Стабильные семейные отношения могут формироваться и без участия окситоцина — по крайней мере, у полёвок.

Окситоцин называют гормоном (или нейромедиатором) любви из-за того, что он усиливает эмоциональную привязанность между родителями и детьми, между друзьями, между влюблёнными, вообще между любыми близкими людьми. Когда-то считалось, что он нужен только при родах и при вскармливании ребёнка — он воздействует на мускулатуру матки и стимулирует образование молока. Но потом у окситоцина обнаружили социально-психологические свойства, и интерес к нему резко возрос. Эти свойства он демонстрирует как на людях, так и на животных, и как можно догадаться, львиная доля нейробиологических исследований, посвящённых окситоцину, как раз на животных и выполняется.

Желтобрюхие полёвки. (Фото: Nastacia L. Goodwin / University of California, San Francisco)

Главные звери здесь — желтобрюхие полёвки, которые, в отличие от полигамных ближайших родственников, сохраняют исключительную привязанность к брачному партнёру. Они живут постоянными парами, вместе растят детёнышей и предпочитают проводить время преимущественно друг с другом, хотя рядом могут быть и другие полёвки. В какой-то момент у желтобрюхих полёвок заметили определённые особенности в нейрохимии мозга, отличавшие их от ближайших видов-родственников. Есть множество экспериментов, которые как будто подтверждают, что верность партнёру у полёвок обусловлена именно окситоцином. Например, опыты с отключением окситоциновых рецепторов. У окситоцина, как у любого гормона или нейромедиатора, есть рецепторы, через которые он действует на клетки. И вот когда у полёвок подавляли активность гена окситоциновых рецепторов или же блокировали сами рецепторы, то брачные социальные связи у них слабели, они начинали вести себя в некотором роде полигамно.

Однако сотрудники Калифорнийского университета в Сан-Франциско получили результаты, которые заставляют усомниться в том, действительно ли «гормон любви» так уж необходим для любви. Исследователи хотели получить генетически модифицированных полёвок, у которых от рождения не было рецепторов к окситоцину. Задача казалась исключительно непростой, потому что прежде методы генной инженерии, пусть и обкатанные на мышах, нельзя было так просто перенести на новый вид, пусть и родственный этим самым мышам. Но тут появился генетический редактор CRISPR/Cas9, который сильно упростил подобные манипуляции (о нём мы подробно рассказывали по случаю Нобелевской премии, которую дали за его создание). С помощью CRISPR/Cas9 в эмбрионах полёвок нормальный ген окситоцинового рецептора заменили на мутантный. У модифицированных полёвок получалось меньше молока, когда наставало время кормить детёнышей, но в остальном никаких особенностей ни в развитии, ни в поведении у них не было. Они жили постоянными парами и растили детёнышей как обычно.

Формирование социальных связей проверяли в эксперименте, в котором самца без окситоциновых рецепторов и обычную самку сажали в одну клетку на неделю, после чего перемещали в другую клетку, устроенную более сложно. В этой второй клетке было три отделения: в одном сидел самец полёвки, в другом — та самка, с которой он перед тем провёл неделю, а в третьем отделении была ещё одна самка, совершенно самцу незнакомая, хотя возрастом и размером похожая на первую. Самец мог свободно перемещаться по всей клетке, и оставалось только оценить время, которое он будет проводить рядом с партнёршей (в других вариантах эксперимента главным действующим лицом становилась самка, выбиравшая, с кем дольше посидеть, со знакомым самцом или незнакомым). В статье в Neuron говорится, что полёвок без окситоциновых рецепторов тянуло к их партнёрам с той же силой, что и обычных грызунов, то есть прочные чувства возникали и сохранялись без окситоциновой сигнальной цепочки.

Как тогда быть с прежними исследованиями, в которых полёвки с нарушенными окситоциновыми сигналами вели себя иначе? Тут нужно напомнить, что в тех исследованиях на окситоцин и его рецепторы действовали уже у взрослых животных, которые родились и всю жизнь прожили с нормально действующей окситоциновой кухней. Здесь же рецептор к окситоцину выключали ещё на стадии одноклеточного эмбриона. Кроме того, условия семейной жизни в новых экспериментах были сугубо лабораторные, так что остаётся вопрос, как будут вести себя безокситоциновые полёвки в более или менее естественной среде обитания. Однако всё равно очевидно, что у полёвок есть какой-то механизм, который может поддерживать крепкие социальные связи в обход окситоцина.

На самом деле, это не первый раз, когда с «гормоном любви» возникают проблемы. Мы как-то писали, что он вызывает не только доверие и любовь, но и агрессию — смотря в каком социальном контексте находится индивидуум. Ещё многое зависит от того, в какой области мозга он работает: действуя на определённые нейроны, окситоцин стимулирует чувство тревоги. Его пытались использовать в клинических экспериментах, пытаясь ослабить симптомы депрессии и аутизма, но результаты оказывались в лучшем случае двусмысленными (о том, что окситоцин не помогает против аутизма, мы рассказывали два года назад).

Наконец, говоря о полёвках, нужно учитывать, что их мозг всё же отличается от мозга приматов. Если, к примеру, взять лемуров, то у них мы не найдём какой-то постоянной нейронной структуры, ответственной за формирование брачной пары, которая была бы у моногамных видов и которой не было бы у полигамов. У полёвок такая нейронная структура есть, а у лемуров — нет. И распределение рецепторов к окситоцину у лемуров отличается, то есть окситоцин действует у них на другие нейронные цепи и нервные центры. Иными словами, «гормон любви» может влиять на социальную жизнь, но было бы слишком опрометчиво считать его в этом смысле самым главным, способным решить любые социально-психологические проблемы.