Люди стали менее агрессивными и более готовыми к сотрудничеству друг с другом благодаря изменениям в нейрохимии мозга.

Человека более, чем кого бы то ни было, можно назвать социальным животным. Даже если взять наших ближайших эволюционных родственников, человекообразных обезьян, то при всем их уме и сообразительности их социальные отношения далеко не такие сложные, как у людей – не в последнюю очередь потому, что обезьяны отличаются довольно склочным нравом.

В отличие от своих ближайших родственников обезьян люди намного более договороспособны. (Фото: Pakhnyushchyy / Depositphotos.)

Причина, очевидно, кроется в строении мозга. Что произошло с мозгом у непосредственных предков человека, что они стали такими социальными? И не только социальными: тут можно вспомнить и владение орудиями труда, и многое другое. С одной стороны, как хорошо известно, у людей мозг превышает по размерам обезьяний; с другой стороны, мозг начал увеличиваться где-то 1,8 млн лет назад, тогда как развитие социальных отношений и стремительное осваивание орудий труда началось раньше, где-то между 6 и 2 млн лет назад.

Возможно, все дело в том, что прежде чем увеличиться, мозг человеческих предков начал работать как-то иначе. По мнению исследователей из Кентского государственного университета, то, что мозг начал работать иначе, связано с изменившейся нейрохимией: нейроны, нейронные цепи и области мозга начали по-новому использовать нейромедиаторы, без которых невозможна передача импульса в межнейронных контактах – синапсах. Как обстояли дела с нейромедиаторами у наших далеких предков, напрямую узнать невозможно – это не кости и в веках они не сохраняются. Но зато можно проанализировать нейрохимию мозга человека и мозга современных обезьян.

Исследователи сравнили несколько десятков образцов мозга, взятых у шести видов приматов: человека разумного, капуцина-фавна, свинохвостого макака, павиана анубиса, гориллы и обыкновенного шимпанзе. В мозге выбирали область полосатого тела – древнего сложного отдела, который играет роль своеобразного информационного центра и который среди прочего участвует в обучении и социальном поведении. Среди нейромедиаторов авторов работы в первую очередь интересовали дофамин, серотонин и нейропептид Y – все они работают в нервных цепочках, отвечающим за распознавание социальных сигналов и за кооперативное поведение.

В статье в PNAS говорится, что нейрохимия человека действительно сильно отличается от прочих приматов. У человека и человекообразных обезьян (то есть у горилл и шимпанзе) в полосатом теле было явно больше серотонина и нейропептида Y. А вот что касается дофамина, то его было в человеческих тканях было намного больше, чем у любых других приматов вообще, включая горилл и шимпанзе. Кроме того, в человеческом полосатом теле было сравнительно немного ацетилхолина – еще одного нейромедиатора, который, среди прочего, обслуживает нервные центры, связанные с территориальным поведением и с доминантным поведением. Очевидно, если эти центры работают слабее, то индивидуум не слишком старается утвердить «вертикаль власти» и более готов к сотрудничеству, особенно, если у него будут активны дофаминовые нервные цепочки, поддерживающие кооперативное поведение.

В целом можно предположить, что именно такие нейрохимические изменения и сделали человека более социальным: мужские особи, которые были способны не только драться друг с другом, но и ходить вместе на охоту, явно имели преимущество перед более агрессивными товарищами – хотя бы потому, что сотрудничество позволяло принести больше добычи.

По мнению исследователей, нейрохимическая перестройка мозга могла случиться около 4,4 млн лет назад, когда по Земле ходил один из предков людей, Ardipithecus ramidus. У мужчин-ардипитеков резко уменьшаются клыки, и можно предположить, что они могли улыбаться, подобно современным людям, демонстрируя доброжелательное расположение и готовность к контакту. А вот, например, у шимпанзе клыки довольно велики, и демонстрируя их в улыбке, они, наоборот, угрожают тому, кому скалятся. Уменьшение клыков может указывать на то, что в то время такая демонстрация агрессии среди наших предков была уже неактуальна.

Впрочем, нейрохимическая, или нейромедиаторная гипотеза социальности все равно требует дополнительных исследований. Биохимическая кухня мозга чрезвычайно сложна, и тот же дофамин участвует в самых разных процессах, так что не исключено, что нейрохимические изменения в человеческом мозге могли произойти в связи с какими-то другими потребностями, помимо усложнения социальной жизни.

Здесь было бы неплохо проанализировать уровень нейромедиаторов в мозге шимпанзе бонобо, которые отличаются исключительно миролюбивым нравом и умением спокойно разрешать даже самые острые конфликты. Если окажется, что у бонобо нейрохимическая картина в мозге так же отличается от прочих приматов, то это станет хорошим аргументом в пользу нейрохимической гипотезы социальности.