеев, поваров, кухарок, прачек, мелких лавочников и тому подобных людей", - так называемый циркуляр о кухаркиных детях. На студенческие волнения власть ответила жестко, отдавая в солдаты "воспитанников учебных заведений, удаляемых из сих заведений за учинение скопом беспорядков". Победоносцев ни с того ни с сего обрушился на безобидные комитеты грамотности, обозвав их сборищем "стриженых девиц" и крамольных агитаторов. За распространение глав из романа "Воскресение" последователей Льва Толстого отправляли в ссылку.
Затронули и национальные отношения: стремились максимально ограничить автономию Польши и Финляндии и удержать евреев в "черте оседлости". Вот как описывает обстановку в Вильно А. Спиридович, в будущем один из руководителей корпуса жандармов: "Перед каждой пасхой шли разговоры о том, что опять какая-то еврейка где-то скрала или пыталась скрасть какого-то христианского мальчика для надобностей своей пасхи. Кто, где, что и как, никто не знал. И почти в каждой офицерской семье, где был мальчик, перед пасхой предупреждали денщика, чтобы он лучше смотрел за ребенком и одного его за ворота не выпускал: "детей воруют". Так говорили, такова была людская молва. Кем и чем она питалась, нас тогда не интересовало; городское население этому верило, верили и мы, офицеры, верили и солдаты".
В 1886 году Россия праздновала восстановление Черноморского флота, уничтоженного по условиям Парижского договора 1856 года. Катков в "Московских ведомостях" писал: "Итак, николаевский Черноморский флот возрожден, и нам остается воскликнуть: да возродится и николаевщина!"
ЭКОНОМИКА И ЖИЗНЬ
Вот на таком фоне протекала карьера Сергея Юльевича Витте, которого его политический противник П. Н. Милюков назвал "самым крупным русским государственным деятелем", стоявшим головой выше правящей верхушки, "сквозь которую ему приходилось пробивать свой собственный путь к действию. А действовать - это была главная потребность его натуры".
Витте родился в Тифлисе в 1849 году. Его отец служил директором департамента государственных имуществ на Кавказе, дед по матери был членом главного управления кавказского наместника. Окончив Одесский университет, Витте не пошел по ученой части, а устроился на Одесскую железную дорогу. Венцом его железнодорожной карьеры стало назначение в начале 1892 года министром путей сообщения. А 30 августа того же года 43-летний Витте сменил тяжелобольного Вышнеградского на посту министра финансов.
Придворная среда всегда оставалась для Витте чужой, где на него смотрели как на выходца из демократических кругов, подозрительного и ненадежного. "Как всякий самородок, - пишет Милюков, - Витте был энциклопедистом. Он мог браться за все, учась попутно на деле и презирая книжную выправку. Со своим большим здравым смыслом он сразу отделял главное от второстепенного и шел прямо к цели, которую поставил… По мере удачи росла и его самоуверенность, поднимался командующий тон, крепла сопротивляемость всему постороннему и враждебному. При неудаче он становился страстен и несправедлив, никогда не винил себя, чернил людей, ненавидел противников".
Характер у Витте и в самом деле был очень неровный. Зачастую он пренебрежительно относился к ближайшим сотрудникам, мог походя обидеть. "Самовозвеличение, присвоение себе небывалых деяний, похвальба тем, чего не было на самом деле" - так характеризует Витте его заместитель по Министерству финансов В. Н. Коковцов.
Теперь в руках этого человека оказались финансы Российской империи, а по существу - все хозяйство страны. С точки зрения макроэкономических показателей положение в этой области обстояло более чем благополучно. Под защитой протекционистских пошлин (средний таможенный тариф составлял в 1869-1876 годах 12,8 процента, а в 1891-1900-х - 33 процента) промышленная продукция России увеличилась с 1860 по 1900 год в 7 раз, тогда как в Германии - примерно в 5 раз, в Англии - в 2 раза. ВВП России с 1890 по 1913 год рос ежегодно на 3,5-5 процентов, а на душу населения - на 1,6-2,0 процента. Постоянно увеличивался экспорт зерна, составивший в 1893 году 122,67 млн пудов.
Однако совокупность явлений, объединяемых термином "экономика", - только часть хозяйственной жизни, которая, в свою очередь, лишь один из элементов жизни общества. А состояние части зависит от состояния целого. За время пребывания Витте на посту министра финансов (1892-1903) государственный бюджет вырос с 1 до 2 млрд рублей. Однако бюджет, например, Франции, при населении в 3,5 раза меньшем, чем в России, лишь немного уступал российскому. Слабыми звеньями российского хозяйства оставались низкая производительность труда в сельском хозяйстве, низкие стандарты деловой этики, слабое развитие банковской системы, нехватка капиталов, перекос налоговой системы в пользу высших слоев. Правда, Н. Х. Бунге (министр финансов в 1881-1886 годах) уничтожил подушную подать, крайне несправедливый налог - его платили крестьяне, мещане и купцы, но от него освобождались дворяне, чиновничество и духовенство. Бунге попытался ввести налог с чистой прибыли предприятий, но Государственный совет проект заблокировал.
Витте стремится максимально заменить прямые налоги косвенными - на спирт, пиво, табачные изделия, фосфорные спички, осветительные масла. С 1894 года начинают вводить винную монополию, ставшую стабильным и все растущим источником государственного дохода. Для акционерных обществ появляются дополнительные налоги на капитал и прибыль, для прочих частных предприятий - так называемый раскладочный налог и процентный сбор со сверхнормативной прибыли. Правда, в это же время поземельный налог уменьшается наполовину.
Притоку капитала мешает расстройство денежной системы, основанной на обесценившихся кредитных билетах (за один кредитный рубль давали 67 копеек золотом). Для перехода к обращению металлических монет требовался большой золотой запас, и сменявшие друг друга министры финансов сумели за 1877-1896 годы увеличить его со 144 до 848 тонн. Главный кредитор России - Франция, располагавшая большими запасами серебра, энергично советовала сделать рубль серебряным. Но Витте выбрал золото и не ошибся: серебро продолжало обесцениваться и вскоре почти утратило функцию драгоценного металла.
Кредитный рубль считался тогда равным четырем франкам, а на деле стоил в полтора раза меньше. И чем ниже он падал, тем больше рублей получал российский экспортер за вырученный франк. Поэтому экспортеры, прежде всего торговавшие зерном, противились преобразованиям. От Витте требовали обмена кредиток на золото один к одному, но он установил курс кредитного рубля в 66 с половиной копеек золотом - ровно столько, сколько тот реально стоил. Реформа проходила с мая 1895 года по ноябрь 1897-го.
"Из последующего моего государственного опыта я пришел к заключению, что в России необходимо проводить реформы быстро и спешно, иначе они большей частью не удаются и затормаживаются", - отмечал позже Витте. Предварительно был установлен контроль над ввозом и вывозом рублей, с русской биржи удалены агенты иностранных банков, а частные российские банки строго предупреждены о нежелательности спекуляций. Количество бумажных денег было четко привязано к величине золотого запаса: отныне кредитные билеты, не обеспеченные золотом, могли быть выпущены на сумму не более 300 млн рублей.
Введение золотой валюты укрепило доверие к российскому кредиту: Россия получила не менее трех миллиардов рублей иностранных инвестиций. Витте пытался снять и законодательные барьеры для иностранного капитала, но столкнулся с сопротивлением консерваторов, опасавшихся расшатывания "устоев".
По словам Витте, "никто не препятствовал тому, чтобы иностранные деньги на различные предприятия к нам шли, но наивно желали, чтобы распоряжались этими деньгами россияне, и распоряжались, не имея в деле никакого интереса, со свойственным русским дельцам новейшей формации денежным распутством". Сам же Витте заявлял, что боится не иностранных капиталов, которые почитает за благо для нашего отечества, а совершенно обратного - "что наши порядки обладают такими специфическими, необычными в цивилизованных странах свойствами, что немного иностранцев пожелают иметь с нами дело".
Экономический рост, к сожалению, не привел Россию к политической стабильности, и все потому, что не был решен главный ее вопрос - крестьянский. Коснемся его вкратце (подробнее о нем пойдет речь в статье, посвященной реформам П. С. Столыпина).
Крестьяне получили волю и землю, но община с ее круговой порукой сохранилась - этот осколок старины, одинаково милый сердцам ретрограда-помещика, ученого славянофила и социалиста-народника. А кроме того, так удобнее было собирать налоги: проще иметь дело с сотней тысяч общин, чем с десятками миллионов отдельных хозяйств. Мужик зависел от произвола односельчан и многочисленных начальствующих лиц. Уездный земский начальник, назначаемый обычно из прогоревших дворян или чиновников без высшего образования, имел право без суда оштрафовать или арестовать любого крестьянина (включая мирского старосту или волостного старшину) за что угодно, например за отказ снять перед ним шапку или нежелание приобрести пожарные инструменты. Большой тяжестью для крестьян оставались выкупные платежи за земельные наделы, полученные при освобождении. Н. Х. Бунге, будучи министром финансов, добился создания Крестьянского банка, однако сей банк долгое время мог лишь выдавать ссуды на покупку земли, не имея права за свой счет приобретать землю для последующей продажи крестьянам. Витте, преодолев сопротивление Министерства внутренних дел, провел соответствующее разрешение, более того, уменьшил выкупные платежи, но уничтожить их вовсе ему не позволили - "зачем баловать крестьян?".
Постепенно общество оттаивало. Выпускники университетов, встретившись в земских собраниях с либеральными деятелями эпохи Александра II, быстро нашли с ними общие ценности в виде народного представительства на общегосударственном уровне. Яростные споры между народниками и марксиста ми выплескивались даже на страницы подцензурной печати. А. П. Чехов говорил друзьям: "Я совершенно убежден, что через немного лет в России уже будет конституция".
Воцарение 26-летнего Николая II почти совпало с женитьбой его на принцессе Алисе Гессен-Дармштад тской. Жаждущее перемен общество и здесь усмотрело повод к либеральным надеждам: ведь Алиса слушала в Германии университетский курс и имела степень доктора! Однако новый царь поспешил охладить пыл подданных, заявив явившимся с поздравлениями депутациям: "Мне известно, что в последнее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой родитель".
Слова о "бессмысленных мечтаниях" вызвали широкое недовольство. Проницательный историк В. О. Ключевский сказал тогда: "Попомните мои слова: Николаем II закончится Романовская династия. Если у него родится сын, он уже не будет царствовать".
Перманентная война, которую самодержавие вело с образованным обществом, породила убеждение, что добиться перемен можно лишь силой. Так считали не только революционеры, но почти все культурные люди, включая значительную часть того чиновничества, чьими руками действовало правительство. Самые безобидные контакты с тупой и наглой властью навлекали на человека общественное презрение, а уж коль предупредил полицию о готовящемся теракте, значит, изменил "народному делу".
Позиция Витте, стремившегося вывести страну на путь реформ, не укладывалась в рамки жесткого противостояния власти и общества. Ему не доверяли ни реакционеры, ни записные либералы. Когда в конце 1900 года появился номер социал-демократической газеты "Искра", пошли слухи, что деньги на издание дал Витте, и многие этому верили, так как Витте, по свидетельству жандармского генерала Спиридовича, "уже и тогда считали способным на такие эксперименты". (На самом деле "Искру" профинансировал камер-юнкер Сабуров, отец которого был членом Государственного совета.)
Грубоватые и резкие манеры Витте импонировали прямолинейному тугодуму Александру III. Скрытного, нерешительного и мелочного Николая II они пугали и раздражали. И все же Николай сохранил за Витте пост министра финансов. Витте добился учреждения при Министерстве финансов Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности. В противовес ему министр внутренних дел В. К. Плеве образовал собственные губернские совещания по тому же вопросу под председательством губернаторов, "состоявшие из лиц, привыкших высказывать то, что угодно начальству" (Витте). Одновременно принимаются некоторые меры в интересах низших сословий: страхование рабочих за счет предпринимателей, отмена круговой поруки в общинах. Обещано укрепить веротерпимость, уравнять крестьян в правах с другими сословиями, расширить компетенцию земств и городских дум, пересмотреть законы о печати. Эти меры, однако, сильно отставали от общественных ожиданий, а что еще хуже, выглядели вынужденными (незадолго до того бывший студент Балмашев застрелил предшественника Плеве Д. С. Сипягина). Широкую популярность приобрело изречение журналиста Меньшикова: "России нужны сейчас не реформы, а нужна реформа", то есть коренные изменения.
Одной из немногих реальных мер, смягчавших общественную напряженность, стала деятельность С. В. Зубатова, которого Плеве назначил начальником особого отдела департамента полиции. Идеалист-монархист, Зубатов верил, что царь надпартиен и не склоняется ни к одному сословию, а потому рабочие могут получить все, что им нужно, непосредственно от него. Под контролем Зубатова создаются рабочие организации в Москве, Одессе и других больших городах. В Петербурге священник тюремного ведомства Г. А. Гапон организует с его ведома рабочие союзы для целей самопомощи и образования. Поп в роли рабочего лидера, да еще сотрудничающий с полицией, у многих вызывал подозрение. Но рабочие души в нем не чаяли, а либералы вели с ним переговоры, стараясь вынести с помощью его "отделов" политические резолюции.
Весной 1903 года в Одессе зубатовец Шаевич возглавил забастовку на чугунолитейном заводе "Рестеле", перекинувшуюся затем на железнодорожные мастерские и портовые предприятия. Против бастующих бросили казаков и полицию, а Зубатова объявили революционером и уволили. Позже его арестовали и выслали во Владимир-на-Клязьме. В феврале 1917 года, узнав об отречении царя, он застрелился.
ПУТЬ К МАНИФЕСТУ 17 ОКТЯБРЯ 1905 ГОДА
Неизвестно, как развивались бы дальнейшие события, не окажись Россия втянутой в конфликт на Дальнем Востоке. Витте считал основным проводником российского влияния в этом регионе Китайско-Восточную железную дорогу (КВЖД), сданную вчерне в эксплуатацию в июне 1903 года. Однако некоторые влиятельные круги стремились пойти значительно дальше. При царском дворе укрепилось влияние группы дельцов, захвативших лесные концессии по реке Ялу в Корее (в концессии участвовали своими деньгами Николай II и великий князь Александр Михайлович). Эта активность могла привести к конфликту с Японией, которая на протяжении всей своей полуторатысячелетней истории стремилась закрепиться в Корее.
Однако "небольшую войнишку" для отвлечения общественного мнения от внутренних проблем считали даже полезной. Военный министр генерал А. Н. Куропаткин, ссылаясь на свою недавнюю поездку в Японию, твердил: "Разве они посмеют? Ведь у них ничего нет, они просто задирают нас, предполагая, что все им поверят и испугаются". Витте резко возражал против этой, по его мнению, авантюры, а Плеве не уставал твердить царю, что Витте "красный", что все враждебные правительству силы находят в нем опору и поддержку. И 16 августа 1903 года Витте был смещен с поста министра финансов и назначен председателем Комитета министров - на должность почетную, но совершенно безвластную в условиях, когда каждый министр отчитывался непосредственно перед царем.
Переговоры с японцами зашли в тупик. 24 января 1904 года Япония разорвала дипломатические отношения с Россией, а в ночь на 27 января ее флот атаковал русские корабли на рейдах Порт-Артура и Чемульпо. В обществе к войне относились по-разному, но в победе не сомневался никто.
Выходец из крестьян И. Е. Вольнов, ставший известным деятелем партии эсеров, довольно колоритно рассказал, как узнали о войне в его деревне. Слухи о ней появились на первой неделе поста, но с кем война, никто не знал - не то с турками, не то с арапами, не то с Китаем. Время шло, и как-то незаметно в разговорах появился таинственный "гапонец", живущий за тридевять земель и питающийся человечьим мясом. Говорили о нем шепотом, с оглядкой и молитвой, боясь, что он может выскочить из-за угла и слопать вместе с шапкой. Однажды сырым мартовским утром посыльный из волости развез запасным повестки и наказал не отлучаться из дому, ждать набора.
Через день земский начальник собрал волостной сход и прочитал длинную бумагу, из которой никто ничего не понял, кроме упоминания о "вер-отестве", шапках, которыми надо кого-то закидать, и требования трехсот рублей денег. После долгих просьб сошлись на двухстах. Дома старики ругались: "Шапок им не хватает, дьяволы рогатые! Мы эти шапки с туретчины помним! Отество! Ишь куда загнул! Жили без отества и будем жить!"
Между тем японская армия, заняв Корею, переправилась через Ялу и вторглась в Маньчжурию. Одновременно японские войска высадились на Ляодунском полуострове. Русский флот оказался запертым в Порт-Артуре. Восьмидневная битва под Ляояном завершилась отступлением русской армии к Мукдену.
Витте справедливо назвал Россию военной империей. Военные успехи или их видимость оправдывают у нас любые провалы власти, а вот военные неудачи колеблют все до основания. 15 июля 1904 года в Петербурге купеческий сын Егор Сазонов швырнул бомбу в карету Плеве, ехавшего с докладом к государю. Бронированный экипаж был разнесен в щепки, Плеве и его кучер погибли. Новый министр внутренних дел князь П. Д. Святополк-Мирский заявил, что будет руководствоваться принципом "доверия к обществу".
Между тем на очереди уже стояла обратная задача - создание правительства, которому бы доверяло общество. В сентябре 1904 года в Париже конференция оппозиционных и революционных организаций Российской империи постановила добиваться свержения самодержавия, причем "формы, методы, средства, тактика оставались своеобразными для каждой партии". Иными словами, либералы признали правомерность террора, применявшегося социалистами. Земства, городские думы, различные союзы наперебой принимали резолюции, начинающиеся словами: "Так больше жить нельзя". Остряки утверждали, что и Союз акушерок вынес резолюцию о невозможности принимать роды в отсутствие конституции.
Гапон после опалы Зубатова вышел из-под опеки полиции. В начале января 1905 года поползли слухи, якобы он готовит процессию из рабочих в надежде, что государь, выйдя к ним, выслушает их мольбы и даст ответ. По мнению Витте, "поп Гапон если бы и хотел, то не мог бы удержать этого (революционного. - Прим. А. А.) течения; но ему не было и никакого расчета удерживать, ибо в то время все или во всяком случае большинство спятили с ума, требуя полного переустройства Российской империи на крайне демократических началах народного представительства… Что же удивительного, что не устоял и бедный поп Гапон".
Несколько общественных деятелей, включая писателя А. М. Горького, умоляли Витте и Святополк -Мирского не допустить кровопролития, но Витте сослался на то, что вопрос выходит за рамки его компетенции, а Святополк-Мирский, полностью доверявший градоначальнику Фуллону, дал понять, что правительство в советах не нуждается. В результате рабочие, пытавшиеся пройти к Зимнему дворцу, были остановлены ружейными залпами. Около 200 человек убитых и раненых молва превратила в тысячи. На первую полосу "Русских ведомостей" были вынесены набранные крупным шрифтом строки: "Гремят выстрелы из ружей и пушек; льется кровь, масса убитых и раненых; это сообщается не с театра войны, а из Петербурга. Петербург погружен во тьму. Гремит канонада…"
Николай II записал в дневнике: "Тяжелый день! В Петербурге произошли серьезные беспорядки вследствие желания рабочих дойти до Зимнего дворца. Войска должны были стрелять в разных местах города, было много убитых и раненых. Господи, как больно и тяжело! Мама приехала к нам из города прямо к обедне. Завтракали со всеми. Гулял с Мишей. Мама осталась у нас на ночь".
Почему "войска должны были стрелять", если рабочие искали лишь встречи с ним, своим государем?
И началось "закручивание гаек". 11 января учреждено Петербургское генерал-губернаторство, во главе которого поставлен Д. Ф. Трепов - бравый генерал со "страшными" глазами, сохранивший и пост товарища (заместителя) министра внутренних дел. Вину за все беспорядки в России свалили на Святополк-Мирского. Крайние черносотенные газеты писали, что он поляк, изменник и друг жидов. 18 января объявлено о его отставке. Сам же Святополк-Мирский сказал Витте, что "приключившиеся несчастья основаны на характере государя, которому ни в чем нельзя верить, ибо то, что он сегодня одобряет, завтра он от этого отказывается".
4 февраля 1905 года в Кремле бомба, брошенная Иваном Каляевым, в клочья разорвала дядю Николая, московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича.
Показательна реакция на все эти события в России и за рубежом: Кровавое воскресенье вызвало бурю возмущения, а убийство великого князя восприняли как явление вполне обыденное. Французские банкиры дали понять царскому правительству, остро нуждавшемуся в займах, что необходимо успокоить общественное мнение Франции. По совету Трепова Николай II принял никого не представлявших "представителей рабочих". Прием этот носил, по свидетельству Коковцова, "совершенно бледный характер". Была создана комиссия для выяснения причин недовольства. Но поскольку входившие в нее депутаты от рабочих оказались чересчур ершистыми, ее вскоре распустили. Депутаты же под крылом либерального Союза освобождения образовали Совет рабочих депутатов. 18 февраля царь оповестил подданных, что намерен "привлекать достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предложений", но при "непременном сохранении незыблемости основных законов империи" (то бишь самодержавной власти). Министр внутренних дел А. Г. Булыгин получил поручение разработать положение о Государственной думе с совещательными функциями.
А на Дальнем Востоке поражения следовали одно за другим. В феврале русские войска оставили Мукден, в мае у Цусимы погибла эскадра адмирала Рождественского. Расходы на войну достигли 2,5 млрд рублей. И Николай II согласился на переговоры с Японией при посредничестве президента США Теодора Рузвельта. В Портсмут отправлен ненавистный Витте, которому удалось подписать вполне приемлемый мирный договор. "Как бы ни относиться к Витте, - пишет Коковцов, - справедливость требует сказать, что он вышел с величайшей честью из трудного положения, хотя мало кто знает, какая доля в сравнительно выгодных для России условиях Портсмутского договора принадлежит лично государю". Впрочем, "доля" эта выражалась в убеждении царя, что "мы войну не проиграли и можем продолжать", да в нелепой уступке части Сахалина, от которой японцы готовы были отказаться.
В обществе, да и в самом правительстве успех в переговорах с японцами Витте прошел почти незамеченным: всех волновала не закончившаяся война, а начинавшаяся революция. 6 августа появляется Положение о выборах в Государственную думу, которое полностью противоречит требованиям "всеобщего, равного, прямого и тайного" голосования (так называемой "четыреххвостки"). Выбирать депутатов Думы предстояло не напрямую, а через избрание выборщиков отдельно по трем куриям - землевладельческой, городской и сельской. Для первых двух выборы были двухстепенные, для третьей - даже четырехстепенные! Рабочие, ремесленники, батраки, учащиеся и военнослужащие от выборов отстранялись вовсе. Конституционалисты в таких выборах собирались участвовать, социалисты призывали к их бойкоту.
В октябре под руководством Союза союзов (коалиция профессиональных организаций интеллигенции под эгидой Союза освобождения) началась всеобщая стачка без конкретных требований, а просто потому, что "так дальше жить нельзя". Власть почувствовала, что теряет почву под ногами. Трепов метался между крайними репрессиями и мерами вполне либеральными. Это одновременное применение кнута и пряника, в принципе разумное, лишь сеяло сомнение в устойчивости власти.
"ЛЕБЕДИНАЯ ПЕСНЬ" ВИТТЕ
Внимание двора сосредоточилось на фигуре Витте. "Теперь, - пишет Милюков, - он призывался в укротители революции. В глазах "камарильи" его "левая" репутация делала его своего рода экспертом по части революционных тайн. Недоброжелатели даже поговаривали, как бы он не спихнул царя, чтобы самому стать президентом русской республики".
На приеме у государя, проходившем 9 октября, Витте четко сформулировал существующую альтернативу: либо объявить конституцию, либо установить диктатуру и залить страну кровью, заявив при этом, что лично он диктатором быть не желает. Предоставляя выбор царю, сам Витте как бы становился над схваткой.
Николай II по своему обыкновению прямого ответа не дал - тянул до последнего. 12 октября он записывает в дневнике: "Забастовки на железных дорогах, начавшиеся вокруг Москвы, дошли до Петербурга, и сегодня забастовала Балтийская… Для сообщения с Петербургом два раза в день начали ходить "Дозорный" и "Разведчик". Милые времена". На следующий день он предложил Витте пост председателя Совета министров - не Комитета, а именно Совета, с задачей "направления и объединения действий" министерств и ведомств.
Витте ответил, что примет назначение только в случае, если будет одобрена его программа. 14 октября по Петербургу развешивается приказ Трепова: "Холостых залпов не давать и патронов не жалеть", а Николай II записывает: "Очень занятoй день. Принимал Витте до и после завтрака, обсуждая программу будущих мероприятий. Это продолжалось до 5. Вышел ненадолго в сад. Читал. После обеда сидел с Енгалычевым и кн. Орловым…
15 октября, Суббота. Тоже весьма занятoй день. Утром прибыл Николаша. Имел с ним, Витте, Рихтером и Фредериксом длинное совещание по тому же вопросу о реформах. Оно продолжалось до 4 час. Погуляли вместе. День был теплый".
"Николашу" (великого князя Николая Николаевича) хотели сделать диктатором, но он отказывался и, по слухам, угрожал самоубийством, умоляя согласиться с Витте. Лишь теперь, лишившись поддержки даже в ближайшем кругу, Николай ставит на программе Витте резолюцию: "Принять к руководству". В понедельник 17 октября он подписывает подготовленный Витте манифест, оповещавший о даровании подданным "незыблемых основ гражданской свободы" - неприкосновенности личности, свободы слова, печати, собраний и союзов, а также о предоставлении будущей Государственной думе законодательных функций.
Запись в царском дневнике гласит: "Сидели и разговаривали, ожидая приезда Витте. Подписал манифест в 5 час. После такого дня голова стала тяжелой и мысли стали путаться. Господи, помоги нам, усмири Россию".
Спустя несколько лет Витте заметит в мемуарах: "Государь был вынужден обратиться ко мне, потому что Горемыкин уклонился, граф Игнатьев испугался, а Трепов запутался в противоречиях и не знал, как удрать от хаоса, который в значительной степени им самим же был создан. Как в первый раз (при отправке в Портсмут. - Прим. А. А.), так и теперь, во второй, я волею государя был брошен в костер с легким чувством: "Если, мол, уцелеет, можно будет затем его отодвинуть, а если погибнет, то пусть гибнет".
Отправив в отставку наиболее одиозные фигуры, в том числе Трепова и Победоносцев а, Витте попытался привлечь в свой кабинет умеренных либералов - Д. Н. Шипова и А. И. Гучкова, но те категорически возражали против П. Н. Дурново, которого Витте прочил в министры внутренних дел. Витте пришел в раздражение от их упрямства. Вел Витте переговоры и с руководителями формирующейся партии конституционных демократов (кадетов). Но те вовсе не собирались мириться с властью, они хотели сами стать властью. Раздражая Витте, с таким трудом выбившего из царя согласие на гражданские и политические свободы, кадеты упорно требовали Учредительного собрания, избранного по "четыреххвостке" и уполномоченного выработать "настоящую" конституцию. П. Н. Милюков напрямую спросил Витте: "Если ваши полномочия достаточны, то почему вам не произнести этого решающего слова - конституция?" Витте ответил "каким-то упавшим голосом": "Не могу, потому что царь этого не хочет". Распрощавшись с Витте, Милюков заявил своим единомышленникам: "Ничто не изменилось, война продолжается".
В последние годы вошло в моду проклинать кадетов за отказ сотрудничать с самодержавием. В их позиции видят чуть ли не основную причину большевистской революции, забывая простую истину, что кадеты росли в стране, где Александр III и Николай II в течение более двадцати лет урезали права, данные Александром II. Но сами кадеты, в отличие от их нынешних критиков, прекрасно сознавали, что договорен ность с Витте ничего не стоит: царь избавится и от них, и от Витте, как только позволит обстановка. Они надеялись, что под давлением развивающейся революции Николай пойдет дальше и откажется от самодержавной власти. Был у них шанс? Безусловно, был. Об этом свидетельствуют и "дарование" свобод, которые царь совсем недавно называл "бессмысленными мечтаниями", и последующее отречение от престола в феврале 1917 года.
"В сущности, - пишет в мемуарах Витте, - я должен был в это время один управлять Россией - Россией поднявшейся, революционизировавшейся, не имея в своих руках никаких орудий управления сложным механизмом империи, составляющей чуть ли не 1/6 всей земной суши, с 150-миллионным населением. Если к этому прибавить, что забастовка железных дорог, а потом почты и телеграфа мешала сообщениям, передаче распоряжений, что 17 октября для провинциальных властей упало, как гром на голову, что многие не сочувствовали новому положению вещей, что многие не знали, в какую им дудку играть, чтобы в конце концов не проиграть, что одновременно действовала провокация, преимущественно имевшая целью создавать еврейские погромы, то совершенно ясно, что в первые недели после 17 октября проявилась полная дезорганизация власти".
Среди кадетов вошло в обиход выражение латинского поэта: "Flectere si nequeo superos Acheronta movebo" - "Если не смогу склонить высших (богов. - Прим. А. А.), двину Ахеронт" (адскую реку. - Прим. А. А.). Роль "адской реки" отводилась крестьянам, чьи аппетиты Манифест 17 октября лишь раздразнил. Односельчанам Вольнова (эсер, оставивший, как мы помним, воспоминания о своей деревне) некий "товарищ Дмитрий" тщетно пытался объяснить, что манифест "открывает широкое поле для деятельности". Те поняли одно - "надо устроить дым коромыслом!": "Чертова музыка - разговоры ваши! Лупи кому сколько влезет!". И кинулись громить ближайшую помещичью усадьбу. Выстрелом из ружья убили урядника, молодого офицера ударили шкворнем по голове, барчуку Володе перерубили хребет топором. И вот уже одни рубят деревья в помещичьем саду, другие, перебив топорами всю скотину, жгут конский двор, третьи рвут ковры, подушки, картины, бьют посуду, ломают шкафы, набивают карманы безделушками, пьют вино, рядятся в барскую одежду. Мужик по имени Илья, бегая по комнате с длинной трубкой в зубах, рычит, швыряет стулья в стены, виснет на люстрах, и звонкие хрусталики, как слезы, летят на загаженный пол...
"Дорвались свиньи до навозу, - бурчит отец одного из громил. - Как-то будете расплачиваться за свободу!"
В ноябре-декабре 1905 года подобным образом разгромлено около двух тысяч помещичьих усадеб - больше, чем за все предшествующие месяцы года. В армии и на флоте отмечались десятки случаев неподчинения начальству. Петербургский Совет рабочих депутатов, вышедший из-под контроля Союза освобождения, опубликовал "финансовый манифест", призывая отказаться от взноса налогов, зарплату требовать в золоте, забирать вклады из сберкасс. В самое короткое время было изъято более 150 млн рублей. Московский Совет рабочих депутатов объявил всеобщую стачку. Его в полном составе арестовали, однако в течение нескольких дней войска в Москве вели бои с повстанцами.
Вооруженные выступления происходили и в других городах. Правительством были изданы секретные циркуляры с требованием "без всякого колебания прибегать к употреблению оружия для немедленного прекращения беспорядков". П. Н. Дурново предлагал местным властям "немедленно истребить силой оружия бунтовщиков, а в случае сопротивления - сжигать их жилища", поскольку "аресты теперь не достигают цели; судить сотни и тысячи людей невозможно".
Николай II был крайне разочарован деятельностью Витте. Он скрепя сердце подписал манифест 17 октября в надежде, что беспорядки немедленно закончатся. Теперь же царь почти физически ощущал: власть ускользает у него из рук и перетекает… К кому? Ответ содержался в письме, по-шутовски подписанном "Секретарь масонской ложи Мезори ордена Розенкрейцеров". Автор утверждал, что манифест 17 октября, указ о веротерпимости и Государственная дума измышлены "еврейско-масонской партией, насчитывающей многих сочленов среди правящих сфер, в том числе даже особ императорской фамилии, и втайне преследующей цель ниспровержения начал монархического и христианского, для водворения повсеместно самодержавного иудейства". Главой этой "партии" назван Витте.
Николай и сам думал примерно так же. 23 декабря он принял руководителей черносотенцев, в которых видел свою единственную опору. "Поблагодарите всех русских людей, примкнувших к Союзу русского народа, - сказал им царь. - Я верю, что с вашей помощью мне и русскому народу удастся победить врагов России. Скоро, скоро воссияет солнце правды над землей русской, и тогда все сомнения исчезнут. Сыны России, соединяйтесь и будьте наготове".
Разгромы усадеб, восстания в армии и на флоте и прочие эксцессы, которые "умный" царь приписывал жидомасонам, продолжались весной 1906 года. И все же революционное движение уже шло на спад. Новый избирательный закон, подготовленный правительством Витте, в основном повторил булыгинский, но ввел четвертую курию - рабочую. Сам же Витте оказался в политическом вакууме: отношения с царем были предельно натянутые, правая печать клеймила его как врага "устоев", левая - как царского лакея. Дурново, которому он доверял, переметнулся в стан его врагов.
30 марта 1905 года внезапно, без предупреждения было закрыто любимое детище Витте - Особое совещание по крестьянскому вопросу. 14 апреля Витте направляет государю письмо с просьбой об отставке, где, в частности, пишет: "Я чувствую себя от всеобщей травли разбитым… По некоторым важным вопросам государственной жизни, как, например, крестьянскому, еврейскому, вероисповедному и некоторым другим, ни в Совете министров, ни в влиятельных сферах нет единства... Вообще я не способен защищать такие идеи, которые не соответствуют моему убеждению, а потому я не могу разделять взгляды крайних консерваторов, ставшие в последнее время credo министра внутренних дел… В течение шести месяцев я был предметом травли всего кричащего и пишущего в русском обществе и подвергался систематическим нападкам имеющих доступ к вашему императорскому величеству крайних элементов… Покуда я нахожусь у власти, я буду предметом ярых нападок со всех сторон".
23 апреля царь отставку принял. "Государыня и государь были со мною очень любезны, - вспоминал Витте позже, - хотя ее величество никогда ко мне не была расположена, и говорят, что когда она узнала о моем уходе, то у нее вырвалось восклицание "Ух!" в знак облегчения". Последние слова Николая II, обращенные к Витте, как обычно отменно вежливые, прозвучали издевательски: "Я остановился, чтобы назначить на ваше место, на ваших врагах, но не думайте, что это потому, что они ваши враги, а потому, что я нахожу в настоящее время такое назначение полезным".
***
Никто не сделал больше Витте для приближения эпохи политических и гражданских свобод. Но на самом ее пороге он оказался выброшенным из политической жизни.
В повести братьев Стругацких "За миллиард лет до конца света" несколько ученых наталкиваются на препятствия, порожденные не чьей-то злой волей, а неизвестным ранее законом природы. Как должен вести себя человек, которому противостоит неодолимая сила? Жизнь Сергея Юльевича Витте может служить одним из вариантов ответа на этот вопрос.
Читайте в любое время
