Интервью с молодыми учёными из Института русского языка имени В. В. Виноградова РАН, получившими Премию Правительства Москвы за исследования того, как русский язык влияет на языки коренных народов и как родной язык влияет на русскую речь носителей языков России.

Ирина Хомченкова, Егор Кашкин и Наталья Стойнова получили Премию Правительства Москвы для молодых учёных за исследования в области гуманитарных наук. Чем примечательна тема взаимного влияния языков друг на друга и почему интересно заниматься наукой, рассказали сами молодые исследователи. 

 В чём заключается ваша научная работа? 

И. Хомченкова: Мы исследуем то, как носители малых языков используют русский язык в своей речи. Например, часто человек может использовать в одном и том же рассказе и свой язык, и русский – то есть он переключает коды. В какие моменты какой код используется, мы и исследуем. Ещё один пример – иногда русский язык, на котором говорит носитель малых языков, отличается от варианта русского, на котором говорят жители Москвы или других крупных городов: «За добрый погода иди» – вместо «Иди за хорошей погодой». 

Е. Кашкин: Мы занимаемся языками народов России, некоторые из них у нас пересекаются, но у каждого есть и «свои» языки. Я исследую распространённые в нашей стране уральские языки (горномарийский, хантыйский, коми, мокшанский и некоторые другие) и их контакты с русским языком. Это включает исследование самих уральских языков, в первую очередь их грамматики и лексики. Кроме того, носители этих языков долгое время живут по соседству с носителями русского языка, поэтому русский язык влияет на различные языковые явления, например, в коми (могут заимствоваться слова или какие-нибудь грамматические конструкции). Мы исследуем варианты русского языка, на которых говорят носители языков народов России: они могут отличаться от русского литературного языка, особенно в случае людей старшего поколения, для которых русский язык не первый в процессе овладения языками и не главный в повседневной жизни сейчас. 

 На практике эта работа применяется для создания описаний языков народов России, доступных местным сообществам, например, подробных грамматик и словарей. Исследование нестандартных вариантов русского языка в перспективе может быть применено в преподавании, например, если видно, в чём носители других языков чаще всего делают ошибки по сравнению с литературной нормой, то можно предложить им дополнительные упражнения на отработку этих языковых явлений. 

 Н. Стойнова: Я сейчас занимаюсь тунгусо-маньчжурскими языками – нанайским и ульчским. Все их носители двуязычны, то есть владеют ещё и русским языком. В разных местах по-разному, но в основном русским языком пользуются больше. И всё больше с каждым следующим поколением. То есть постепенно происходит так называемый языковой сдвиг, переход всего сообщества с одного языка на другой. Для самого сообщества это часто такой сложный и эмоционально окрашенный процесс: иногда какое-то поколение само стремится скорее выучить новый престижный язык, какое-то поколение новый язык заставляют учить насильно, а какое-то следующее уже перешло на новый язык и жалеет об утрате старого. А для лингвиста, специалиста по грамматике, если абстрагироваться от эмоциональной составляющей, это очень интересный материал. 

 Во-первых, перед тем, как выйти из употребления, язык может претерпевать изменения. Например, повышается вариативность – становится больше случаев, когда одно и то же слово разные носители языка (или один и тот же носитель в разные моменты) произносят по-разному или в одном и том же контексте употребляют разные формы, например, две белые вороны и две белых вороны в русском языке. Во-вторых, в речи двуязычных носителей происходит так называемое переключение кодов, когда в одном рассказе или в одном предложении появляются фрагменты на разных языках. В-третьих, русская речь носителей южно-тунгусских языков самого старшего поколения, с которыми мы работаем, заметно отличается от литературного русского. 

 Что вам даёт занятие наукой?

 Н. Стойнова: Наука – удобное занятие. Сразу и работа, и творчество, и развлечение. Посмотреть на природу – ездишь заодно с экспедицией, на архитектуру – заодно с конференцией. А лингвистика ещё и довольно маленькая наука, как маленькая деревня, всё рядом, всё под рукой. У меня все друзья лингвисты и муж лингвист. 

  Е. Кашкин: Участие в научных исследованиях ценно для меня возможностью самому ставить себе задачи и постоянно узнавать что-нибудь новое. Для меня это более привлекательно, чем, скажем, монотонная работа в офисе. 

 И. Хомченкова: Участие в научных исследованиях дает возможность самореализации. Не нужно выполнять какую-то конкретную практическую цель, поставленную начальством. В целом ты делаешь, что хочешь и что тебе интересно. Это похоже на решение загадок, так что вся жизнь получается интересной. Конечно, присутствуют и нудно-технические элементы: размечать звук, обрабатывать и нарезать аудиофайлы, загружать файлы в корпус. Но после этих менее приятных (лично для меня) шагов снова ждёт череда исследований на полученном материале. 

 Как же без мечты? 

  Н. Стойнова: У меня мечты локальные. Через две недели собираюсь в разведочную экспедицию в Ульчский район Хабаровского края. Первая мечта – чтобы удалось добраться до нескольких удаленных сёл. Зимой, говорят, это проще. Вторая мечта – чтобы там нашлись носители озёрного говора ульчского языка, их совсем мало осталось. Третья – чтобы они мне разрешили записать их речь на диктофон. Ну и так далее, такого масштаба мечты. 

  И. Хомченкова: На данном этапе моей жизни к профессиональным мечтам можно отнести приглашение на какую-нибудь конференцию в качестве пленарного докладчика. Но для этого надо как минимум защитить сначала диссертацию. 

Е. Кашкин: Мне хотелось бы, чтобы мои научные работы были востребованы как среди коллег в России и в мире, так и среди носителей тех языков, описанием которых я занимаюсь сейчас или начну заниматься позже.

 Фото предоставлены Департаментом образования и науки города Москвы