Любовь или нелюбовь к музыкальным диссонансам зависит от того, много ли мы слышали в своей жизни европейской музыки.

Даже не имея специального музыкального образования, мы отличим консонанс от диссонанса: первый на наш слух звучит как благозвучный, гармоничный, второй – как резкий, отчасти неприятный, беспокойный, негармоничный.

Звуки волынки – один из самых ярких примеров того, насколько любовь или отвращения к тем или иным созвучиям обусловлена культурой и психологией. (Фото saxonrider / pixabay.com.)

Рикардо Годой и индеец чимане во время звукового эксперимента. (Фото Alan F. Schultz / Baylor University.)

О различиях между консонансами и диссонансами задумывались издавна, и уже в Древней Греции те и другие пытались выразить числовыми соотношениями: так, было замечено, что частоты звуков, образующих консонантный аккорд, соотносятся друг с другом как целый числа.

Но числа числами, а как быть с эмоциональным восприятием тех и других? Часто можно услышать, что восприятие консонансов как приятных слуху заложено в нас от природы – соответственно, диссонансы (и вся музыка, в которой они активно используются) оказываются в буквальном смысле противоестественными.

Есть и другая точка зрения, согласно которой деление созвучий на приятные и неприятные есть всего лишь результат воспитания – столетия европейской музыкальной культуры, в которой популярная музыка вовсю использует именно консонансы, приучили нас любить именно их.

Чтобы выяснить, кто тут прав, нужно найти человека, который был бы незнаком с европейской музыкальной культурой. А это не так-то просто – как мы только что сказали, консонансы и диссонансы имеют место не только в высокой академической классике, не только в кантатах Баха и сонатах Бетховена, но и в самой обычной поп-музыке, которую можно услышать, как говорится, из каждого утюга.

В мире действительно сложно найти место, где такая музыка бы вовсе не звучала, или, по крайней мере, звучала бы достаточно редко. Сложно, но можно: одно из таких мест – амазонские леса, где живут индейцы чимане.

Люди чимане вообще частый объект научного интереса – к ним (а также к некоторым африканским племенам) часто идут, когда возникает необходимость сравнить современного цивилизованного человека с кем-то совершенно другим.

 Чимане, чья численность составляет всего 12 000 человек, живут собирательством, занимаются земледелием в долинах Боливии и почти не знакомы с европейской музыкой. Свои музыкальные традиции у них при этом есть, они поют и играют на собственных инструментах, но всегда поодиночке и никогда в ансамблях.

Рикардо Годой (Ricardo A. Godoy) из Брандейского университета и Джош Макдермотт (Josh H. McDermott) из Массачусетского технологического института вместе с коллегами решили узнать, как чимане воспринимают консонансы и диссонансы.

Дважды, в 2011 и в 2015 году, исследователи приезжали к чимане и просили их оценить консонансные и диссонансные созвучия – какие из них на слух кажутся приятными, а какие нет. Для сравнения тот же звуковой тест предлагали пройти жителям местного небольшого города, расположенного около земель чимане, жителям Ла Паса, столицы Боливии, а также американцам из США, среди которых были как профессиональные музыканты, так и те, кто музыкой специально не занимается.

В статье в Nature авторы пишут, что чимане чувствуют различия между консонансами и диссонансами, и чувствуют их так же хорошо, как и обычные «западные» люди, но никаких предпочтений к тем или другим

не выказывают – и гармоничные и негармоничные звуки вызывали у них примерно одну эмоциональную реакцию. Городские боливийцы были более определённы в своих предпочтениях: консонансы они выбирали чаще, чем диссонансы, хотя доминирование одних над другими здесь было не очень большим. Сильнее всего консонансы любили жители США, а среди них – те, кто занимается музыкой.

При этом резкие звуки, когда звучат одновременно два тона, очень близкие, но не идентичные по частоте, чимане не нравились – так же, как и всем остальным участникам эксперимента. Когда предлагали оценить смех и звук затруднённого дыхания, то и чимане, и все прочие предпочитали смех.

То есть коренные жители Южной Америки вполне способны различать звуки и эмоционально их воспринимать, но вот любить или не любить консонансы с диссонансами они не могут – очевидно, по той причине, что им традиционно до них нет никакого дела. И любовь профессиональных музыкантов-американцев к консонансам здесь тоже понятна: им каждый день приходится иметь дело с разнообразными созвучиями, и даже намного чаще, чем обычным людям.

Немедленно возникает вопрос: а с чего тогда началась европейская любовь к гармоничным звукосочетаниям (или, говоря точнее, к тем звукам, которые потом все назвали гармоничными)? Чтобы на него ответить, нужны, вероятно, дополнительные исследования, однако Брайан Мур (Brian Moore), специалист по психоакустике из Кембриджа, полагает, что всё дело в конструкции самых первых музыкальных инструментов, которые наши предки только-только научились делать – их конструкция, их физические свойства были такова, что они издавали звуки определённых частот, которые складывались в созвучия, названные впоследствии консонансами.