ОТ ЖАЖДЫ УМИРАЮ НАД РУЧЬЕМ, ИЛИ НОВОЕ В ТЕОРИИ ЭВОЛЮЦИИ
Ю. ЧАЙКОВСКИЙ, ведущий научный сотрудник Института истории естествознания и техники РАН.
Когда редакция журнала "Наука и жизнь" заказала мне статью о новых идеях в эволюции, пришлось просмотреть недавние номера журнала, чтобы понять, что постоянным читателям уже известно. Почти идеальную на сей счет статью прислал американский профессор, выходец из России, Алексей Кондрашов ("Наука и жизнь" № 6, 2005 г.). "Почти" - потому что фельетонный, местами развязный стиль статьи раздражает, а подчас и мешает пониманию сути.
Суть же в том, что Кондрашов и соавторы заявили о "важном открытии": в ходе эволюции самых разных организмов, от бактерий до человека, на всем ее протяжении (3,5 млрд лет) одних аминокислот становится в белках все больше, а других - все меньше. Белки продолжают выполнять свою функцию просто потому, что этих миллиардов лет оказалось недостаточно, чтобы их полностью испортить: значительная (какая, не сказано) часть аминокислот сохранилась в нынешних белках "от века". Отличен ли тип замен в рабочей части белка (где каждая аминокислота играет свою четкую роль) от замен в "хвостовой" части (где одиночная замена особой роли не играет), не сказано тоже.
Статья интересна не только изложенным в ней результатом, но и весьма редким во все времена честным анализом собственных ошибок и предпочтений. Постараюсь показать, что было открыто на самом деле.
Чтобы меня могли лучше понять те, на кого Кондрашов рассчитывал, позволю себе первый раздел написать в близком ему стиле (не настолько, конечно, близком, чтобы затруднить читателю понимание смысла).
1. ПЕРЕПОЛНЕНИЕ, ОПУСТОШЕНИЕ И ОТБОР
Как же так? - возникает вопрос, когда читаешь, что состав белков непрерывно меняется, причем в одну сторону. Ведь каждый белок выполнял и выполняет свою функцию. Каждая аминокислота должна оставаться на своем месте, если на нем нужна именно она, или же может случайным образом заменяться на любую другую, не мешающую работе белка (именно так действует естественный отбор, считает Кондрашов). Однако аминокислота цистеин, например, только накапливается, и потому, по Кондрашову, грядет "цистеиновая смерть биосферы". А также (добавлю) грядут метиониновая, гистидиновая, сериновая и фенилаланиновая катастрофы.
Кондрашову, разумеется, пришла в голову та простейшая мысль, что нынешнее соотношение замен аминокислот не обязательно что-то говорит о предыдущих миллиардах лет, и он изложил ее своему "отцу-командиру" Евгению Кунину, тоже бывшему москвичу, осевшему в Штатах.
"Тот внимательно все выслушал и сказал:
- Чушь. Цистеин копился, а пролин терялся всегда, с самого начала эволюции белков. Любое другое объяснение противоречит диалектическому материализму.
Профессор (Кондрашов. - Прим. авт.) не сдавался:
- Не гони парашу. Ты же сам говорил, что этого не может быть. Да и я посчитал: если бы с самого начала, в белках остался бы один цистеин.
Но д-р Кунин был непреклонен:
- Мало ли какой бред я нес, а теперь и ты туда же. Иди и посчитай как следует.
Пришлось Профессору идти и считать снова. Оказалось - д-р Кунин на этот раз не ошибся" ("Наука и жизнь" № 6, 2005 г., с. 33).
Словом (продолжая уголовным жаргоном), пахан рявкнул, приспешник переставил цифры, и все стало как надо. Это чисто российская картина так напоминает пародии на советское планирование из сатиры времен "перестройки", а язык так напоминает язык наших воротил 90-х годов, что диву даешься: почему эти люди (лучшие в советской науке, как сквозит по всей статье) нас покинули? Чем стало им у нас плохо? Кондрашов не скрыл горькой правды: потому покинули, что в России теперь правят не те люди. Но разве могло быть иначе, коли мы остались без лучших?
Сколь высока их мораль, и слов не подобрать. Опять цитирую:
"Лохи* не любят размениваться на мелочи и предпочитают совершать великие открытия... Правильные же пацаны, типа как мы, напротив, очень осторожны - нам за базар отвечать конкретно авторитетом (с. 33)... надо не зевать и стараться опередить огромную толпу. Люди, умеющие ставить и решать задачи, время которых еще не пришло, называются гениями... Мальчики и девочки, берите пример с нас - не будьте гениями (с. 31)... Вышла у тебя статья в "Натуре" ("Nature". - Прим. авт.) - и ты, разбросав 300 конкурентов, получаешь работу в приличном университете. А завернули бы твою статью - и идти тебе в фармацевтическую фирму капать до пенсии. Профессору и д-ру Кунину хорошо: их с постоянных должностей могут выгнать только за аморалку, а вот остальным соавторам о карьере забывать нельзя" (с. 34).
Почти лишне напоминать, что у них толковая секретарша делает, когда надо, "аморалку" шефу так же легко, как наш оперативник подсыпает наркотик в карман кавказцу (то и другое заполняет газетные и телевизионные репортажи). Зато совсем нелишне заметить, что первым автором в судьбоносной статье (в "Nature"), содержание которой излагает Кондрашов в "Науке и жизни", стоит американец (с ним только и общается классик** ), хотя роль его, по Кондрашову же, невелика. Потом уж гуськом - шестеро российских эмигрантов-соавторов.
Так что не будем завидовать. Будем, пока еще можно, работать.
А помнишь, поручик, былые времёна?
А помнишь родные леса и поля?
Послушай, поручик, зачем нам погоны?
Зачем нам, Голицын, чужая земля?
Тридцать лет назад, в начале 1977 года, мы ехали с Алешей Кондрашовым в Пущино-на-Оке на автобусе. Мы были немного знакомы и разговорились. Он учился на четвертом курсе биофака МГУ и увлекался генетикой популяций (не путать с генетикой). Мне, в то время сотруднику Института генетики микроорганизмов, было давно ясно, что генетика популяций - пустословие, основанное на ничем не обоснованном убеждении, что каждому гену (или признаку) можно приписать определенный "коэффициент отбора". Хотя дарвинизм (концепция эволюции, основанная на идее отбора) явственно утверждает, что отбору подвергаются не гены и не признаки, но организмы (сама же генетика популяций провозглашала даже большее - что отбору подвергаются популяции). Чтобы не обижать юношу, я не стал спорить, а просто дал ему почитать рукопись статьи, которую писал в те дни для журнала "Генетика".
Там говорилось, между прочим, что существование "коэфициента отбора" ниоткуда не следует, что если ввести более реальные допущения, то выяснится полная неспособность отбора что-то отобрать за обозримое время. Увы, мне вскоре стало ясно, что собеседник не хочет или не умеет глядеть на то, что ему неприятно, и остаток пути мы ехали молча.
Каюсь, я никогда не читал его работ - тем более, что он, когда мы старались здесь что-то сделать и жили надеждами, слинял на Запад. Теперь вижу, что, не читая его, я был неправ: Кондрашов признал пустоту генетики популяций и занялся эволюцией белков.
Беда же в том, что он взял из генетики популяций ее главный прием (отбор признаков) и основной математический аппарат - диффузионные уравнения. При этом не только постулирован (объявлен истиной) отбор признака, но и весь объект (белок, геном, организм, популяция - что угодно) рассматривается как нечто вроде газа, в котором распространяется (диффундирует) некий тип "атомов" (признак). Например, в качестве атома рассматривается замена пролина на цистеин.
На самом деле никакой цельный объект ни в каком приближении газом не является. Поэтому Вильям Феллер (автор знаменитого учебника теории вероятностей), предлагая в 1951 году применить диффузионную модель для анализа распространения мутаций, старательно предупреждал об опасности слишком смелых ее применений и толкований. Но вдумчивый совет лишь попусту пропал. "Правильные пацаны" вот уже полвека играют в эту модель, не думая о ее смысле и нисколько не смущаясь, если результаты биологически абсурдны.
Замена данной аминокислоты на другую данную в данном месте белка - типично дискретная процедура, не имеющая никакого отношения к диффузии. Для нее нужен совсем иной метод обсчета. Это ежу понятно. Белок должен работать, и все разговоры про массовые замены аминокислот нужно вести именно в этом ключе. Это тоже должно быть понятно ежу. (Мой сын Тимофей, еще ребенком услыхав несколько раз данное выражение, сказал грустно: "До чего же эти ежи умные".)
Словом, то, что Кондрашов назвал важным открытием, пока - лишь любопытная арифметика, но никак не биология. Однако об этом у него ни слова. Не завести ли Профессору своего ежа?
2. ЭВОЛЮЦИЯ И ДАРВИНИЗМ
Если же всерьез, то Кондрашов по-своему прав: он и соавторы честно играют по правилам страны, их приютившей. Это нам странно - как можно годами считать аминокислоты в белках, не задавая себе вопросов о работе самих белков; это у нас немыслимо, чтобы никто из коллег и рецензентов не спросил: а что по спорному вопросу думает главный специалист, классик?
Это у нас все знают, сколь науке необходимы эрудит и критик. Они не делают открытий и не умеют расталкивать конкурентов, но они вовремя говорят нужное, без них древо науки теряет корни и засыхает.
У них же кормить нахлебника не принято. Принято отрабатывать тему (грант, рецензию), не говоря и не спрашивая лишнего. Каждый делает свое, не видя общего (как в Древнем Египте, где каждый врач умел лечить одну болезнь), и в целом Америка пока преуспевает, ибо ввозит тех, кто уже получил образование. Сам я, увидя этот стиль, стал уклоняться от общения с американцами (скучно), но я-то здесь, а Кондрашов-то там!
(В одном из своих соавторов Кондрашов видит "страшную ученость". Но тот демонстрирует лишь скромный набор методов физика-теоретика времен моей юности - и вскоре открывает собственную лабораторию.)
Читатель спросит с удивлением: разве наука не одинакова для всех стран? Отвечу: нет, одинакова только ее аппаратная часть, а идейная может различаться радикально. Примеров не счесть.
Так, американцы не различают эволюцию и дарвинизм. Казалось бы, это невозможно: все знают хотя бы про ламаркизм (он основан на двух главных утверждениях: 1) вид приспосабливается к условиям жизни благодаря активности каждой особи; 2) организмам свойственно стремление к усложнению). Даже если ламаркизм неверен, он существует и уже одним этим показывает, что дарвинизм - лишь одно из объяснений эволюции, а не она сама. Российский дарвинист, даже заядлый, легко это понимает, а многие-многие американцы - нет. Поэтому всякое указание на какой-либо изъян дарвинизма они воспринимают как признание "шести дней Творения" (креационизма). Неправдоподобно? Да, но примеров этого премного.
Вот самый из них поразительный. Американский физик-космолог Лоренс Кросс (L. Krauss) по роду своей работы постоянно сталкивается с новыми идеями об эволюции космоса и вынужден то и дело менять свои взгляды под давлением новых фактов и новых суждений коллег. Он резюмирует: "Кто-нибудь непременно должен выдвинуть совершенно новую идею. Трудно предсказать, когда это произойдет. В 1904 году нельзя было предвидеть, что годом позже появится замечательная теория Альберта Эйнштейна". И далее: "Сегодня наука предлагает нам такие идеи, до которых не додумался бы ни один фантаст. Я, например, сейчас занимаюсь космической антигравитацией: никто не понимает, откуда в пустом пространстве может взяться энергия. В мире нет ничего более сверхъестественного!" (см. журнал "В мире науки" № 11, 2004 г., с. 33).
Когда Кросса пригласили в Комитет стандартов обучения для обсуждения программы школьного курса биологии в США, он решительно встал на защиту теории эволюции, против идеи ввести курс креационизма. И "мы выиграли, потому что не допустили теорию разумного замысла в учебные классы, и вместе с тем проиграли, поскольку "из чувства справедливости" Комитет добавил... формулировку: "Школьники должны изучать, как ученые критически исследуют эволюционную теорию". Я настоятельно выступал против этого: в нормах должно быть сказано, что ученые вообще все исследуют критически!" (там же, с. 34-35).
Не странно ли? Зачем "настоятельно выступать против", не проще ли было настоять на действительном включении критического подхода в учебные программы? Нет, не странно: "Как я и боялся, принятая формулировка открыла лазейку для креационистов, утверждающих, что есть все основания сомневаться в справедливости эволюционной теории... Вы только подумайте, одно из занятий в учебном плане было посвящено резкой критике дарвинизма!" (там же, с. 35).
Вот, оказывается, в чем дело: в науке можно признавать все, вплоть до сверхъестественного, но дарвинизм - это нечто совсем иное. Это святое, без всяких оговорок и кавычек. То есть дарвинизм выставлен как религия.
Да, перед нами новая религия. Ей скоро 150 лет, и для науки это давняя история, но для религии это юность. И, как все новые религии, она весьма агрессивна. Противостоять ей может только иная религия, ибо доводы разума тут бессильны и даже нелепы.
На сегодня дарвинизму противостоят (не считая науки) только старые, а потому вялые традиционные религии. Сейчас они вроде бы наступают, но будущего, полагаю, за ними нет (как не было его у Юлиана Отступника, на краткое время вернувшего римлян от христианства к язычеству).
Вот мы и подошли к основной теме: что такое сегодня идея эволюции - раздел науки или религия? Для тех, кто не отличает ее от дарвинизма, конечно, религия. Для приверженцев дарвинизма это своя религия, для сторонников Творения - чужая, вот и вся разница. Потому эти два учения спорят лишь друг с другом; им друг друга достаточно. Потому ни с теми, ни с другими не удается говорить про эволюцию как науку, где нет окончательных истин и где нужна свобода мнений.
Для меня эволюция - наука, и могу это подтвердить своей жизнью: мне дважды приходилось сильно менять свою в ней позицию под влиянием фактов и размышлений (чужих и собственных). Начал я как дарвинист, ибо ничего иного не знал, но, узнав, понял, что дарвинизм - малая часть эволюционизма. А еще через 33 года (в 2005 году) убедился, что дарвинизм вообще беспредметен, поскольку естественного отбора в природе просто не существует. Об этом чуть далее.
Пока же надо завершить разговор о религиях. Кондрашов пишет:
"Видимо, в этом состоит одно из фундаментальных отличий естествознания от религий (по крайней мере - традиционных). Не бывает научного прогресса без сомнений в общепринятом и опровержения авторитетов. При этом, чем крупнее поверженный авторитет... тем лучше... Если вас тянет покадить перед иконой Менделя, крепко подумайте, прежде чем идти в аспирантуру по генетике" ("Наука и жизнь" № 6, 2005 г., с. 31).
Суждение банально, если не считать оговорки о "нетрадиционных" религиях и примера с Менделем. Перед его иконой не кадят не потому, что это не принято (перед иконой ставят свечу), а потому, что такой иконы нет. Икону сделали из Дарвина, это и есть кумир нетрадиционной религии, и говорить надо об этом. Кондрашов (как и все в его окружении) принадлежит к этой религии и, в частности, применяет слово "отбор" как разговорное (как "хлеб" или "вода"), не задумываясь о том, что оно означает и есть ли вообще означаемое им явление в природе.
Как известно, сам Дарвин реальных примеров естественного отбора в природе не привел, ограничившись аналогией его с искусственным. Но эта аналогия неудачна (на что ему критики сразу же указали), поскольку искусственный отбор требует принудительного скрещивания желаемых особей при полном исключении размножения всех остальных, а в природе этой избирательной процедуры нет. И сам Дарвин это не раз признавал, в том числе и на страницах "Происхождения видов".
Естественный отбор - это не избирательное скрещивание, а избирательная размножаемость. Вопрос о том, могут ли эти процедуры приводить к сходным последствиям, никем никогда исследован не был, но ответ был объявлен: Дарвин сказал, что, по-видимому, могут, а его последователи - что действительно приводят, ибо так сказал Дарвин.
Позже пытались естественный отбор найти в природе, но не нашли. Точнее, нашли несколько примеров того, как благодаря избирательной размножаемости изменяется частота носителей определенного признака, но и только. Ни одного примера, где бы в результате этой процедуры что-то появилось, найти не удалось. Нет ни одного реального примера не только "происхождения вида путем естествен ного отбора", но и происхождения полезного признака, за исключением того скучного случая, когда полезным оказывается включение или выключение уже существующего гена.
Это все знают, но говорить в кругу дарвинистов это не полагается, а если кто и скажет, полагается упрекнуть его в непонимании диалектики (в СССР - диалектического материализма; на это, надо полагать, и намекал, шутя, Кунин). Единственным обоснованием дарвинизма до сих пор остается аналогия с искусственным отбором, но и тот ведь не привел пока (даже если счесть болонку и бульдога различными видами) к получению хотя бы одного нового рода, не говоря уж о семействе, отряде и выше.
Тем самым дарвинизм - не описание эволюции, а способ толковать ее малую часть (изменения внутри вида и с натяжкой внутри рода) с помощью гипотетической причины, именуемой естественным отбором.
3. СМЕНА МОДЕЛИ
За полтораста лет о противоречиях дарвинизма писали сотни раз, в том числе и ведущие ученые разных стран. Желающие убедиться в этом могут заглянуть, например, в недавно вышедшие книги "Эволюция не по Дарвину" В. И. Назарова и "Ортогенез против дарвинизма" И. Ю. Попова. Но от дарвинистов в ответ слышали: "не гони парашу" и равные по ценности аргументы. Чаще же ответом было молчание. То есть ответов у них нет.
Гипотетические причины вводились в науку не раз, без них она не обходится, но их надо уметь вовремя заменять на более реальные. Например, до появления молекулярной физики теплоту объясняли с помощью особого вещества по имени теплород, которое наблюдать не удавалось, но которое весьма наглядно изображалось как перетекающее от нагревателя к нагреваемому телу. В 1798 году было столь же наглядно показано, что нагревание идет даже тогда, когда никакого перетекания быть не может: ствол пушки при рассверливании раскалялся все сильнее и сильнее, хотя вещества становилось в нем все меньше и меньше.
Физик граф Бенджамин Румфорд сразу понял, что здесь нагревание вызвано трением сверла о тело пушки, то есть движением. Вскоре то же самое установили другие исследователи на самых разных объектах, однако "теория" теплорода господствовала в физике еще полвека (каждому опыту придумывалось отдельное остроумное объяснение) и ушла из нее вовсе не потому, что опровержений накопилось слишком много, а потому, что укоренилась новая (впрочем, известная с античности) идея, что всякое тепло есть итог движения мельчайших частиц.
Смена воззрений прошла довольно быстро и целиком (уже сто лет, как тепло веществом никто не считает), поскольку не задевало ничьих религиозных чувств. Другое дело отбор: библейская идея "много званых, мало избранных", пронизавшая также и всю греческую науку о природе, настолько глубоко сидит в европейском сознании, что не принимается им к обсуждению. А зря: ведь она имеет смысл лишь при условии, что есть кто-то, кто звал и избрал, то есть (издревле считалось) Бог.
Это прекрасно понимал молодой Дарвин в 1844 году:
"Предположим теперь, что некое Существо, одаренное проницательностью, достаточной, чтобы постигать совершенно недоступные для человека различия в наружной и внутренней организации, и предвидением, простирающимся на будущие века, сохраняло бы с безошибочной заботливостью и отбирало бы для какой-нибудь цели потомство организма... я не вижу никакой причины, почему бы оно не могло создать новую расу" (Ч. Дарвин. Соч., т. 3. М.-Л., 1939, с. 133).
Рассуждение похоже на дарвинизм, но на самом деле это - естественное богословие (дисциплина, которую юный Дарвин изучал на богословском факультете и на которую ссылался до старости). В другом месте (с. 86) Дарвин заметил, что "природа не позволяет своей расе портиться от скрещивания с другой расой". Но это уже явное заблуждение: природа (если она не Бог) позволяет спариваться всем, кто может.
Для пресечения постороннего скрещивания и нужно то самое "Существо". Ко времени написания "Происхождения видов" оно из записей Дарвина исчезло. Чем же оно было заменено? Его сменила избирательная размножаемость, хотя никто ни до Дарвина, ни после не показал ни на одном примере, что новое размножается лучше старого.
Наоборот, есть много примеров того, как слабо размножаются вновь возникшие формы организмов. Так, все вновь возникшие классы наземных позвоночных (земноводные, пресмыкающиеся, птицы и млекопитающие) в первые десятки миллионов лет своего существования известны лишь по единичным находкам, хотя и их предки, и потомки известны во множестве экземпляров. То же самое показано на примерах получения новых видов в эксперименте: промежуточные поколения столь мало пригодны к жизни, что их надо буквально выхаживать. Чем же движется этот процесс в природе?
Обратимся вновь к статье Кондрашова.
4. НОМОГЕНЕЗ
Ламаркизм хотя бы упоминают в школе и вузах (хотя и зря пишут, что его основная черта - признание наследования свойств, приобретенных родителями при жизни; на самом деле это признавал и ранний дарвинизм, а вот активности особи как фактора эволюции не признает ни одна форма дарвинизма). Про номогенез же, наоборот, обычно не упоминают; а если иногда и упоминают, то как нечто из истории науки начала ХХ века. На самом деле он сильно продвинут недавними работами, в том числе, как ни странно, и работой Кондрашова с соавторами.
Номогенез - это эволюция на основе закономерностей. Если дарвинизм и ламаркизм полагают всякое сходство либо свидетельством общего происхождения, либо итогом независимого приспособления, то номогенез утверждает другое: всякое сходство - результат общности законов формообразования, если не доказано иное. Предложил термин и выпустил первую книгу "Номогенез" петроградский зоолог и географ Лев Семенович Берг (1922), но основу номогенеза заложил американский палеонтолог Эдвард Коп (E.D. Cope, 1840-1897) теорией гомологических рядов.
Еще Дарвин приводил примеры поразительных параллелей в наследственной изменчивости организмов. Например, персики бывают бархатистые и гладкокожие, причем "гладкий персик - потомок бархатистого; разновидности бархатистых и гладких персиков представляют замечательные параллели: у плодов белая, красная или желтая мякоть, косточки то не отделяются, то отделяются, цветки крупны или мелки, листья пильчаты или зубчаты... Надо отметить, что признаки каждой разновидности гладкого персика получились не от соответствующей разновидности бархатистого ... а от одной-единственной" (Ч. Дарвин. Изменения животных и растений... гл. 26, параграф "Аналогичная или параллельная изменчивость").
Дарвин видел тут препятствие для своей теории, но не придал ему веса:
"Признаки, происходящие исключительно в силу аналогичных изменений, будут, по всей вероятности, несущественного свойства, потому что сохранение всех функционально важных признаков будет определяться естественным отбором" (Ч. Дарвин. Происхождение видов, гл. 5).
Легко видеть обычную у него логическую ошибку, именуемую в учебниках логики подменой основания: ведь именно тот факт, что важные признаки определяются отбором, надо было бы проверить. Это и проделал Коп, причем пришел к выводу, что параллели наблюдаются даже в важных для жизни свойствах, которые, однако, приписать их отбору нельзя, ибо в эволюционном ряду такое свойство может как расти, так и убывать. Коп ясно видел причину параллелизма: сходство между членами данного ряда, писал он, обязано своим происхождением наследственности, а их сходство с членами другого ряда "происходит от тождественных эволюционных влияний", то есть от общности законов эволюции. Их и предстояло открыть.
В качестве самого наглядного примера параллельных рядов Коп указывал на млекопитающих - сумчатых и плацентарных. Эту параллель дарвинисты приписывают действию отбора, но без анализа. Коп же провел анализ и увидел аналогию между параллельными рядами животных и уже известными тогда в химии "гомологическими рядами" спиртов, эфиров, меркаптанов и т.п. Позже (1920) его трудами и его термином воспользовался (сославшись на Копа) знаменитый ботаник Н. И. Вавилов.
У нас "вавиловские ряды" в большом почтении (хотя мало кто знает, что с ними делать), а вот в англоязычной литературе они забыты напрочь. Если учесть, что Коп - один из самых известных эволюционистов, то случай с забытым Цукеркандлем окажется вполне в духе времени и места.
Кроме рядов в номогенезе важны тенденции - закономерности, которые вполне очевидны, хотя и допускают исключения (это определение термина "тенденция" ввел в 1907 году французский эволюционист и философ Анри Бергсон). Прекрасный бытовой пример тенденции: грузины и украинцы хорошо поют. Это справедливо в целом, хотя хорошо поют не все они, а прекрасные певцы есть у всех народов.
Известный пример тенденции в эволюции - ортогенез (развитие преимущественно в одном направлении; термин ввел немецкий зоолог Вильгельм Гааке в 1893 году). Так, в эволюции хоботных обычен гигантизм, но известна также ископаемая ветвь карликовых слонов (они были ростом с пони). У комаров наоборот: обычна (является тенденцией) карликовость, но известен и гигантизм - карамора (корамора) из семейства долгоножек.
Дарвинизм отрицает тенденции, утверждая, что все существенные свойства определяются их пользой для выживания. Это, однако, отговорка: никто не брался показать в опыте, что, например, караморе выгодно быть огромной и неуклюжей среди проворных мелких комаров.
Нынешний этап развития номогенеза начался работами московского палеоботаника и философа С. В. Мейена, который в 1972-1986 годах перешел от анализа рядов к анализу таблиц, в том числе многомерных.
То, о чем Кондрашов рассказал в своей статье в "Науке и жизни", - отличный пример молекулярного номогенеза: профессор утверждает, что существует общая тенденция в эволюции белков, тенденция, для которой никто даже не пытается искать толкование через отбор.
На самом деле в его статье показана не эволюция, а только тот факт, что у нынешних белков имеется странное распределение частот десяти аминокислот (из двадцати). Все же его выводы касательно эволюции - лишь толкования, они основаны на двух постулатах: 1) замена аминокислоты есть итог случайной мутации, и эти мутации текут равномерно 3,5 млрд лет; 2) сходство есть следствие происхождения от общего предка (что рисуется в виде филогении, то есть эволюционного древа). Оба постулата - объект острой критики, о чем у Кондрашова нет ни слова.
В частности, уже лет сорок известен горизонтальный перенос генов, то есть обретение наследствен ной информации помимо процесса размножения. Явление распространено по всей природе (например, у всех организмов существует обмен вирусами, и некоторые из них затем встраиваются в хромосомы), а в отношении одноклеточных оно признано как определяющее эволюцию (Comas et. al., 2006). Это значит, что чуть ли не всякое их свойство может быть получено как от предка, путем размножения ("вертикально"), так и от современника, "горизонтально".
Родословные древа имеет смысл строить только по свойствам, заведомо не передающимся горизонтально. Но гены отдельных белков, изученных у Кондрашова, заведомо передаются горизонталь но, так что выстроенные им и соавторами родословные древа основы не имеют. Неужто весь данный круг работ не несет эволюционного смысла?
Несет, и притом номогенетический: одна и та же тенденция у предельно далеких организмов означает наличие параллельных рядов изменчивости , по Копу и Вавилову. Это особо интересно, если вспомнить, что у бактерий горизонтальны й перенос почти неограничен, тогда как у млекопитающих он жестко ограничен развитой системой иммунитета. То есть, если я верно понял, Кондрашов и соавторы нашли нечто гораздо более важное, чем сами думают, но не заметили. Почему?
5. ДАВАЙТЕ ЧИТАТЬ
Вечная история - мольеровский Журден не знал, что говорит прозой. И оправдание у него имелось: негде было мещанину узнать дворянские премудрости. Конечно, по-английски о новом в эволюции прочесть решительно нечего. (В частности, в новейшем руководстве "Evolution" много нового сказано о молекулах, но собственно эволюции посвящена, как и сто лет назад, небольшая глава "Эволюция на уровне выше вида", составленная из старинных общих фраз.) Однако ведь группа Кондрашова - сплошь бывшие москвичи.
Тем удивительнее их рабочий метод (блестяще изложенный в статье): увидев новое, придумать любое объяснение и ждать, пока оно не рухнет, затем придумать еще одно и т.д.; объяснение, не рухнувшее ко дню публикации, дается как истина. Метод не ими придуман, это "принцип экономии мышления" Эрнста Маха, сто лет назад популярный, ныне из философии науки ушедший, но, как видим, доживающий на окраинах самой науки. Для науки же в целом ныне обычен всесторонний анализ (системность).
Впрочем, вряд ли стоит говорить о философии науки с людьми, называющими себя эволюциониста ми, но не знающими, что существуют ламаркизм и номогенез (не говоря уже про морфологический, эмбриологический, физиологический или экологический эволюционизм). Если когда-то юный Кондрашов сознательно отторг от себя всю ученость, какую полагал лишней, то его младшим коллегам, по-видимому, уже и отторгать нечего - не знают, что можно что-то отторгать.
Это напоминает времена даже не Мольера, а на двести лет раньше, когда поэты во дворце герцога Шарля Орлеанского состязались на тему "От жажды умираю над ручьем". Победил Франсуа Вийон. Но знаменитый поэт отказался тогда от своего любимого воровского жаргона, чтобы объяснить великолепными стихами, что не может жить, как все, в комфорте ("Пустыня мне - земля моя родная"), наш же герой погряз в оном жаргоне, силясь объяснить, сколь хорошо жить "как все", то есть расталкивая конкурентов ради жизни в комфорте.
Анализ белков, едва начатый, он бросает, не зная, что делать с итогами. Его тянет заняться новой работой, столь же поверхностной, которую он прямо называет "обрыванием черешен" (сказал бы по-русски: снятием сливок). Вот почему он умирает от умственной жажды среди интереснейших фактов: не видит текущих рядом ручьев эволюционной мысли.
Не будем умирать вместе с ним, а утолим жажду познания из ручья книг, благо мы не в Америке. В списке литературы указаны две новейшие книги В. И. Назарова и И. Ю. Попова. Обе сильно помогли мне при завершении книги "Наука о развитии жизни. Опыт теории эволюции", изданной в 2006 году.
Чем новые номогенез и ламаркизм полезны для понимания хода эволюции - предмет отдельного разговора.
Срочно нужен и другой разговор: если религию может вытеснить только другая религия, то какая религия может в наши дни с пользой для людей заменить дарвинизм? Классические религии этого сделать не могут, поскольку исповедуют креационизм, а он противоречит науке и потому отталкивает как раз тех, на кого следует опираться. Даже если он на время и вытеснит дарвинизм, то никакой пользы для людей не будет: его противоречие данным науки приведет только к ухудшению дел на планете.
На мой взгляд, вытеснить дарвинизм, к общей людской пользе, может религия почитания природы как целого (где мы - лишь часть). Только она может сменить ту идеологию "борьбы с природой", которую утвердило на планете господство дарвинизма. Ростки новой религии видны в природоохранных движениях. Но это, как говорится, совсем другая история.
Литература
Назаров В.И.Эволюция не по Дарвину. Смена эволюционной модели. - М.: УРСС, 2005.
Попов И.Ю. Ортогенез против дарвинизма. Историко-научный анализ концепций направленной эволюции. - СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 2005.
Чайковский Ю.В. Выживание мутантного клона // Генетика, 1977, № 8.
Чайковский Ю.В. Наука о развитии жизни. Опыт теории эволюции. - М.: КМК, 2006.
Comas I., Moya A. et. al. The evolutionary origin of xantomonadales genomes, and the nature of the horizontal gene transfer process // Molecular Biology and Evolution, 2006, vol. 23, № 11.
Читайте в любое время
