Запомнившиеся на всю жизнь впечатления юности — поездки с отцом на Физтех, где мы слушали публичные лекции академика Бориса Викторовича Раушенбаха. Это было завораживающе прекрасно, как будто для меня приоткрыли дверь в неведомый мир физики и разрешили посмотреть на это таинство. Именно тогда я впервые поняла: тот, кто знает физику, владеет миром. В этих коридорах явственно витал высший разум. Сохранилось ли это сейчас, чем живёт и дышит современный Физтех и почему физики — большие лирики, наш разговор с новым ректором МФТИ Дмитрием Ливановым.    

— Дмитрий Викторович, ваш отец — выдающийся учёный и организатор авиационной промышленности. Почему вы не пошли по его стопам и не стали поступать, например, в МАИ или сюда, в МФТИ, а пошли в Институт стали и сплавов?

Дмитрий Ливанов, доктор физико-математических наук, ректор МФТИ. Фото предоставлено пресс-службой МФТИ.

— Мой отец действительно всю жизнь посвятил авиации. Сначала он работал на заводе при ОКБ им. Ильюшина, потом стал генеральным директором и генеральным конструктором. Наверное, ему было бы приятно, если бы я пошёл по его стопам, но он никогда на меня не давил. В старших классах у меня проявился интерес к физике, и я сделал осознанный выбор. Конечно, было понятно, что физика в МФТИ на очень высоком уровне, но я вырос в центре Москвы, и мне не хотелось ездить в Долгопрудный. Мне сказали, что в МИСиСе есть отличная кафедра, и там физика не хуже, чем на Физтехе. Никогда в жизни я об этом выборе не пожалел.

— Можно ли сравнивать МИСиС и МФТИ? Где сложнее учиться, где — работать, ведь у вас большой опыт работы в МИСиСе в качестве ректора?

— Это разные университеты с разными образовательными и научными подходами. В МФТИ, конечно, интенсивность образования гораздо выше, особенно на младших курсах, да и сама модель Физтеха специфична и не имеет аналогов в России, да, пожалуй, и в мире. МИСиС — более традиционный инженерно-технический вуз, в большей степени похожий на МАИ или Бауманку. Вообще разные вузы — это как разные люди, их можно пытаться сравнивать, но это всё равно разные личности, особенные и неповторимые.

— Вы сказали об уникальной модели МФТИ. Как бы вы её обрисовали?

— Концептуально здесь три основных составляющих. Первое — это отбор по всей стране самых одарённых, самых мотивированных абитуриентов, проявивших лучшие знания в математике и физике, сейчас к этому ещё добавилась информатика. Второе — это глубокая фундаментальная подготовка на младших курсах в области точных и естественных наук, и третье — это раннее, с третьего курса, погружение студентов в практическую деятельность, будь то исследовательская работа в лабораториях или конструкторско-проектная работа в КБ. Это традиционная модель Физтеха, как он был задуман и реализовывался ещё 75 лет назад, когда был создан. С тех пор эти три базовых принципа сохранены.

— Не хотите что-то в них изменить?

— Об этом речь не идёт по той простой причине, что эта модель показала свою успешность и эффективность. Достаточно сказать, что более ста пятидесяти членов Российской академии наук — наши выпускники, и все наши нобелевские лауреаты по физике либо учились, либо преподавали в этих стенах. Люди здесь очень умные — как сами студенты, так и преподавали. Общий интеллектуальный уровень крайне высок, и это невозможно не почувствовать. Здесь есть и свои традиции, и я стараюсь очень бережно ко всему этому относиться.

— Вам здесь трудно? 

— Мне интересно.

— Как вас здесь приняли? Вы ведь чужак.

— Приняли меня очень доброжелательно, с большим доверием. Работать здесь мне очень комфортно, и, как человек, почти всю жизнь работавший в науке, чужим себя не ощущаю. Однако говорить о конкретных результатах рано. Думаю, о человеке надо судить не по словам, намерениям или его биографии, а по делам, поэтому давайте вернёмся к этому разговору через пару лет.

— У вас имеется министерский опыт, о чём невозможно не упомянуть. Что для вас комфортнее — руководить вузом или министерством?

– Большую часть жизни я работал в вузе, поэтому мне привычнее, интереснее и комфортнее именно там. В МИСиСе я прошёл путь от студента до ректора, преодолел все промежуточные ступеньки. Я был преподавателем, работал научным сотрудником, хорошо знаю эту среду и говорю с вузовскими людьми на одном языке. Что касается работы в министерстве, то это совсем другие люди и другие отношения. Для меня это было более сложным, хотя люди всюду — это люди, и надо уметь найти к ним подход.

— Работая в министерстве, вы ратовали за развитие вузовской науки, отдавая ей приоритет по сравнению с академической, институтской наукой. Сейчас вы с этой своей позицией согласны?

— Речь никогда не шла о приоритете вузовской науки перед академической или наоборот. Речь о том, что в России должна быть первоклассная наука, а мировой опыт говорит о том, что если в вузе нет значимой научной работы, то там невозможно подготовить исследователя — человека, который станет успешным учёным. В то же время, если через академическую организацию, научный институт не проходят студенты, если научные сотрудники не вовлечены в общение с ними, то коллектив постепенно стареет, приходит в упадок, научные школы деградируют. Поэтому логика развития состоит в том, чтобы объединить научную и образовательную деятельность, когда одни и те же люди занимаются проведением научных исследований на высоком уровне и преподаванием, вовлекая в это студентов. Это единственный способ сохранить преемственность и сделать так, чтобы в науку каждый год приходили хорошо подготовленные и высоко мотивированные люди со студенческой скамьи.

— В МФТИ это удаётся?

— Да, причём в большей степени, чем в других вузах, именно благодаря той модели, о которой я сказал.

— Восемь лет исполнилось реформе Российской Академии наук и, наверное, нет ни одного академического учёного, который бы её не ругал. Каково ваше отношение к этой реформе? Есть ли в ней что-то позитивное?

— Перемены обычно мало кому нравятся. Но надо исходить из того, что состояние, в котором оказалась российская наука в конце девяностых — начале двухтысячных, никого не устраивало. Мало найдётся людей, которые скажут, что она находилась в фазе активного развития. Наоборот. Масса людей, причём выдающихся учёных, тогда уехали из страны, многие перспективные учёные ушли в другие сферы деятельности, в результате наши институты и вузы потеряли целое поколение учёных.

Сейчас наша задача состоит в восполнении этих потерь, в том, чтобы вернуть российской науке динамизм, поставить её на достойное место, какое она всегда и занимала. Именно такой была цель реформы. На самом деле то, что произошло в 2013 году, это лишь начало перемен, коснувшихся самого верхнего административного уровня, в результате чего подчинение институтов РАН изменилось. Это был совсем не простой шаг, но в целом для людей, которые работают в лабораториях и научных центрах, занимаясь реальной наукой, не столь важно, является ли институт подведомственным РАН или Министерству науки и высшего образования. Им куда важнее, как финансируются их исследования, возможность проводить эксперименты, доступность научных установок, контакт с аспирантами и студентами и так далее. В этом смысле реформы как таковой ещё не произошло. Должны измениться сами условия осуществления научной деятельности, а это самый важный, самый значимый этап реформы, который ещё впереди.

— Вы думаете, всё это произойдёт?

— Это обязательно произойдёт. Миссия нашей страны — лидерство в целом ряде научных направлений. Без этих изменений, без того, чтобы работа учёного стала престижной и привлекательной, мы никогда не сдвинемся с мёртвой точки.

— Очень хочется вместе с вами верить в эти позитивные перемены. Удаётся ли вам сейчас преподавать?

— Я закончил преподавание в 2002-м, ещё будучи ректором МИСиСа: понял, что времени на это у меня просто нет. Сначала я перешёл на преподавание по субботам, потом понял, что следить за научной литературой просто не успеваю. Я преподавал физику металлов, а там научный прогресс происходит постоянно, и чтобы обеспечивать актуальность, надо всегда держать руку на пульсе и быть не просто самому в курсе всех изменений, но и желательно самому в них участвовать. Таких возможностей у меня не было.

— Не скучаете по научной деятельности?

— Не сказал бы. Не склонен ностальгировать по прошлому. Я очень любил науку, преподавал 12 лет, являюсь автором нескольких курсов и учебников, более пятидесяти научных статей и считаю, что себя уже реализовал. Сейчас я занят другим делом, чувствую свой потенциал в административной работе, я знаю, как этим заниматься, сделать так, чтобы университет, который я возглавил, был успешным. Это осознанный выбор.

— Вы сказали о том, что многие учёные из нашей страны уехали, но знаю, что сейчас некоторые возвращаются, а есть такие, кто начинает сотрудничать с российскими вузами и научными организациями. Это относится, в частности, к вашим выпускникам, нобелевским лауреатам Андрею Гейму и Константину Новосёлову, которые открывают на Физтехе свои лаборатории. Что это за проект?

— Это не проект, а скорее наша регулярная работа. Мы хотим, чтобы выпускники Физтеха, которые стали успешными учёными, добились признания за рубежом, сохраняли контакты со своей альма-матер. Действительно, сейчас нет ни одного крупного, значимого университета, где бы не работал наш выпускник. Научная диаспора Физтеха — крайне важный источник знаний, новых проектов, опыта для студентов, который мы хотим сохранить и активизировать. В этом ряду стоят, безусловно, Андрей Гейм, Константин Новосёлов и еще десятки наших выдающихся выпускников. Каждому из них мы хотим дать возможность контакта со студентами Физтеха и осуществления совместных научных проектов. Думаю, это очень важный источник для развития.

А в том, что люди уезжают, нет ничего страшного. Это реальность современной науки. Человек может год или два работать в одной стране. Затем переехать в другую, и это естественная форма существования современного учёного. Самые выдающиеся учёные, как правило, не сидят в одном месте, а имеют точки реализации своих научных интересов в разных университетах и нередко в разных странах мира. Мы очень рады, что и Андрей Гейм, и Константин Новосёлов выразили согласие здесь, на Физтехе, организовать свои научные подразделения.

— Когда они начнут функционировать?

— Лаборатория Константина Новосёлова уже создана, она в активной фазе развития. А лаборатория Андрея Гейма начала работать с 1 октября, но сначала предстоит пройти путь по разработке научной программы и обеспечению этого центра необходимым оборудованием.

— Чем же будут заниматься эти лаборатории?

— Лаборатория Новосёлова ориентирована на исследования двумерных материалов и, в частности, графена, но далеко не только его, с точки зрения различных приложений. Речь идёт о материалах с динамически меняющимися свойствами, так называемых «умных» материалах. Эти материалы имеют целый ряд потенциально очень важных применений в микроэлектронике, в различных видах техники, и кроме того, как ожидается, могут составить основу нейроморфных компьютеров.

Центр Андрея Гейма будет заниматься так называемой мезофизикой, или мезонаукой. Это те явления, когда квантовомеханические эффекты проявляются на макроскопических масштабах. В реальной, повседневной жизни этого не происходит, потому что квантовая механика — это то, что проявляется при размерах атома. И если делать макроскопическую систему, например, какое-либо изделие, то оно себя ведёт по законам классической физики.

Однако есть целая область явлений, когда квантовые эффекты проявляют себя на макроскопических масштабах — это и есть мезофизика. Как пример — мы знаем, что сейчас развитие микроэлектроники идёт по пути миниатюризации. Чем меньше элементы, из которых состоят эти устройства, тем в большей степени значимы там квантовые явления. Этими явлениями и будет заниматься центр Андрея Гейма. Создаются и другие лаборатории, ведутся переговоры и с другими нашими выдающимися выпускниками.

— Знаю, что есть и другие проекты, которые вы осуществляете. Расскажите об этом.

— Для нас крайне важно, чтобы Физтех принимал участие в реализации так называемых больших проектов. Изначально МФТИ создавался для осуществления атомного и космического проектов, которые в конце 40-х годов прошлого века разворачивались в Советском Союзе. Тогда уже существовали такие вузы, как те же МАИ или МВТУ им. Баумана, десятки других вузов, но возникло понимание, что традиционные инженерно-технические вузы не могут готовить людей для лидерства в этих проектах. Именно поэтому группа учёных выступила с инициативой создания Физтеха.

Сейчас атомная и космическая отрасли стали целыми отраслями экономики. Но перед нами стоят новые вызовы, которые определяются глобальными трендами и нашими внутренними проблемами. Это климатические изменения и всё, что связано с влиянием человека на эти процессы; это энергетический переход и новые источники энергопотребления, в том числе электрическое движение со взрывным ростом числа электромобилей; это использование новых средств связи 5G и 6G, переход на новые типы космической связи. Есть также всё, что связано со здоровьем — биотехнологии, геномные и агротехнологии. Все эти направления радикально затрагивают жизни миллионов людей, фактически всего человечества, создавая рынки в триллионы долларов. Всё это — большие проекты двадцать первого века, и миссия Физтеха здесь — быть ведущим интеллектуальным и кадровым центром для обеспечения таких проектов.

— Удаётся ли вам общаться со студентами? Интересно ли вам с ними?

— Со студентами я общаюсь постоянно. Они приходят ко мне, задают волнующие их вопросы, мы их вместе обсуждаем. Для меня это важный канал обратной связи.

— А какие вопросы их волнуют?

— Например, вопросы, связанные с развитием кампуса, международная политика, проблемы гуманитарных дисциплин на Физтехе, много чего.

— Почему же их волнуют гуманитарные дисциплины?

— Часто можно услышать, что им это не нужно, неинтересно.

— И что же вы отвечаете?

— История, философия, основы экономики, литература, история искусств — казалось бы, зачем всё это физикам, технарям? Я уверен, что всё это необходимо для всестороннего развития личности. Моя задача — сделать так, чтобы это было им интересно. Преподавание социально-гуманитарных дисциплин в МФТИ можно сделать интересным, если составить соответствующую программу, пригласить преподавателей, которые смогут мотивировать студентов, а это, в свою очередь, расширит их кругозор. Всё это тоже задача руководителя — то есть моя. А вообще на Физтехе самые лучшие студенты, они стремятся к сложной и интересной программе.

— Дмитрий Викторович, мы говорим о вещах очень серьёзных. Но знаю, что на Физтехе есть место юмору. В частности, недавно у вас состоялся научно-популярный фестиваль FestTech с антинаучной конференцией «Хохотон», в программе которой лекции на несуществующие темы — например, тусодинамика и котофизика. Что это за мероприятие и зачем оно нужно?

— Сложные научные темы — очень благодатная тема для юмора, и Физтех здесь преуспел, пожалуй, больше других: вспомнить хотя бы победы команды КВН «Сборная Физтеха» или многотысячное сообщество во Вконтакте «Физтехи шутят». Но фестиваль FestTech не только про юмор. За всей серьёзностью исследовательской работы мы видим красоту науки и хотим поделиться этим с широкой аудиторией.

Популяризация науки — очень важная функция университетов, и Физтех здесь старается играть первую скрипку, рассказывая о физике, математике, генной инженерии, искусственном интеллекте и других самых перспективных областях, в которых голос наших учёных пользуется большим авторитетом в научном сообществе. Здорово, что молодые физтехи находят увлекательные формы этой работы, рассказывая о сложных проблемах на примерах мемов с котиками. К слову, нобелевский лауреат Андрей Гейм заставил левитировать лягушку, за что получил Шнобелевскую премию в 2000 году. Чем не иллюстрация физтеховского юмора?

— Что для вас значит Физтех?

— Это великий университет с великими традициями, созданный великими учёными и выпустивший множество великих выпускников. Моя задача — применить свой опыт таким образом, чтобы сделать Физтех ещё сильнее, открыть новые возможности для его развития, сохранив всё то лучшее, что в нём есть.

Беседу вела Наталия Лескова.