Человеческие жертвоприношения помогали народам Австронезии строить более сложные общества.

Хотя запрет на убийство – одна из самых старых и самых общих социальных норм, в древних обществах ритуальное умерщвление людей было вовсе не редкостью. Часто его совершали ради религиозных целей: человеческое жертвоприношение должно было умилостивить какого-нибудь бога, духа и т. д. (самая известная из таких практик – ритуальные жертвы, которые индейцы-ацтеки приносили солнцу, чтобы оно продолжало идти по небу). Конечно, во многих случаях в жертву приносили рабов, однако всё равно это было убийство в мирное время, и при том вполне законное.

Жертвоприношение ацтеков. (Иллюстрация из Работы Джулио Феррарио Ancient and Modern Costumes of all the Peoples of the World, Florence, Italy, 1843)

Одно из самых известных человеческих жертвоприношений, которое так и не состоялось – ангел остановил Авраама, готового принести в жертву собственного сына Исаака. (Караваджо «Жертвоприношение Исаака», Arte & Immagini srl / CORBIS.)

Охотник из племени аэта, коренного населения Филиппинских островов. (Фото Jacob Maentz / Corbis.)

Был ли в подобных кровавых ритуалах какой-то другой смысл, кроме того, чтобы доставить удовольствие сверхъестественным силам? По одной из гипотез, человеческие жертвы укрепляли структуру общества: право на такое убийство принадлежало жрецам и вождям, стоящим на вершине социальной иерархии, и ритуал нужен был для того, чтобы лишний раз подтвердить существование «вертикали власти». Гипотеза эта, будучи интуитивно вполне понятной, долгое время существовала без каких-либо специальных проверок и подтверждений – пока ею не занялись Джозеф Уоттс (Joseph Watts) и его коллеги из Оклендского университета. Они сопоставили верования и общественное устройство у аборигенов, живущих на островах Тихого океана, Индонезийском архипелаге и др., (то есть среди тех, кто относится к австронезийским народам). Местные племена сохраняли традиционный уклад до появления колонизаторов, которые пришли к ним на рубеже XIX-XX вв., однако благодаря старым этнографическим исследованиям можно было узнать, как австронезийцы жили до знакомства с заморскими мореплавателями и мировыми религиями.

Сложность общества проявляется в его стратификации, расслоении; общественные слои могут отличаться друг от друга по самым разным признакам, в том числе и отношениями подчинения – кто-то отдаёт приказы, кто-то их выполняет. В статье в Nature авторы пишут, что ритуальные убийства пользовались наименьшей «популярностью» среди наименее стратифицированных обществ (то есть, грубо говоря, среди обществ с наименее сложной структурой): только 25% из них практиковали человеческие жертвоприношения. Среди умеренно стратифицированных племён процент ритуальных убийств поднимался до 37%, а среди обществ с явной иерархической структурой людей приносили в жертву в 67%. (На всякий случай подчеркнём, что проценты в данном случае описывают долю сообществ того или иного типа, а не вероятность жертвоприношений в каждом отдельном племени.)

Связь между структурированностью социума и человеческими жертвами, по-видимому, есть не просто совпадение: стратификация общества может со временем усиливаться или ослабевать, однако, как подчёркивают авторы работы, там, где практиковали ритуальные убийства, откат в менее стратифицированное состояние происходил реже. Иными словами, человеческие жертвы поддерживали общественную иерархию. Более того, расслоение общества происходило с большей вероятностью в тех случаях, если в нём уже практиковали подобные ритуалы.

Авторы исследования говорят о «тёмной стороне религии» – по крайней мере, в том её виде, в каком она существовала в традиционных австронезийских культурах. Напрашивается вывод, что при расслоении общества некоторые его члены просто использовали религиозные ритуалы для укрепления и поддержания собственной власти, и что это неизбежная закономерность общественного развития. Однако, например, Йозеф Хенрих (Joseph Henrich), специалист по эволюционной антропологии в Гарвардском университете, сомневается в безоговорочности такого заключения. По его словам, и ритуалы, и общественное устройство могли распространяться в результате культурного обмена: например, одно племя пошло войной на другое и принесло на новую землю свои обычаи, или же просто кто-то подсмотрел, как живут соседи, и решил, что и у нас должно быть так же. Но возможность «горизонтального культурного переноса» в описанной работе никак не учитывается.

С другой стороны, Майкл Винкельман (Michael Winkelman), антрополог из Университета штата Аризона, говорит о том, что даже в Австронезии жертвоприношения вряд ли выполняли только из чисто религиозных соображений и что у «разрешённого убийства» могли быть и другие основания. Например, так могли заодно наказывать нарушителей каких-то табу, или же это нужно было для того, чтобы запугать низшие слои общества – или, наоборот, элиту. Конечно, тут тоже происходит «укрепление общественного порядка», однако вряд ли можно говорить о сугубо религиозной окраске ритуала и о жёсткой причинно-следственной связи между ритуалом и последующей общественной стратификацией. Здесь, правда, сразу напрашивается аналогия с современной смертной казнью, но развивать её мы не будем, тем более что те, кого в приносили в жертву по религиозным соображениям, после смерти часто пользовались большим почётом: их обожествляли, части их тел становились священными артефактами, что в отношении преступников совсем не характерно.