Фермами с экзотическими животными сейчас никого уже не удивишь. Страусы и даже крокодилы стали почти аборигенами в средних широтах. Но есть одна необычная ферма, где живут альпаки. И не простые, а занятые настоящей научной работой!

Фото Андрея Афанасьева.

Академик Пётр Михайлович Чумаков и его супруга Елена Ивановна Фролова – вирусологи, молекулярные биологи. Он всю жизнь трудится в Институте молекулярной биологии, она – в Институте биоорганической химии. Около 20 лет назад они стали первыми, кто привез альпак в Россию. И сделали они это не просто из любви к животному миру: благодаря особому строению антител альпак можно создавать новые лекарства — в том числе, от рака. Так что здешние альпаки, а также козы и овцы ещё и научные работники. Но это не виварий, а самая настоящая ферма, где можно близко пообщаться с животными, покормить их, пофотографироваться, узнать много нового из их жизни.

Находится эта ферма в Калужской области и называется необычно – «Капри». Если забить это слово в поисковике, вас поведут на остров в Италии, а во вторую очередь – на эту ферму близ Тарусы. Почему же Капри? «Все животные и растения имеют латинские названия, – объясняет Елена Ивановна. – Латинское название козы – «Капра гиркус». Капра — это «козий», и остров Капри – это «Козий остров». Поэтому и мы назвали свою ферму в честь коз, с которых когда-то давно всё начиналось».

30 лет назад, когда в семье Петра и Елены росли маленькие дети, на дворе стояли «лихие девяностые», в магазинах было пусто. Вот тогда Елена Ивановна и решила завести козу, чтобы у малышей каждый день было свежее молоко. Потом вторую. Коз завели обычных, беспородных. Это был важный опыт, потому что потом уже не было страшно заводить других животных.

Елена Ивановна Фролова и Пётр Михайлович Чумаков. Фото Андрея Афанасьева.

В 2006 году Чумаковы вдвоём поехали на научную конференцию в Англию. Оставалось несколько свободных дней, и они решили проехаться по стране. В результате увидели совсем не ту Англию, которая им раньше представлялась. Это сельская страна – не чопорная, не официальная, не богатая. И вся заполненная овечками. «Это всё так мило и красиво, что мы решили: надо нам Англию устроить по соседству, рядом с дачей, – вспоминает Елена Ивановна. – Рядом было полностью заросшее, заброшенное поле. Больно смотреть, когда видишь какую-то бедную Англию – всю такую красивую и ухоженную, а свою Россию – в чертополохе, никому не нужную».

И, недолго думая, учёные купили пять овец романовской породы и одного барана по имени Сидр. Романовские овцы, как известно, имеют очень высокий коэффициент размножения. Они приносят иногда пять ягнят, если их хорошо кормить. Стадо очень быстро достигло большого размера – года за четыре около 100 овец на дачном участке. «Можете себе представить состояние наших соседей! – смеётся Елена Ивановна. – Они нам устроили красивую жизнь, а мы уже привыкли, что у нас есть овцы, без них мы уже своей жизни не представляли. Это даёт очень много – когда ты живешь с животным. Ведь земля, получается, живая».

Как аппетит приходит во время еды, так и скромное поначалу хобби разрослось до профессионального увлечения. Биологи решили, что романовской породы недостаточно – надо расширить коллекцию. Стали узнавать, как разводить животных. В нашей стране в то время с этим были большие проблемы: всё, что когда-то имелось в СССР, в основном было утеряно, все породы съедены – только некоторые племенные ядра остались. А мир в это время развивался, создавал новые породы. Фокус в разведении овец в мире сместился, поскольку рынок шерсти был полностью захвачен Австралией и Америкой, и наибольший интерес для всех представляет молодая ягнятина. Это совсем другие породы, другой способ разведения. Чумаковы стали завозить другие породы, но завозить – это совсем непросто. Для этого пришлось постичь все ветеринарные тонкости, научиться взаимодействовать с Россельхознадзором…

Фото Андрея Афанасьева.

В это время Пётр Михайлович работал в США, можно было к нему приехать, договориться, всё оформить. Так появилось поголовье ценных пород. Сначала их просто размножали, популяризировали, пытались показать, насколько выгоднее разводить этих животных. Потом начали скрещивать, чтобы получился больший хозяйственный эффект.

И вот однажды, когда учёные уже поднаторели в общении с бюрократами и прошли все тернии, они увидели на американских фермах альпак. И сразу влюбились. Ну красавцы же! Кроме того, Пётр Михайлович как раз плотно занимался изучением антител для получения новых лекарств, а альпаки в этом смысле настоящая находка.

«Вообще альпаки относятся к отряду верблюжьих, а у всех верблюжьих – верблюдов, альпак, лам и других представителей – есть уникальные антитела, – объясняет Пётр Михайлович. – Обычное антитело состоит из двух цепей – лёгкой и тяжёлой, и они, когда связывают антиген, берут его как в клещи. А у альпак есть только одна цепь – большая. У неё имеется длинная часть, которая антиген связывает. То, что она одна, очень удобно для биотехнологии: когда ген один, его можно вставить в бактерию и нарабатывать белок в бактериальной системе, производить таким образом новые, высокотехнологичные лекарства. Кроме того, константа связывания такого антитела с антигеном гораздо выше, чем у двуцепочечных. Это имеет очень много биотехнологических приложений, связанных с созданием противораковых лекарств».

Фото Андрея Афанасьева.

Сначала этим направлением занимался сам Пётр Михайлович, потом подключился его сын Степан. Он закончил факультет фундаментальной медицины МГУ и хорошо разбирается в подобных вещах. Он решил, что тоже будет разрабатывать такие антитела к разным антигенам для различных практических приложений. Сейчас Степан работает в Институте биоорганической химии, руководит группой в лаборатории молекулярной иммунологии.

Как сейчас выглядит научная работа на ферме? Степан периодически смотрит, какие мишени ещё можно использовать. Для того чтобы получить такое антитело, надо иметь антиген, на который будет направлено это антитело. То есть, надо наработать такой антиген, и после этого иммунизировать альпаку. У неё возникают антитела. Но учёных интересуют не сами антитела, а гены, которые их кодируют. Их можно выделить из лейкоцитов крови. Для этого у иммунизированной альпаки берут кровь. В ней содержится ген, направленный на создание антител к тому белку, который был использован для иммунизации. Это похоже на вакцинацию, но в данном случае важна возможность дальше использовать этот ген для наработки антител в других системах – бактериальных или вирусных.

«У нас, в частности, есть проект, при котором онколитический вирус будет экспрессировать белок, влияющий на иммунную систему пациента, – объясняет Пётр Михайлович. – Этот белок делает раковую опухоль видимой для иммунной системы. Если создать вирус, который будет иметь ещё один из генов такого антитела, то это будет высокоэффективный терапевтический препарат».

Конечно, не все альпаки на ферме иммунизированные. Важно, чтобы животное было здоровое и не возражало против таких экспериментов. Хотя для них это практически безболезненно, альпаки – очень чувствительные, эмоциональные животные и не любят, когда их лишний раз трогают. К тому же, как и у людей, характеры у них очень индивидуальны – некоторые сильно нервничают, когда человек подходит слишком близко. Таких не иммунизируют, в работу берут спокойных, флегматичных особей.

Фото Андрея Афанасьева.

Побочных эффектов от такой иммунизации у животных нет. Они не болеют, на жизнь не жалуются, хотя, надо сказать, они, как вообще свойственно верблюжьим, очень терпеливые, стоические животные. Если альпака на что-то жалуется – дело совсем плохо.

Не холодно ли им в наших северных краях? Ведь приехали альпаки, вроде бы, из южных краев. Но дело в том, что в Южной Америке они живут на высоте четыре-пять тысяч метров, в Андах. Для них все, что выше +20 – это тепловой стресс. Поэтому их стригут всегда весной, перед жарой. Если слишком тепло, их поливают водой. На ферме в летнее время они стараются держаться в тенечке. Купаться очень любят. А зиму переносят очень хорошо, в любой мороз гуляют по улице. Только на ночь их загоняют в сарай, который даже не утеплён.

Сейчас на ферме «Капри» живет около 40 альпак. Елена Ивановна сравнивает их с инопланетянами. Удивительное животное, в котором смешались самые разные качества, биологические приспособления как будто взяты от разных животных. Например, от грызунов очень постоянно растущие передние зубы, которые приходится спиливать, иначе они не смогут есть. Интересно, что в Андах этого делать не приходится: на высоте четыре-пять тысяч метров мягкой зелёной травки не сыщешь, там в основном твердая сушь, и зубы стесываются сами.

Их привычка ходить в туалет будто бы перенята от кошки. Альпаки, в отличие от других копытных, необычайно чистоплотны. Они устраивают себе туалет в каком-то одном, специально ими выбранном месте, и ходят туда всем стадом. Разбросанных там и сям нечистот на ферме не увидишь.

А тот факт, что они вынашивают своих младенцев целый год, почти как люди? При этом могут дольше, если им так захотелось. У альпак беременность может очень сильно различаться – до полутора месяцев. Как альпака решает, что ей пора родить, никто не понимает.

Все мы знаем, что верблюды выражают свое недовольство плеванием. Альпаки тут не исключение. У них это, оказывается, целый ритуал. Не просто рассердился на человека и плюнул: плеванием многое значит и для их внутренних отношений. Таким образом устанавливается структура стада, выясняются их отношения друг с другом. «Можно наблюдать плевки, когда сводят самку с самцом, – говорит Елена Ивановна. – Если самка беременна, она не реагирует на самца, не садится, убегает и очень агрессивно плюёт. Для тех, кто разводит, это знак».

Фото Андрея Афанасьева.

К людям альпаки довольно равнодушны, хотя малыши любят, когда их гладят. Но могут и разозлиться, и обидеться. Елена Ивановна вспоминает такой случай. Альпак надо регулярно стричь. При этом им никогда не стригут головы машинкой – специально, чтобы не травмировать, потому что звук машинки громкий, они пугаются. Была одна альпака, у которой очень сильно отросли волосы на глаза, и ее решили подстричь ножницами, а для этого ее надо зафиксировать. Она так обиделась, что потом целый месяц игнорировала хозяйку.

Но не только альпаки на ферме «Капри» представляют собой научную ценность. Например, Пётр Михайлович получил целую панель антител к разным вирусным штаммом на овцах. Это тоже очень ценно – иметь в больших количествах антитела, которые можно использовать, чтобы типировать вирусные штаммы. «Что такое типировать? Когда добавляешь антитело к вирусу, можно определить, связываются они с вирусом или нет, – объясняет Пётр Михайлович. – Если связываются, то вирус инактивируется. А когда работаешь с большим количеством вирусов, то очень легко их перепутать. Залетел в пробирку, начал размножаться, думаешь, что это один вирус, а на самом деле другой. А когда имеешь антитела, можно всегда разобраться».

Пётр Михайлович при этом допускает, что со временем альпаки и другие животные подскажут им новые возможности, которые сегодня пока не видны. «Новая технология обычно открывает целый веер различных приложений, – говорит он. – Заранее даже трудно сказать, какое приложение окажется прорывным, но когда умеешь это делать, ты уже знаешь, что для тебя открыты разные пути. Вообще в науке, конечно, бывает, что идёшь целенаправленно, знаешь, что будет на этом этапе, потом на следующем. Но намного чаще по ходу работы возникают разветвления: новые факты вносят корректировку, и направление уходит чуть в сторону. Использую новые компетенции, получаешь неожиданный и интересный результат. Так что чем больше компетенций, тем больше возможностей».

Фото Андрея Афанасьева.

Глядя на мохнатых постояльцев фермы, трудно предположить, что они открывают столько научных перспектив. Они и сами об этом не догадываются: пасутся себе мирно на травке, глядя на гостей фермы большими чёрными глазами. Гости, которые приезжают сюда на экскурсию, тоже зачастую не знают, что это не просто ферма, а настоящая опытная научная станция. Но, даже не зная этого, тут всегда можно найти радость единения с природой.