В поисках пропитания - Шурик, Симона с детенышем и Сибилла.

На отдыхе. Сибилла обыскивает Шурика, Симона занимается детенышем.

Шурик и его семья

Превосходная группа африканских обезьян павианов гамадрилов жила в Ленинградском зоопарке. Летом, когда они находились в просторной хорошо освещенной вольере, возле них всегда толпился народ. Тут было на что посмотреть. Группу возглавлял взрослый мускулистый самец Шурик, украшенный в верхней части туловища плащом из длинных серо-зеленоватых волос. Если на полу вольеры не было пищи, он обычно сидел или полулежал на дальней от любопытных зрителей полке. Внешнее спокойствие его было обманчиво. Слух и всевидящие глаза держали Шурика в оперативном состоянии, что хорошо знали члены его семьи: подросток Ромка, две взрослые самки и их резвое потомство. Ромка - статья особая. Его отловили на чердаке одного из домов возле зоопарка и подселили в группу Шурика. Здесь он довольно скоро понял свой ранг и правила поведения.

В стаде павианов гамадрилов - и в природе, и в неволе - подрастающий самец всегда бывает источником будущих проблем. Вожак Шурик все это понимал и держал своих жен Симону и Сибиллу подальше от непоседы Ромки. Для этого вполне хватало пристального взгляда, короткого вскидывания головы или энергичного удара лапой по полу. Раздолье было только для детенышей, которые как только могли тормошили всех и даже величественного папочку.

Дважды в неделю я приходил в секцию обезьян для научных наблюдений и экспериментов. Шурику мои приходы явно нравились. Едва завидев меня, он подбегал к передней решетке вольеры и тесно прижимался к ней грудью, а руки далеко высовывались между прутьями в мою сторону. На всегдашнюю мою присказку: "Давай почешем животик", - Шурик впадал в экстаз, из его широко раскрытой пасти неслись воркующие звуки, мою руку он старался прижать к животу или груди, чтобы подольше продлить удовольствие. Наверно, это были те единственные секунды, когда Шурик забывал обо всем на свете. Ритуал кончался, и начиналась работа.

Испытание состояло в том, что я бросал в разные части клетки считанное количество кусочков фруктов и записывал, кто их брал. Пробы бывали в разные часы дня - до или после кормления обезьян, но результат всегда был одинаков: все или почти все кусочки доставались Шурику. При этом он никогда не торопился, не бросался, чтобы опередить других обезьян, а спокойно подходил и брал все по закону жизни павианьего сообщества. Когда брошенный кусочек оказывался на полу недалеко от Ромки или самок, они делали вид, что он их совсем не интересует, и даже демонстративно отворачивались, чтобы снять подозрение относительно их настоящих помыслов. Могли польститься на такой кусочек разве что детеныши, совсем еще недоумки, им до поры до времени такая вольность могла сойти с рук.

Помимо еды и правил поведения членов семьи в столь тонком деле, у Шурика и все остальное было расписано и неукоснительно соблюдалось. Это касалось места в вольере, обладания любым предметом, расположения особей между собой, проявления обыскивания (груминга), игры и многого другого. Все разрешалось трех-четырехмесячным детенышам, которые и старались в полной мере воспользоваться своим правом. Железное табу всегда и безоговорочно относилось к подрастающему Ромке. Его увеличивающаяся мускулатура, отрастающий плащ серо-оливкового цвета, неуемная игривость, порой нескромные взгляды на самок держали Шурика в состоянии повышенной оперативности. Оно иногда прорывалось короткими эмоциональны ми вспышками, показывающими, кто в доме хозяин. После такого "сеанса искрения" все надолго затихали, а приближенная самка, выбрав наилучший момент, подходила к Шурику, чтобы его ублажить своими прелестями или заняться тщательной переборкой его роскошных волос, особенно пышных на мощном торсе.

Жизнь на острове

Весной 1994 года выяснилось, что можно вывезти семью Шурика на один из островов в дельте Невы. Наш опыт наблюдений обезьян в зоопарке ставил множество вопросов, ответ на которые предполагалось найти в условиях их жизни вне клетки. Однако кроме научного интереса был и немалый страх: мы должны были выпустить группу довольно сильных и опасных животных на остров, где могут оказаться люди, или приблизиться к обезьянам, проплывая на лодке мимо острова. Наша надежда, что таблички "ОПАСНАЯ ЗОНА", расставленные вокруг острова, будут успешно конкурировать с человеческим любопытством, была не очень велика. Мы тщательно отработали режим охраны острова в течение ночи, а днем я и мои сотрудницы Н. Лебедева, И. Петрова и Е. Лоскутова проводили полевые наблюдения и тоже охраняли остров.

Прошла неделя после того, как обезьян высадили на остров, прошел и первый их страх от новизны и свободы, и непоседа Ромка понемногу стал себя показывать, не вызывая, впрочем, гнева у Шурика. Он мог подбежать к детенышу, поиграть с ним и тут же вознестись с малышом на вершину высокого дерева. Там Ромка принимался играть в "американские горки", прыгая вниз и вверх. Однако стоило малышу выказать малейшее неудовольствие, как он тут же спускался на землю и подносил его к встревоженной матери. Ничего подобного не делал Шурик, видно, забот у него было и без того предостаточно.

На наши редкие выходы на остров обезьяны почти не обращали внимания, а иногда пытались что-нибудь стащить, если видели к тому малейшую возможность. Вслед за Шуриком, который любил пообщаться через решетку в зоопарке и не потерял на новом месте прежнего дружеского расположения, изредка стал подходить ко мне и Ромка, а за ним малыши и их мамаши. С раздачей гостинцев тут нужно было быть предельно осторожным, чтобы не ущемить достоинство вожака. Поэтому он и получал первую изрядную порцию лакомства, и пока занимался им, что-нибудь удавалось дать и другим обезьянам. Такие подкармливания мы делали каждый день возле или внутри клетки, готовя тем возможность отловить обезьян по завершении работы.

На острове было три поляны, где обезьяны проводили почти все время долгого летнего дня. Здесь они отдыхали, добывали корм, играли, следили за проплывающими лодками, встречали нас, когда мы подъезжали для всевозможных наблюдений, фотосъемки, измерений. В центре группы всегда находился вожак Шурик, а Ромка обычно забирался на выступ или развилку кряжистого дерева, где ему было явно комфортно: вроде бы со всеми и чуточку по-своему. Ромка, неукоснительно выполняя биологические предписания павианьего сообщества, торил свою персональную тропу. Например, это четко проявилось, когда уже на острове я решил подбрасывать кусочки фруктов в гущу свободно сидевших обезьян. Как и прежде, большая часть фруктов доставалась Шурику, но то, что оказывалось возле Ромки, он спокойно и без страха за последствия отправлял себе в рот. Шурик, правда, от проявления такой вольности слегка возбуждался, но ослушника не наказывал. Может быть, с этого все и пошло.

Чтобы лишний раз не травмировать психику Шурика, я решил проделывать испытания с кусочками приманки не более двух раз в неделю, что явно уравновешивало иерархические весы "Шурик-Ромка". За это время нервозность Шурика проходила, и он, как и прежде, подбегал ко мне, нежно урчал прямо в ухо и давал почесать свой живот. Во время этих почесываний у моей физиономии оказывалась в дружеском оскале пасть Шурика с 4-сантиметровыми клыками.

Первая, довольно краткая экспедиция закончилась. В привычной вольере зоопарка Ромка попытался было взять брошенную в его сторону приманку, но тут же был приведен к порядку Шуриком. Остальным обезьянам урок тоже пошел впрок, и даже детеныши, повзрослевшие за лето, поняли, что пора безоблачного детства закончилась.

Потянулись долгие месяцы осени и зимы. В поведении семьи Шурика почти ничего не менялось, но самки нет-нет и подыгрывали Ромке. Его пылкие взгляды, сложные акробатические трюки, повышенная игра с детенышами воспринимались ими явно благосклонно. Но это нервировало Шурика. От былой вальяжности и олимпийского спокойствия вожака мало что осталось: стало чаще попадать самкам, иногда доставалось даже подростку Саймону, а что касается Ромки, то вожак все время старался отгородить его от самок. Озабоченность властью лишила Шурика радости даже от наших контактов, поэтому ритуал почесывания живота делался как-то бегло, нервозно, чтобы ненароком чего-нибудь не пропустить. Было очевидно, что неустойчивое равновесие в семействе Шурика определяется всего лишь остатками сдержанности Ромки, диктуемой биологическими законами.

Второй эксперимент на воле

Второй раз мы вывезли наших подопечных на свободу летом 1995 года, выбрав другой, с более просторными полянами остров. Наблюдения за обезьянами, эксперименты, фото- и киносъемки проводились в разное время продолжительного летнего дня. Иногда такие визиты затягивались на несколько часов, что полностью угашало интерес обезьян к нам и, самое главное, к нашему имуществу. Обезьяны - все те же Шурик, Ромка, Симона, Сибилла, два детеныша - разбредались по острову в поисках пищи. Поев всевозможной зелени, что было их "насущным хлебом", обезьяны сдабривали ее различными моллюсками, муравьями, стрекозами, мальками рыб и другой живностью. Небольшую порцию вкусной пищи давали обезьянам во время экспериментов и в ловчей клетке.

Уже с первых дней экспедиции стали наблюдаться признаки своевольства Ромки - его дерзкие игры с детенышами возле самок явно были направлены на снижение бдительности Шурика. Попытки завладеть пищей прямо под носом у вожака вызывали между самцами короткие, но энергичные перебранки с убеганием Ромки в заросли или на вершину ближайшего дерева. Бежать за ним, оставив стадо на произвол судьбы, Шурик не решался. Напряжение в жизни стада нарастало с каждым днем. Шурик стал подозрительным и ко всем нам, что заставляло его бросаться на мнимого виновника, чего раньше никогда не было.

В те промежутки, когда бурление эмоций уменьшалось, а Ромка снова становился пай-мальчиком, можно было продолжать эксперименты, киносъемку по сценарию или даже запечатлеть какой-нибудь экспромт. Например, когда Ромка внезапно обнаружил гнездо дикой утки и смог поживиться тремя яйцами. Все это не возмутило Шурика: нашел, значит, твое.... Что это было? Великодушие лидера, замаскированная трусость или компромисс, сказать трудно, но скорее последнее.

Работа над фильмом шла к концу. Павианы хорошо освоили территорию острова и, пользуясь теплым летом и остатком белых ночей, оказывались на разных этажах леса и на разных полянах, но всегда вместе. Шурик постоянно был начеку и всегда успевал встать между Ромкой и самками. Поселившиеся в стаде обезьян тревога и напряжение передались даже детенышам, они теперь гораздо реже приближались к вожаку для игры или обыскивания и тратили запасы своей энергии в отчаянном кувыркании среди ветвей высоких деревьев. К ним иногда присоединялся Ромка, чему малыши очень радовались. Надо сказать, что к этому Шурик всегда относился очень спокойно.

Поведение вывезенных из затворничества на природу обезьян - будь то шимпанзе, макаки резусы или павианы гамадрилы - отличается рядом закономерностей. В первые дни обезьяны стремятся затаиться в лесной чаще; в последующие две-три недели они явно тянутся к сотрудникам экспедиции с выражением игривости, доверчивости и послушания (что касается Шурика, то он очень спокойно относился к общению с нами Ромки). Третий период оказывался самым сложным: обезьяны становились развязными и непредсказуемыми. За внешним добродушием мог последовать бросок к пакету или сумке, и их содержимое вы уже теряли навсегда. Через некоторое время узурпатор мог снова оказаться возле своей жертвы, рассчитывая чем-то поживиться еще. Когда же мы пытались прекратить эту игру в кошки-мышки, обезьяна могла начать истошно визжать, призывая на нашу голову гнев всесильного Шурика. Спасало, правда, то, что он почти всегда оказывался мудрее зачинщицы склоки и не вмешивался.

То, чего мы изо дня в день боялись, случилось во время киносъемки - схватка между Шуриком и Ромкой. Обезьянам дали скудную порцию их вечернего подкорма. Вероятно, кроме яблок, сухофруктов и семечек сыграло роль и наше присутствие. На поляну, где сидел Шурик и поедал самые вкусные кусочки, а самки и детеныши смиренно ждали своей очереди, из кустов вышел Ромка. Он был полон решимости и смело подошел к пище. Не веря своим глазам, Шурик продолжал есть, но после угрожающего жеста рукой, который не остановил наглеца, он, как тяжелый снаряд, ринулся на Ромку. Схватка длилась не более минуты, но клубок из двух рычащих мускулистых тел пронесся трижды поперек поляны.

Крови не было, но вид взбешенного Шурика и бойцовская стать Ромки показали, что победителя в этом сражении пока нет. Вероятно, чуть остынув, это поняли и сами бойцы. В следующую секунду Ромка бросился на Шурика, подмял его под себя и вонзил свои клыки в его загривок. Сбросив с себя Ромку, Шурик подбежал к самкам, но они предательски отстранились и пошли в сторону победителя. Испуганные детеныши жались к своим матерям. Как бы не веря во все случившееся, а, может быть, надеясь, что сбросивший свой гнев Ромка поостынет и одумается, Шурик снова приблизился к своему стаду и уселся в привычной позе вожака. Мы ждали новой схватки, но она не последовала, наверное, Ромка, продемонстрировав свою силу, показал и то, что быть лидером он еще не может. Поняли это каким-то образом и самки с детенышами, которые послушно потянулись за Шуриком, медленно уходившим к ближайшей гуще кустов.

Решающее противостояние: Ромка или Шурик

Вторая экспедиция с ее бурными сценами в жизни павианьей семьи подходила к концу. Но чувствовалось, что в наступившем замирении двух самцов возникла некая биологическая зарубка, которая делила жизнь Шуриковой семьи на "до" и "после". Помнили об этом все от мала до велика, но все старались показать, что жизнь идет по-прежнему. Может, оно и так, но Ромка все чаще стал оказываться возле нас. Понятно, что ему чаще стали перепадать вкусные кусочки. Брал он их совершенно свободно. Страх перед человеком таял у Ромки с каждым днем, и приходилось удивляться, как он подходил к протянутому сжатому кулаку и терпеливо разгибал пальцы, чтобы взять скрытую в кулаке сласть. Все это видел Шурик и недовольно вскидывал голову, а потом уводил свое семейство подальше от нас.

Мы опасались, что усложнившиеся отношения между Шуриком и Ромкой помешают отловить стадо в конце экспедиции, и наши опасения сбылись в полной мере. В день отлова в ловчую клетку, куда мы забросили много вкусной пищи, спокойно вошел Шурик, за ним прошмыгнула Сибилла, другие обезьяны с входом замешкались. Не выдержавший напряжения сотрудник дернул за шнур и заслонка клетки бесшумно опустилась. Для Шурика внезапно возникшая разлука с частью семьи показалась настолько жуткой, что он в считанные секунды разнес прочную проволочную сетку и пулей выскочил из западни. Все стадо, кроме Ромки, тут же его окружило, и они скрылись в зарослях. Рецепт дальнейшего отлова был предложен самим Шуриком, и мы им вполне успешно воспользовались. Жадный до сластей и державшийся в стороне Ромка был отловлен через полчаса. Он продолжал уплетать сухофрукты даже после того, как заслонка ловчей клетки отсекла его от свободной жизни на острове. В придвинутую к лазу транспортную клетку он перешел спокойно - это было привычным делом. Там тоже лежало что-то вкусное. Клетку с молчавшим пленником мы увезли с острова, что называется, с глаз долой.

Дело близилось к вечеру, поэтому появление сотрудницы экспедиции с миской фруктов, которые она разложила на полке клетки, было встречено Шуриком и его семьей с большим энтузиазмом. Они ввалились в клетку все разом, но в последнюю долю секунды перед закрытием заслонки самка Симона с детенышем успела выскочить. Она убежала в гущу кустов, а потом забралась на раскидистый дуб неподалеку от ловчей клетки с мирно сидевшими в ней обезьянами. Мы тем временем занялись переправкой на лодке обезьян в транспортных клетках к машине. На острове оставалось все меньше клеток, и Симона, прижимая к груди свое чадо, стала издавать призывные звуки и метаться по острову вблизи переправы. Ее беспокойство нарастало с каждой минутой, выражая всю меру отчаяния и возникшего одиночества. Наконец ее паника переросла в решимость: Симона вместе с детенышем бросилась в воду. Она быстро пересекла протоку между островом и материком и забралась на дерево недалеко от клеток с обезьянами. Уже через несколько минут она была отловлена и тоже сидела в своей транспортной клетке. Было бы ошибкой говорить, что мы ее отловили; просто Симона спасалась от одиночества и охотно с ним рассталась.

Первые дни жизни семьи Шурика в зоопарке ничем особенным не отличались от дней минувших. Обезьяны отдыхали от свободы на острове, что можно назвать и скукой, и даже депрессией, если примерить к нашим человечьим чувствам. Поражала разве что сниженная игривость детенышей, которые большей частью были возле своих матерей, и даже редкие трюки Ромки их не занимали. Что касается Шурика, то нервозность во взгляде и в позе, резкость движений и характерные вздергивания головы, которые появились у Шурика после схватки с Ромкой, не прошли, а, пожалуй, даже усилились. Чувствовалось, что поддержание мира и порядка в его семье уже дается ему все тяжелей. Но, несмотря на все напряжение, к Шурику снова можно было приблизиться, почесать через решетку живот и мохнатую грудь, вот только раскатистых восторженных звуков Шурик не издавал. Его постоянно что-то заботило. Этим "что-то" был рядом живущий Ромка. Его игра с детенышами, непоседливость, поспешность в поедании вкусного корма и все более частые проходы возле самок изрядно действовали на нервы вожаку.

Спустя месяц в вольере разразилась буря. Шурик бросился на Ромку, чтобы наказать его за очевидные претензии к Симоне. Схватка была, как всегда, короткой, но вырванных волос, криков, свирепых взглядов с обеих сторон было предостаточно. На теле Шурика кое-где из неглубоких царапин скатывались капли алой крови. Все вроде обошлось, как и в первый раз, общим замирением, но спустя пару часов после схватки Шурик впал в забытье, начались приступы судорог, пошла клубами розовая пена изо рта. Казалось, что все кончено, но прекрасные врачи из ветчасти зоопарка смогли вернуть Шурика к жизни, правда, на считанные дни. Шурик уже не поднялся, с ним приключился обширный инсульт.

Последние дни своей жизни Шурик провел в помещении ветчасти зоопарка, где врачи делали все возможное, чтобы вернуть ему здоровье. В это время мне удалось повидать Шурика, лежавшего на боку в явном забытьи, хотя глаза его были открыты и он как бы прислушивался. А может быть, он даже в таком виде и в самом деле прислушивался и хотел услышать звуки своего семейства? Я его окликнул, предложив почесать животик, на что Шурик задергался и издал несколько сдавленных звуков. Даже в этом состоянии он порадовался былому. Для меня это было его последним "прощай", которое живет в моей памяти и сейчас.

Зашел я после этого в секцию обезьян, где увидел привычную картину поведения павианьего стада, только в позе лидера сидел Ромка. Он снизошел, чтобы спокойно взять из моей руки конфету и сразу же вернулся на свое место. Я приступил к очередному наблюдению и эксперименту. Мне очень не хватало Шурика...

№8, 1999