Скульптора Ивана Шадра мы знаем по его знаменитым работам – таким, как «Девушка с веслом» и «Булыжник – оружие пролетариата». Но мало кому известно, что на заре существования СССР именно скульптуры Шадра оказались на советских банкнотах и почтовых марках.

В уходящем году исполнилось 130 лет со дня рождения Ивана Дмитриевича Шадра – выдающегося скульптора-монументалиста. Настоящая его фамилия – Иванов, Шадром стал только с 1908 года. Сам он об этом писал так: «Нас, Ивановых-то, слишком много. Надо же как-то отличить себя от других Ивановых, ну я и взял себе псевдоним «Шадр» – от названия родного города, чтобы прославить его». Свой родной город Шадринск он действительно прославил, но не будем забегать вперед.

И. Д. Шадр. Рабочий. 1922 год.

И. Д. Шадр. Красноармеец. 1922 год.

И. Д. Шадр. Сеятель. 1922 год.

Гравюра «Сеятель» работы П. Ксидиаса.

Билет Государственного Банка СССР достоинством 3 червонца. 1924 год.

Государственный денежный знак СССР достоинством 15000 рублей. 1923 год.

Государственный денежный знак СССР достоинством 25000 рублей. 1923 год.

Почтовые марки третьего стандартного выпуска РСФСР (1922 – 1923 гг.).

И. Д. Шадр. Портрет матери.

Иван Шадр с матерью (снимок сделан в годы его учёбы в Екатеринбурге).

И. Д. Шадр (сидит справа) в мастерской на Мытной улице. Эта мастерская, расположенная рядом с печатной фабрикой Гознака, была построена специально для Шадра.

М. В. Нестеров. Портрет И.Д. Шадра. 1934.

Иван Шадр родился в 1887 году, как мы только что сказали, в городе Шадринске Шадринского уезда Пермской губернии (ныне Курганская область), в многодетной семье, насчитывавшей двенадцать детей, трое из которых умерли во младенчестве. По основному роду занятий его отец, Дмитрий Евграфович, был плотник. Позже скульптор говорил о своем отце, что он был «человек редкой духовной чистоты, добряк, самородок, золотые руки, большой книжник, изобретатель-строитель, резчик по дереву, рисовальщик и фантазер». Он оказал на сына огромное влияние, научил видеть и понимать силу и красоту человека-труженика.

Семью Иван покинул рано, после окончания приходской школы с десяти лет он начал трудиться на Екатеринбургской ватно-шерстяной фабрике «Панфилов и сыновья». Ему приходилось мыть мастерские, принимать и отправлять товар, готовить чай для рабочих, бегать курьером, много ездить с товаром по разным городам и ярмаркам. Позже он говорил: «Я на протяжении ряда лет сталкивался и тесно соприкасался с жизнью множества самых разнообразных личностей: хищных сибирских промышленников, бродяг, купцов, лавочников, рабочих, приказчиков, изуверов-старообрядцев». Картины тогдашней русской жизни, оставшиеся во впечатлениях юности, пригодились ему в его будущем творчестве.

Однажды его попросили на некоторое время заменить приказчика в лавке при фабрике. Исполненный гордости от важности порученного ему дела, мальчик впал в необыкновенную разговорчивость с покупателями. Он стал простодушно отвечать на их вопросы о том, за какую сумму покупается и за сколько продается товар и какая получается при этом прибыль. Узнав о размерах прибыли, покупатели стали возмущаться. Вернувшийся в магазин приказчик грубо вышвырнул Ивана из лавки.

Работа у Панфиловых давалась мальчику с большим трудом. Им помыкали, его презирали и в конечном итоге выгнали на улицу. Подросток был близок к самоубийству. Спасла его случайность. Бродя по улицам, он совершенно случайно оказался у ворот Екатеринбургской художественно-промышленной школы. Она была создана по типу училищ Строгановского и Штиглица. Находясь на Урале, школа главной своей задачей ставила подготовку мастеров гранильного дела, которые занимались бы обработкой уральских самоцветов.

Иван узнал от дворника, что в школе освободилось одно место. Чтобы попасть в школу, требовалось сдать экзамен. В конкурсе участвовало 32 человека. Экзаменующимся предложили изобразить один из элементов растительного орнамента. Шадр, не имея никакой предварительной подготовки и впавший в отчаяние от задания, одной линией, почти не отрывая руки от бумаги, очертил орнамент, оставил лист на столе и покинул класс. Он видел, как другие тщательно и умело справлялись с поставленной задачей, и не сомневался, что его не примут в школу. К счастью, на экзамене за Шадром наблюдал талантливый педагог М. Ф. Каменский, который в выполненном рисунке безошибочно увидел талантливую руку. И далее, когда будущий скульптор начал здесь учиться, Каменский всеми силами старался удержать Ивана в школе, защищая от нападок некоторых преподавателей, не веривших в одаренность ученика.

Огромное значение для Шадра имело и появление в школе нового педагога, ученика Родена, скульптора Ф. Э. Грюнберга (Залькальна). Он принес в школу новый метод преподавания, при котором ученикам предоставлялась полная свобода творческих исканий.

Каменский и Грюнберг сразу выделили Шадра из числа учеников и создали ему условия, в которых он мог заниматься главным образом скульптурой. Первую свою работу Иван лепил с добровольного натурщика –  фабричного сторожа.

В связи с революционными событиями 1905 года М. Ф. Каменского отстранили от руководства школой и отправили в ссылку. Новое руководство школы под предлогом того, что Шадр учился вне школьной программы, отказалось выдать ему диплом, дающий право на звание художника-профессионала – вместо диплома он должен был получить лишь свидетельство о том, что он тут учился. С таким свидетельством работать по специальности было невозможно.

Не сдавая выпускных экзаменов, Иван отправился со своим другом П. Дербышевым в пешее путешествие по России в Петербург, где он планировал поступить в Академию художеств. Свое путешествие он с юмором называл «пешком за славой». По дороге, чтобы прокормиться, друзья брались за любое дело: работали то чернорабочими, то художниками. В Киеве друзья потеряли друг друга, но потом встретились в Москве. Дербышев в Петербург ехать отказался, и до столицы Шадр добрался один, голодный и измученный. Однако надежды его не оправдались: в Академию он не поступил. Начались дни голода и бродяжничества. Было даже время, когда Иван с шарманщиком и его обезьянкой ходили по улицам и пел «Когда б имел златые горы». Но пел он так хорошо, что прямо с улицы был приведен на экзамен в императорское театральное училище и стал его студентом. Однако голодать пришлось и в училище – стипендий в нем не полагалось. Выступления певцом и драматическим актером заработок давали мизерный. Жил он в трущобах Петербурга, снимая угол за печкой на кухне.

Увлекаясь сценой, Иван не оставлял надежды стать скульптором и посещал занятия в училище Общества поощрения художеств Н. К. Рериха. Новый этап в жизни и творчестве Шадра начался после встречи с И. Е. Репиным. Поначалу знаменитый художник принял его у себя в Куоккале довольно холодно, однако позже дал высокую оценку его работам и пообещал свою поддержку. Друзья Шадра обратились с письмом в Городскую управу города Шадринска с просьбой выделить ему стипендию для поездки за границу для продолжения художественного образования. И в 1910 году он уезжает в Париж на деньги, выделенные ему родным городом.

Без преувеличения можно сказать, что если бы Шадру жизненном пути не попались такие преподаватели и друзья, вряд ли он состоялся бы как художник – скорее, он просто спился бы, так и пребывая в нищете и бродяжничая по дорогам России с песней «Когда б имел златые горы».

В Париже он обучается под руководством Родена и Бурдена, затем едет на стажировку в Рим. Возвратившись в Москву в 1912 году, учится в Московском археологическом институте, затем некоторое время живёт в Омске.

В 1922 году он снова появляется в Москве и начинает работать над заказом Гознака. Разработке новых советских банкнот и почтовых марок придавали огромное значение – как политическое, так и художественно-воспитательное. Для выполнения заказа можно было выбрать два направления. Первый путь – создание декоративно стилизованных, идеализированных образов в духе приспособления нового сюжета к старым геральдическим традициям. От этого Иван Дмитриевич сразу же отказался, выбрав другой путь – реалистическое изображение типичных образов людей из народа, что вполне соответствовало потребности нового строя в реалистическом искусстве.

Шадр предложил Гознаку создать серию моделей крупного размера, выполненных в скульптуре. Его предложение приняли. Теперь нужно было найти типически обобщенные образы. Шадр стал ездить с одного завода на другой, из одной казармы в другую. Достаточно быстро удалось создать обобщенный образ рабочего, который представал в скульптуре кузнецом-молотобойцем: он стоял, опираясь руками о тяжелый молот, задумавшись и одновременно напряженно всматриваясь куда-то вдаль. Другой обобщенный образ простого русского мужика, защищающего родину от интервентов, это «Красноармеец».

Настала очередь крестьянских образов. Где их искать? Перед Шадром этот вопрос не стоял: несомненно, на своей родине, в Шадринске.

Вместе с женой Шадр предпринял далекое и опасное для того времени путешествие в Шадринск. Далее в телеге с запасом глины и гипса он направился в деревню Прыговую. Шадр уже знает, кто ему нужен: в первую очередь, крестьянин, олицетворяющий богатырскую силу и крепость русского народа. Он долго вглядывался в лица крестьян, а когда находил кого-то подходящего, то ему наотрез отказывались позировать – из страха перед «греховным делом». О разговоре с одним крестьянином Шадр с юмором вспоминал: «Подсел к старику, долго и пространно рассказывал ему о цели своего приезда в деревню и, наконец, спросил его, не будет ли он для меня позировать. Дед не шелохнулся. Предположив, что он глухой, я заглянул ему в глаза и, повысив голос, стал убеждать его. Дед неожиданно встал, выпрямился, длинные седые брови космами затряслись, он высоко взмахнул над моей головой палкой: “Окаянный, что ты меня улещаешь? Я на карточку – то отродясь не снимался, а ты с меня куклу стряпать хошь, гадина этакая!”».  Другой кандидат твердил: «Я не пойду, я не маленький, не чеши язык зря, не пойду и шабаш».

В конце концов, Шадру повезло с Порфирием (разг. Перфилий, Перфил) Петровичем Калгановым, который, впрочем, тоже сначала не соглашался позировать, но, в конце концов, сдался после уговоров односельчан. «Крестьянин» Шадра – немолодой мужик, широкоплечий и грузный, с лицом сосредоточенно-задумчивым, с внимательным взглядом. В этом образе, пожалуй, наиболее значительном из всей денежной серии, переданы и мудрость, и мужицкая хитринка. В народе марки и деньги с изображением «Крестьянина» называли просто – «Дед Перфил».

А крестьянин Киприян (разг. Куприян) Кириллович Авдеев стал прообразом другой скульптуры – «Сеятеля». Первоначально Шадр хотел взять в модели первого сеятеля округи, 68-летнего старика, но затем отказался, и в качестве натурщика выбрал достаточно молодого мужчину, высокого, стройного, широкоплечего, с худощавым лицом и с широко поставленными глазами.

Сам К. К. Авдеев впоследствии с гордостью вспоминал: «У других или лицо неподходящее или руки не такие. А у меня тютелька в тютельку. Дело было перед самым покосом. Жара нестерпимая. Я стою на особом возвышении. Рука – на отлете, затекает, а пошевелить ею нельзя. Пот – градом. А он, Иванов (Шадр), значит, вокруг меня танцует, и отсюда зайдет, и оттуда подойдет. А то заставит меня ради практики насыпать в лукошко песку и ходить вдоль ограды: рассеивать, значит».

Шадр изумительно точно находит решение поясной фигуры, лаконичный и широкий жест придает фигуре экспрессивность, ощущается богатырский разворот фигуры. Но, стремясь обычно к достоверному изображению деталей, на сей раз он несколько отступает от натуры. Как правило, лучшие сеятели разбрасывали семена двумя руками. «Сеятель» Шадра разбрасывает семена одной правой рукой, левая же рука придерживает лукошко с семенами. Скульптор считал, что обе сеющие руки внесли бы ненужную суетливость в движение фигуры.

Все скульптуры были выполнены Шадром всего за год. Следует отметить, что позже, в 1936 году, он снова будет работать над скульптурой «Рабочий с молотом» и в 1939 – над скульптурой «Красноармеец». Теперь он выполнит их в полный рост, и придаст обеим скульптурам большую жизненную конкретность.

Серия работ для Гознака прочно вошла в золотой фонд советского искусства – во многом благодаря тому, что скульптору удалось преодолеть безликость, чрезмерную отвлеченность образов, создав жизненно-правдивые человеческие типы, вышедших из народа.

Но мы забыли про один вопрос, который наверняка мог возникнуть у многих: почему с заказом обратились именно к Шадру, ведь у Гознака были же и свои художники? Здесь можно сделать два предположения. Во-первых, художники Гознака, главным образом представители интеллигенции, создавали графические работы по тем принципам, которые были традиционными для Экспедиции заготовления государственных бумаг – а сейчас, как мы сказали, в этом смысле требовалось нечто совсем другое. Во-вторых, гознаковские художники могли быть просто перезагружены работой. Так или иначе, в то время достойной кандидатуры на Гознаке не оказалось. Позднее, в середине 30-ых годов, аналогичную работу по созданию образов для банкнот и почтовых марок выполнил художник Гознака И. И. Дубасов.

С другой стороны, не надо забывать, что скульптурные образы нужно было перевести на бумагу. Это была огромная работа, и художники-граверы П. С. Ксидиас и А. П. Троицкий с задачей великолепно справились.

«Рабочий», «Крестьянин» и «Красноармеец»  украсили государственные денежные знаки СССР образца 1923 года достоинством 10000, 15000 и 25000 рублей соответственно, а «Сеятель» попал на билет государственного банка СССР – три червонца 1924 года выпуска. (Киприян Авдеев, прообраз шадровского сеятеля, получил от односельчан любовное прозвище «червонный сеятель».)

Шадровские образы появились и на других ценных бумагах. Так, например, в 1923 году «Рабочего» напечатали на сторублёвых платёжных обязательствах Центральной кассы Народного комиссариата финансов РСФСР. Вслед за денежными знаками скульптуры оказались и на почтовых марках.  На первом стандартном выпуске почтовых марок СССР (1923–1928 гг.) и третьем стандартном выпуске РСФСР (1922–1923 гг.) есть три из четырех гознаковских скульптур: «Красноармеец», «Крестьянин» и «Рабочий».

Тогда же, в 1922 году, когда Шадр занимается «денежными мужиками», он создает портрет матери – Марии Егоровны. В отличие от отца, она была женщиной практичной, крепкой духом и закаленной тяжелой жизнью. Мария Егоровна сама учила детей счету и письму, для этого она писала цифры и буквы углем на печке, а потом забеливала ее, чтобы на следующий день продолжить уроки. В скульптурном портрете мы видим далеко немолодую и некрасивую русскую крестьянку, закаленную суровой жизнью, скупую на ласку, с усталым лицом, прожившую трудовую жизнь, полную невзгод и лишений, и сумевшей в тяжелые годы вырастить своих детей. Сейчас никто не скажет, могла ли она составить на банкнотах компанию красноармейцу, крестьянину, сеятелю и рабочему. Возможно, ее образ не подошёл по возрасту (матери Шадра тогда было уже больше 50 лет), чтобы стать символом государства. Но тот факт, что он выполнил эту работу в тот же период, когда работал над заказом Гознака, говорит о многом. На одной из фотографий, где изображена мастерская Шадра, «Портрет матери» стоит рядом со скульптурами: «Сеятель» и «Красноармеец».

Сам Шадр тоже как-то побывал в роли натурщика, позируя известному художнику М. В. Нестерову. Все началось с того, что Шадр оказался в числе приглашенных на день рождения Нестерова. «Когда вошел ко мне Шадр, запрокинув немного голову назад, – вспоминал Нестеров, – все в нем меня восхитило: и молодечество, и даровитость, полет. Тут со мной что-то случилось. Я почувствовал, что не могу не написать его». Нестеров изобразил Шадра на миг прервавшим работу и пристально всматривающимся в невидимые для зрителя образы. Лицо скульптора охвачено творческим волнением, и весь он находится в порыве самозабвенного труда. «Портрет И. Д. Шадра» кистей Нестерова, написанный в 1934 году, сейчас находится в Государственной Третьяковской галерее.

Мы рассказали только о коротком периоде в жизни и творчестве этого талантливого скульптора-монументалиста. На деле же он успел сделать чрезвычайно много, оставив заметный след в истории отечественного искусства. Большинство произведений Шадра стали классикой советской скульптуры: это и «Булыжник – оружие пролетариата» (1927), и «Девушка с веслом» (1936), и памятник В.И. Ленину на плотине Земо-Авчальской ГЭС (1927), и памятник М. Горькому в Москве у Белорусского вокзала (проект 1939 года, осуществлён в 1951 году группой скульпторов под руководством Веры Мухиной), и надгробие Екатерине Немирович – Данченко (1939), и надгробие Владимиру Дурову (1940), и многое другое. Стоит ли говорить, что жители Шадринска по сей день гордятся своим земляком: в городе ему уставлен мемориальный комплекс, есть мемориальная доска на месте родительского дома (самого дома нет), его именем названа одна из улиц.

Приносим благодарность Шадринскому краеведческому музею имени В.П. Бирюкова за предоставленную фотографию Ивана Шадра с матерью (оригинал хранится в фондах музея).